Редьярд Киплинг - Безумие рядового Ортериса

-- Что это вы задумали?

-- Помочь Ортерису добраться до Бомбея или до Карачи, куда он пожелает. А вы доложите, что он ускользнул от вас до завтрака, оставив ружье на берегу.

-- Мне придется это доложить? -- с расстановкой произнес Малвени.-Ладно. Раз уж Ортериса не отговорить, а вы, сэр, друг ему и мне, держите его сторону, то я, Теренс Малвени, клянусь доложить, как вы велите, а я своих клятв не нарушаю. Но так и знай,-- он подступил к Ортерису и потряс перед его носом охотничьим ружьем, -- попадешься мне еще на дороге -- готовь кулаки!

-- Будь что будет! -- проговорил Ортерис. -- Отошнела собачья жизнь. Помогите, сэр. Не дурачьте меня. Дайте мне удрать!

-- Раздевайтесь! -- приказал я. -- Поменяемся одеждой, тогда я скажу, что делать дальше.

Я надеялся, что нелепость моего предложения образумит Ортериса, но он скинул сапоги и мундир едва ли не быстрей, чем я расстегнул ворот рубашки. Малвени схватил меня за руку.

-- Он в припадке, сэр, припадок-то еще не прошел. Клянусь честью и душой, нас с вами еще притянут за соучастие в дезертирстве. Подумайте, сэр, двадцать восемь дней нам дадут или пятьдесят шесть, все равно позор -черный позор для него и для меня!

Я никогда не видел Малвени таким взволнованным.

Ортерис, однако, не терял спокойствия; едва мы успели поменяться одеждой и я преобразился в рядового линейного полка, как он отрывисто сказал:

-- Так! Продолжайте! Что дальше? Давайте начистоту: что мне делать, чтоб спастись из здешней преисподней?

Я сказал ему, что если он подождет два-три часа у реки, я съезжу верхом в пост и привезу сотню рупий. С этими деньгами он дойдет до ближайшей маленькой станции миль за пять отсюда и там возьмет билет первого класса до Карачи. Зная, что на охоту он ушел без денег, из полка не сразу телеграфируют в приморские порты, а сперва поищут его по туземным деревушкам вдоль реки. А там никому в голову не придет искать дезертира в вагоне первого класса. В Карачи он купит белую пару и постарается сесть на торговый пароход.

Здесь он меня прервал. Ему бы только добраться до Карачи, а дальше он справится сам. Я велел ему дожидаться, не сходя с места, пока стемнеет настолько, что я смогу съездить в поселок, не привлекая внимания моим костюмом. Надо сказать, что господь в своей премудрости вложил в грудь британского солдата, зачастую неотесанного скота, детски доверчивое сердце, чтобы он верил своим офицерам и шел за ними в огонь и воду. Далеко не с такой легкостью он доверяется гражданским лицам, но, раз поверив, верит уже свято, как собака. Я имел честь пользоваться дружбой рядового Ортериса с перерывами более трех лет, и дружба наша была по-мужски честной и прямой. Поэтому он не сомневался, что все, сказанное мною, чистая правда, а не просто слова, брошенные на ветер.

Мы с Малвени оставили его в высокой траве на берегу и, прячась в зарослях, направились к моей лошади. Солдатская рубаха немилосердно царапала мне кожу.

До сумерек пришлось ждать около двух часов. Мы разговаривали об Ортерисе шепотом и напрягали слух, чюбы уловить какие-нибудь звуки с той стороны, где он находился, но не услышали ничего, кроме ветра, свистевшего в высокой траве.

-- Сколько я его лупил, -- горячо сказал Малвени, -- раз чуть до смерти не зашиб. Ну никак из его безмозглой башки помрачения не выбить. Хоть ты тресни! И ведь нельзя сказать, чтобы он от природы был безмозглый, так-то он толковый и покладистый. В чем тут причина? То ли в воспитании дело ведь его никто не воспитывал. То ли в образованности -- ее и в помине нет. Вог вы человек ученый, ответьте-ка!

Но мне было не до ответа. Я размышлял, сколько еще продержится Ортерис на берегу и неужели я все-таки буду вынужден сдержать слово и помочь ему дезертировать.

Едва наступила темнота, я с тяжелым сердцем начал седлать лошадь, и тут вдруг до нас донеслись дикие вопли с реки.

Злые духи оставили рядового Ортериса, ? 22639, из роты "Б". Их, как я и надеялся, изгнали одиночество, темнота и ожидание. Мы пустились бегом и увидели, как он в панике мечется в траве -- без сюртука (без моего сюртука, разумеется). Он, как помешанный, выкликал наши имена.

Когда мы подбежали к нему, он обливался потом и дрожал, как испуганная лошадь. С превеликим трудом нам удалось его успокоить. Он ныл, что на нем гражданское платье, и хотел немедленно содрать его с себя. Я велел ему раздеться, и мы в одно мгновение вторично поменялись одеждой.

Шорох собственной пропотевшей рубахи и скрип сапог, казалось, привели его в себя. Он прижал ладони к глазам и сказал:

-- Что на меня нашло? Я не спятил, солнцем меня не хватило, а вел себя невесть как, и нес невесть что, и натворил... Что я такое натворил?

-- Что натворил? -- повторил Малвени. -- Опозорил себя, хоть это еще полбеды, но ты еще роту "Б" опозорил, а что хуже всего -- опозорил меня! А ведь кто как не я учил тебя быть солдатом, когда ты был еще дрянным, плаксивым, неуклюжим новобранцем. Да ты и сейчас не лучше, Стэнли Ортерис!

Ортерис смолчал. Потом рассгегнул тяжелый пояс, утыканный значками полудюжины полков, над которыми одержал победу его собственный полк, и протянул Малвени.

-- Драться я с тобой не могу, Малвени, рост не позволяет, -- сказал он,--да и все равно ты меня поколотишь. Вот, держи ремень-можешь разрубить меня пополам, если хочешь.

Малвени обернулся ко мне.

-- Оставьте нас одних, сэр, нам надо с ним потолковать.

Я оставил их и по дороге домой раздумывал об Ортерисе и о моем приятеле, которого я люблю, рядовом Томми Аткинсе вообще.

Но так ни до чего и не додумался.