(Харденберг Новалис - Фрагменты
В жизни образованного человека музыка и немузыка должны были бы чередоваться точно так же, как сон и бодрствование.
Поэзия в строгом смысле слова кажется почти промежуточным искусством между живописью и музыкой. Не соответствует ли такт фигуре и звук цвету?
Собственно видимую музыку составляют арабески, узоры, орнаменты и т. д.
Музыкальный тон для каждого образа, и образ для каждого музыкального тона.
Сказка есть как бы канон поэзии. Все поэтическое должно быть сказочным. Поэт поклоняется случаю.
Если в сказку привносить элементы фабульности, то это уже чужеродное тело. Ряд приятных и развлекательных опытов, перемежающаяся беседа, бальное общество - вот что есть сказка. Более возвышенной станет она, если, не нарушая сказочного духа, будет внесен в нее некий общий смысл (связь, значение и т. д.). Даже полезной могла бы стать сказка.
Тон чистой сказки разнообразен, однако он может быть и прост.
Сказка подобна сновидению, она бессвязна. Ансамбль чудесных вещей и событий. Например, музыкальные фантазии, гармонические сопровождения Эоловой арфы, сама природа.
Странно, что абсолютный, чудесный синтез часто является осью сказки или же целью ее.
Ничего не может быть противнее духу сказки, чем фатум, закономерная связь. В сказке царит подлинная природная анархия. Абстрактный мир, мир сна, умозаключения, переходящие от абстракций и т. д. к нашему состоянию после смерти.
В истинной сказке все должно быть чудесным, таинственным, бессвязным и оживленным, каждый раз по-иному. Вся природа должна чудесным образом смешаться миром духов; время всеобщей анархии, беззакония, свободы, природное состояние самой природы, время до сотворения мира. Это время до мира дает как бы разрозненные черты времени после мира, подобно тому как природное состояние есть как бы образ вечного царства.
Мир сказки есть мир, целиком противоположный миру действительности, и именно потому так же точно напоминает его, как хаос {3} - совершенное творение.
В будущем мире все станет таким же, как оно было в мире давно прошедшем, и в то же время совершенно иным. Будущий мир есть разумный хаос: хаос сам в себя проникший, находящийся и в себе и вне себя. Истинная сказка должна быть одновременно пророческим изображением, идеальным изображением, абсолютно необходимым изображением. Истинный сказочный поэт провидец будущего.
Поэзия есть изображение души, настроенности внутреннего мира в его совокупности. Уже ее средство - слова - указывают на это, ибо они ведь суть внешнее раскрытие внутреннего мира энергий. Нечто подобное тому, как скульптура по отношению к миру внешних форм по отношению к звукам. Искание эффектов ей прямо противоположно, поскольку она пластична, но все же существует музыкальная поэзия, которая повергает душу в многообразную игру движений.
О всеобщем языке музыки. Дух свободно, неопределенно приходит в движение. Он испытывает блаженство столь знакомое, столь родное, что на эти краткие мгновения он снова в своей индийской отчизне. Все милое и доброе, будущее и прошедшее, надежда и тоска пробуждаются в нем. (Стихи, которые должны произноситься под музыку.) Наш язык был вначале много музыкальнее, и только впоследствии он стал таким прозаическим, лишился музыкальных тонов. Он стал теперь простым звучанием, звуком, если хотеть унизить это прекрасное слово. Он должен снова стать пением. Через согласные тоны превращаются в простой звук.
Роман говорит о жизни, представляет жизнь. Это имеет отрицательный смысл только в отношении поэта. Часто роман содержит происшествия маскарада, замаскированное происшествие среди замаскированных лиц. Подымите маски: знакомые происшествия, знакомые лица. Роман, как таковой, не содержит определенного результата, он не есть изображение или тезис. Принцип. Он есть наглядное свершение, реализация идеи. Но идею нельзя выразить одним тезисом. Идея есть бесконечный ряд тезисов, иррациональная величина, не поддающаяся фиксации, несоизмеримая. (Не является ли вечная иррациональность относительной?) Закон ее продвижения, однако, может быть установлен, и в согласии с ним следует критиковать роман.
Роман должен быть сплошной поэзией. Поэзия, как и философия, есть гармоническая настроенность нашей души, где все становится прекрасным, где каждый предмет находит должное освещение, где все имеет подобающее ему сопровождение и подобающую среду. В истинно поэтическом произведении все кажется столь естественным и все же столь чудесным. [...]
Не должен ли роман охватить все виды стиля в их последовательности, разнообразно объединенной общим духом?
Роман - это есть история в свободной форме, как бы мифология истории.
Роман есть жизнь, принявшая форму книги. Каждая жизнь имеет эпиграф, заглавие, издателя, предисловие, введение, текст, примечания и т. д. или же может их иметь.
Ничего нет романтичнее того, что обычно именуется миром и судьбой. Мы живем в огромном (и в смысле целого и в смысле частностей) романе. Созерцание происшествий вокруг нас. Романтическая ориентация, оценка и обработка материалов человеческой жизни.
[...] Всякий автор романа пишет в своем роде boutrimes {4}, данное ему множество случайностей и ситуаций он располагает в стройную закономерную последовательность; он целесообразно заставляет _единого_ героя пройти через все эти случайности к единой цели. Его герой должен быть достаточно своеобразной индивидуальностью, чтобы определять собой встречающиеся обстоятельства и самому определяться ими. Это взаимодействие, или изменение индивидуального героя, проведенное с последовательностью, и составляет весь интерес содержания романа. Автор романа может поступать различным образом. Например, может сначала измыслить множество эпизодов, а героя сочинить позднее - для осмысления их (отдельные эффекты, а затем особый принцип общего построения, изменяющий эти эффекты, придающий им специальный смысл). Или же он может сделать обратное: сперва прочно обдумать индивидуального героя и лишь затем подобрать к нему соответствующие происшествия.
Итак, он может представить дело следующим образом:
А. Герой и события связаны друг с другом: 1) либо сам герой воздействует на события, властвует над случайностями, 2) либо события воздействуют на героя, 3) либо, наконец, и то и другое находится во взаимодействии.
В. Герой и события независимы друг от друга: 1) перекрещиваются, 2) параллельны, 3) совершенно разъединены.
Что же касается событий, то они могут оказаться: действиями некоторого разумного существа (сюда относится также и фатум), изолированными эпизодами или смесью первого и второго.
В первом случае В1 окажется изображением борьбы, В2 изображением сообщности, В3 - изображением разобщенных миров, между которыми существует хотя бы живописная, хаотическая связь.
Во втором случае В1 будет означать борьбу с несчастьем, В2 содружество со счастьем, В3 будет тем же, что и в первом случае. Правила для этого третьего случая следуют из первых двух. Если известно, какой род из всех этих различных способов трактовки избрал поэт, то уже из общего о нем понятия можно все вывести и объяснить. Художественное изображение должно иметь единство, если только оно хочет быть действительным изображением, некоей целостностью, а не чем-либо из лишенным образа и стройности, только в частностях поэтически организованным. В последнем перед нами не вещь искусства, но мешок, наполненный обломками художества.
Чем значительней поэт, тем меньше допускает он вольностей, тем сильнее в нем философский дух. Он довольствуется произвольным выбором исходного момента, а затем он только и делает, что развивает заложенное этом зародыше, пока не дойдет до полного разрешения. Каждый такой исходный момент есть диссонанс, несоразмерное отношение, которое нуждается в том, чтоб его выровняли. В этом исходном моменте заключаются взаимозависимые члены, отношение между которыми не может оставаться тем же: например, в Мейстере {5} - высокие стремления и принадлежность к купеческому сословию. Так это не может оставаться - то или другое должно восторжествовать. Мейстер должен расстаться с купечеством либо стремления его будут уничтожены. Можно бы сказать еще лучше: страсть к искусству и обязанности деловой жизни борются в Мейстере. Красота и польза - это богини, которые во множестве образов являлись ему на перекрестках его дорог. Наконец, является Натали {6} - и все пути его и все символы сливаются для него воедино.
Как бы это ни казалось парадоксальным, но поэт облегчает себе работу, когда выбирает произвольные пункты, которые должен связать. Заполнить такие boutrime ведь на самом деле легче, нежели из простого зерна априорным способом и строго развивать все следствия, к нему относящиеся.
Романист стремится с помощью событий и диалогов, размышлений и описаний создать поэзию подобно тому, как лирический поэт создает ее через чувствования, мысли и образы.
