Бонни Надзам - Неудачники
Лэм захлопнул дверцу, запер ее и повернул ключ зажигания.
— Ну что, цела? — Она съежилась у своей дверцы, держась за голову. — Я отвезу тебя домой, — сказал он. — Просто отвезу домой. Где ты живешь? — Она отвернулась к окну и дергала ручку дверцы, снова, снова и снова, оглядываясь на него через плечо. Ее глаза были огромными. Машина уже вырвалась на волю, со стоянки на четырехполоску.
— Адрес какой? — Они набирали скорость, и Лэм повысил голос. — Скажи, куда сворачивать.
Они проехали кафе, автозаправку. Дрожащим голосом она назвала адрес, и он повторил его, показав на три жилых дома, торчащих над крышами магазинов. Девчонка кивнула. Он отчитывал ее всю дорогу, стараясь выглядеть рассерженным. Его руки дрожали на руле. Бедра сзади вспотели. Он кричал на нее так, как, по его представлению, должен был бы кричать отец.
— А если бы я вез тебя куда-нибудь, чтобы убить? Тогда как?
Она втиснулась в дверцу.
— Очень глупо было так ко мне подходить. Ты поняла или нет?
Она потянула за ручку.
— Отвечай!
— Простите, — прошептала девчонка. — Пожалуйста.
Она была в ужасе. Что ж, отлично. Это ведь правда — то, что он сказал. Он мог увезти ее куда-нибудь и убить. Мог сделать все, что захочет. Она втянула губы между своими щелястыми зубами.
— Ну ладно, хватит, — сказал он. — Хватит. — И когда он увидел ее дом — за очередной заправкой, рядом с полной машин шестиполосной магистралью, — чувство жалости к ней опять затмилось горьким осознанием того, что он тоже из числа неудачников. Вот он, рядом. Они вместе заперты в этом мгновении.
— Не позволяй своим подругам собой помыкать, — сказал он. Девчонка по-прежнему таращилась на него и дергала за ручку. — И оденься по-человечески. — Он окинул ее взглядом. — Кого ты из себя изображаешь, а? Кто тебе сказал, что надо вести себя так по-идиотски и… напяливать все это?
— Пожалуйста, — прошептала она.
— Погоди-ка, — сказал он и свернул на прямоугольную стоянку перед входом в ее дом. Отпер дверцы, и она вывалилась наружу, упала. — Постой, — сказал он. Ее сумочка осталась у него, и он помахал ею. — Ключи?
Она кое-как поднялась на ноги и отступила от машины на метр-другой, не спуская с сумочки глаз.
— Отдайте!
— Погоди минутку.
— Я полицию позову! — Ее голос звучал пронзительно. Лэм огляделся по сторонам. Это было обвинение. И предостережение. Но только потому, что ее унизили. Лэм словно видел себя ее глазами — свой дорогой костюм, джип «чероки», кожаные сиденья, свою аккуратную прическу, гладкое лицо. Все чистое, дорогое, беззаботное. Он отдал ей сумочку, и она вынула оттуда сигареты и швырнула ему.
— Я не злодей, — сказал он. — Тебе повезло.
Ее глаза горели ненавистью.
— Хорошо, — сказал Лэм. — Вот и славно. — В девчонке была ниточка накаливания, о которой он не подозревал, и ему было приятно увидеть это, приятно удивиться чему-то. На светофоре напротив включился зеленый, посигналила машина, и поток снова тронулся. Из-за стеклянных дверей здания за ними наблюдал пожилой человек с огромным брюхом и рыжими усами. — Пожалуй, надо бы зайти к твоим родителям и потолковать с ними, — сказал он.
— Дома никого нет. — Ну конечно.
— Сестры у тебя есть? Или братья?
— У меня есть друзья.
— Понятно, — сказал Лэм, кивая в сторону ветрового стекла. — Думаешь, они пошли в аптеку сказать кому-нибудь, что случилось?
Она посмотрела на него — ее глаза опять стали прежними, холодно-голубыми.
— Нет.
— Я тоже.
Он видел, как лицо у нее вытянулось. Он знал, почему. Знал о том уголке, куда она сейчас прячется.
— Я могу придумать любую обычную чепуху, чтобы им объяснить, — сказала она.
— Твоим подругам?
— Что мне им сказать?
Он поразмыслил. Прикинул, какая чепуха тут годится. Посмотрел на ее голые ручки и ножки, на самодельный топик, сползающий с узкой груди. — Скажи, что я повез тебя в магазин.
— Ага, хорошо.
— Ну тогда ладно.
— Ладно. До свиданья.
Они глядели друг на друга еще секунду или две, а потом она шагнула к машине, захлопнула дверцу. Он смотрел, как она повернулась и пошла к дому. Некрасивый ребенок, неспортивный, неумный. Просто тощая малолетка, которая изо всех сил старается не отстать от друзей. И рада заводить новых. Бестолковая. Может, сегодня она чему-то научилась. Может, он и впрямь ей помог. Да какая разница? Подумаешь, девчонка.
Это было не похищение. Он помогал ей, разве не так? Учил уму-разуму. Он никого не похищал. Сейчас она снова дома, ужинает с родителями, и в будущем эти семиклассницы, может быть, не рискнут для смеху подсовывать друг дружку незнакомым мужчинам. Это не похищение, когда ребенка в целости и сохранности доставляют домой, и вдобавок он еще усваивает кое-что полезное. Лэм чувствовал себя так, будто нашел в мире разболтавшийся винтик и бережно закрутил его, чтобы он опять прочно держался в гнезде. Чудесно!
Было шесть вечера. Он снова вернулся в «Резиденс-инн». Напротив, через коридор, снимал номер другой мужчина, его точная копия. Оба выставили на продажу свои шикарные дома. Оба отправили стареющих жен на поиски новых мужей. Он и тот, другой, — у них даже стрижки были одинаковые, и животики тоже, слегка выпирающие над одинаковыми кожаными ремнями. Почему это везде, куда ни глянь, ему попадались незавершенные версии себя самого? И что он должен был делать? Служить завершением того незнакомца из номера напротив? Почему все кругом — сплошная загадка?
Ему надо было бы позвонить Линни, отвезти ее на север вдоль озера. Спагетти. Ребрышки. Потом прогулка, пока с воды не потянет зябкостью надвигающегося октября, и ее нереально зеленые глаза в сумерках. Дорогостоящая и хорошо образованная система откликов и реакций, и он знал их все. Откровенно говоря, знал задолго до того, как она родилась.
Влажный после душа, еще в полотенце, он сел на край гостиничной кровати; смеркалось, и шум уличного движения за окном понемногу стихал. Можно было заказать еду в номер: «цезарь», семгу, омлет со шпинатом. Или стейк с доставкой из ближайшего ресторанчика. Можно было пойти во французское кафе неподалеку — там сейчас наверняка пусто, — сесть за отдельный столик и не волноваться, что тебя побеспокоят. Или найти кого-нибудь, чтобы побеспокоила. Его дыхание участилось, в мозгу замелькали образы: аппетитные блюда, прозрачная отцовская рука, он сам в девятнадцать лет, еще без единого седого волоска, молодое обнаженное тело Линни спереди, сзади, очередная тарелка с жареной картошкой — один образ сменялся другим, пока он вдруг не почувствовал в руке телефон.
Он позвонил Кэти. Ответа он не ждал, но рассчитывал хотя бы услышать ее голос в записи. Он хотел его услышать. Но вместо этого ему сообщили, что номер изменен. Он помедлил, закрыл телефон и улегся на спину, положив его на свою голую грудь. Его лицу стало жарко от прилива крови; он лежал неподвижно, переваривая шокирующее известие. Стоял сентябрь. Сейчас он должен был ухаживать за ней заново. Он собирался покорить ее во второй раз. А Линни пусть отправляется к какому-нибудь лощеному юноше. К Дню благодарения, полагал он, все будет закончено. Их дом не смогут продать, и все вернется на круги своя. Она его простит. Они затопят камин, оденутся в просторные пижамы, и будут пить чай, и она дотронется до его щек, и он попросит прощения. И она его простит.
Он сел, открыл телефон и позвонил Линни.
— Алло. Это я. Да-да, знаю. Знаю. — Он понизил голос почти до шепота. — Извини, детка. Что? Слушай, я не могу долго говорить. Кэти внизу. — Его глаза наполнились слезами, и темнеющая гостиничная комната расплылась. — Ах, да перестань ты. Это неправда. Линни! Даю честное слово, что… Бог свидетель… — Он говорил очень тихо. По коридору, за дверью, прошли мужчина и женщина. — Слушай, — сказал он, — я тут лежу на кровати голый. — Он взял себя в руку и попросил ее поговорить с ним. Минут пять-шесть. И обещал, что скоро они проведут вместе еще один уик-энд. Да, Кэти уедет из города, он снимет им где-нибудь номер, — и он повернул голову набок, пристроив телефон на плече, и взял себя обеими руками.
Потом, снова закрыв телефон, он включил телевизор, через минуту выключил его и сел с полотенцем на коленях. Снаружи уже совсем стемнело, и, одеваясь, он видел в стекле свое отражение. Один, он спустился в лилово-бежевый бар. Выпил и повторил, дважды. Он не мог выкинуть из головы ту девчонку. Он надеялся, что не сделал ей больно. У него тогда мысли путались. Но он не хотел сделать ей больно. Он же не из таких.
