Сурат - Автопортрет с отрезанной головой или 60 патологических телег
“Мне показалось, что это как будто вышло из него, — говорила девушка, указывая на Покойника, — и вошло в меня…”
Покойник понял, что произошло нечто великое — ему удалось донести свою мысль до другого человека, не прикладывая для этого никаких усилий, потому что мысль не была мертвой, у нее была душа и поэтому она умела летать из одного сердца в другое и два человека умудрялись на мгновенье побыть вместе в мире, где это совершенно невозможно.
“Покойник! — сказал кто-то строго. — А ведь ты ничего нового не сообщил!”
“Это что, вопрос?” — не понял Покойник и все засмеялись.
“Расслабься!” — сказали ему и смех стал еще громче.
Когда все ушли, Покойник пожалел на мгновенье, что девушка любит другого, а не его, потому что ведь, на самом деле, она любит его, а не другого, но потом он обрадовался этому, ведь если бы она любила его, Покойника, он бы повесился. Он был “покойник”, потому что однажды открыл, что у него нет души, тогда как у всех она, кажется, была и никто не хотел с ней расставаться. А того, у кого есть только тело и ум, а души нет, иначе как покойником не назовешь. Через некоторое время он понял, что у него нет не только души, но и собственного “я”, и когда ему случалось увидеть в зеркале отражение своей пустой оболочки, он изумлялся, как до сих пор она еще живет на этом свете, где есть место только живым.
Потом пришли морозы, полопались трубы и замерзла параша. Покойник стал покупать воду на рынке и ходил срать под покровом ночи за гаражи. “Из-за того, что это происходит в темноте, — говорил он, — я забыл, какого цвета у меня дерьмо…”
Под новый год Покойник влюбился в девушку, с которой танцевал в час ночи под “Утро Полины” Наутилуса. Когда он вспоминал о ней, у него горело под ложечкой, а потом жар перешел в сердце и не утихал всю ночь. Неужели я стану таким как все, думал он, но ему было уже все равно — мир живых людей уже не вызывал отвращение и Покойник согласился с его существованием. Через день любовь прошла. Покойник прислушивался к своему сердцу, но там было тихо и ничего не горело, только стенки были выжжены изнутри и пахло гарью — теперь оно уже никогда не будет таким, как прежде, подумал он, в такие минуты следует плакать. Когда он вернулся к себе домой, то обнаружил, что там живет старая бомжиха, которая сказала, что ей некуда идти, что деньги за проживание она уже заплатила хозяйке и что раньше она жила в подъезде. Покойник порылся за пазухой и достал оттуда белую крысу. Он посадил ее в клетку, сказал, что пойдет позвонит хозяйке и что пусть бомжиха не надеется, сука такая, жить в его доме, ни хуя себе… Но все оказалось не так просто. Оказалось так, что хозяйка квартиры была матерью Покойника. Она решила развестись с мужем и продать эту конуру, а бомжиху поселила туда до конца зимы. Тогда Покойник решил уйти в монастырь, потому что жить со своей семьей, где все были живые, ему было трудно, а тут еще любовь куда-то испарилась — сил больше никаких нет. Покойник пошел в интернет-кафе и написал запрос в монастырь. Потом вернулся за крысой, но бомжиха куда-то ушла, а дверь не открывалась. Тогда Покойник, пытаясь аккуратно вынуть окно, разбил его и влез в дом. Это спасло ситуацию, потому что через неделю его мать приехала туда, увидела разбитое окно и выгнала ебаную бомжиху на хуй. Покойнику стало даже неловко от такой несправедливости, но врагом себе он не был и вернулся опять в свою берлогу пить жареный чай с морской солью, слушать звон в пустой голове и затаивать дыхание. Потом пришел ответ из монастыря, где говорилось, что для того чтобы стать монахом — пожалуйста, вступительный взнос 500$ и милости просим. Покойник ответил что он работает подсобником на стройке и что за эти деньги ему нужно два года корячиться на хлебушке и воде, но монах по имени Максим сказал ему: “Мы ведь тоже не хуи в стакане — жить как-то надо, кормить тебя, Покойника, но тебе, видать, не Бог нужен, а свободная койка и бесплатная жратва, ты че, мужик, прикалываешься?” Покойник сказал: “Максим, как вы правы” и о том, что Бога нет, промолчал. Он вообще-то любил всем говорить, что Бога нет, а если и есть, то не зря же он создал Покойника, который утверждает обратное — есть, значит, в этом необходимость. Бог же смотрел на это с другой точки зрения — он считал, что все наоборот, нет никакого Покойника, нет монаха Максима и его монастыря, нет даже Днепропетровска, а есть только он — Бог и больше ничего нет. Впрочем, с тем, что его, Покойника, нет, сам Покойник был как будто согласен, но иногда все же выкидывал такие штуки, что можно было бы совершенно справедливо усомниться, а, может быть, он все-таки есть, этот Покойник? Тот, кого нет, так не поступает, право же… Например, у Покойника как-то раз заболела крыса, потому что он ее не любил. Она так ослабла, что не могла подымать голову и все время падала. Покойник был уверен, что она сдохнет, и опасался, что это испортит ему карму, а то, что он этого опасается, когда его крыса умирает, это вообще низость и пиздец, и от этого карма испортится вдвойне. Покойник стал кормить крысу бананами и она выздоровела. Глядя, как она гасает по клетке, Покойник даже опечалился, что существуют на земле такие живучие твари, которым все нипочем, только люби их и корми бананами и больше ничего им в этой жизни не надо. Покойнику, в принципе, тоже многого от жизни не требовалось, лишь бы было поприкольнее. Однажды его берлогу обокрали, утащив магнитофон и все компакты Бетховена, Депеш Мод, Тори Эймос и прочая. Это так тронуло его, что жизнь обращает на него внимание, что она — живая, а вовсе не болото, каким ее считают говнюки-экзистенциалисты, что он даже всплакнул от счастья. Он написал об этом своим друзьям, сказав, что желает им чего-нибудь такого. “Спасибо, — ответили ему, — и тебе того же”
Как раз в это время Покойник и понял, что жизнь — хотя и бессмысленна, но, тем не менее, красива, а это на все сто окупает факт ее наличия. Крейцерова соната, блин, тоже абсолютно бессмысленна, не правда ли? Покойник подумал, что именно смысл и портит все, что мы им наделяем. Запихнуть смысл в жизнь или в Крейцерову сонату — все равно, что запихнуть червя в яблоко. Смысл портит вещи, извращает их суть, которой они не обладают изначально, а потом мы удивляемся, откуда эта вонь? Если в вас запихнуть инородное тело — девять грамм свинца, например — вы тоже в скором времени начнете смердеть. Так говорил Петр Самсонов, первый учитель Покойника. На самом деле, Петр был не учителем, а поэтом. Он никогда не приходил к Покойнику, если не написал новых стихов, которые были либо светлые и печальные, либо веселые и пошлые. Сам Покойник поэзию не понимал и даже музыку предпочитал иностранную, чтобы не знать, о чем поют, но Петра слушал с удовольствием, потому что смотреть на человека, который читает тебе свои рифмы с глазу на глаз — это очень странно. Наизусть Петр ничего не помнил и всегда носил с собой шершавую картонную папку с парой тетрадочных листков, исписанных непонятными закорючками, которые Петр расшифровывал, например, так:
Со мной живет женщина старая,со мной живет кошка облезлая,и с этою странною пароютечет моя жизнь бесполезная.Соседи моргают и шепчутся,и кошку пинают ботинками.Она вся болит и не лечится,и книжки читает с картинками,где зебры живут с пеликанамина залитой солнцем песочнице…Она — кошка серая, странная,и мне тоже пнуть ее хочется.
Покойник в таком случае спрашивал, с каких пор у Петра живут женщина старая и кошка облезлая, на что Петр беззлобно отвечал: “Ты хоть и покойник, а дурак”, потому что в стихах главное не что, а о чем. Он перепечатывал стихи на покойницкой машинке и уносил их к себе домой, где изредка доставал их из коричневого чемодана, перечитывал и плакал над собственными словами. Иногда Петр дарил что-нибудь своим друзьям от души или по приколу — у Покойника на двери висела его табличка с надписью: “Убей в себе медитатора!!!”, а на белом боку холодильника красовалось стихотворение, написанное жирным синим фломастером:
В тапочках на босу ногупо дороге кольцевойя иду от Бога к Богу,из дому к себе домой.Утром выпив чашку чая,перед сном хлебну опять.Это просто означает,что я вышел погулять.
Еще Петр много рисовал цветными карандашами и любил ставить восклицательные! знаки!!! везде, где!!! только можно!!!!! А Покойник говорил: “Сотри их, мудак! Заебал”, а Петр!!!!!!!!!!!!!! улыба!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!невозможно сов!!!!!!!!!!!!!!!!!
!!!!!!!!!!!!!!!хвати!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!акой рассказ запорол, урод!!!!!!!!!!!!!!!!!
!!!!!!!!!!петя, пожалу!!!!!!!!!!!!!!!!!!!бли!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
3. Добрая Альфия
В Уфе жила маленькая девочка по имени Альфия и носила очки на больших черных глазах. Девочке было всего пять или шесть лет, но она уже работала юристом в каком-то коммерческом предприятии. У девочки был муж на десять лет ее младше и подрастала дочка, которой стукнуло уже семьдесят пять. Альфия была очень добрая — и это было ее отличительной чертой всю жизнь. Отличительная черта, если кто не знает, это жена отличительного черта, который живет у тебя в голове и отличает черное от белого, добро от зла, мальчиков от девочек и тебя от меня. Без отличительного черта ты был(а) бы не сам(а) собой, а черт знает кем… Да, про Альфию. Она, как я уже сказал, была очень добрая и даже не душила мужа, когда он забывал вынести мусорное ведро, и никогда не плевала в чай дочке, если та возвращалась домой позже девяти вечера. Она знала, что муж младше ее, а дочка в том возрасте, что сама может решать, когда ей возвращаться домой, даром что во второй класс ходит. Но настолько же, насколько Альфия была доброй, настолько же были злыми ее муж и дочь. Они были такими подлыми и коварными, что даже вступили в сексуальную связь друг с другом, чтобы досадить Альфие. Но так как та была слишком добрая, она или не замечала этого, или попросту закрывала на все глаза. Даже когда они отрезали голову ее маме, которая приехала к ним на два дня погостить, и запекли ее в тесте, Альфия сделала вид, что ничего не произошло. А все из-за того, что Альфия очень любила классическую музыку, особенно третью и седьмую симфонии Бетховена. Она включала их на всю громкость и, чем больше слушала, тем добрее становилась, но, к сожалению, на мужа с дочкой это оказывало совершенно противоположный эффект. Они начинали кидать в Альфию ножи и тарелки, а один раз даже ударили ее по голове пишущей машинкой. Даже соседи иногда кричали им из-за стенки, что они сами сейчас придут и выкинут Альфию из окна. Она же, как всегда, делала вид, будто ничего не происходит, потому что была очень доброй. И включала магнитофон еще громче. Но долго так продолжаться не могло, потому что если долго слушать музыку с такой громкостью, то ни одни уши не выдержат — и добрая Альфия, в конце концов, оглохла. Теперь муж и дочь могли сколько угодно разговаривать при ней матом и даже кричать ей прямо в ухо, что борщ она готовить не умеет и что Бетховен не композитор, а сенбернар из американского фильма. Альфия все пропускала мимо ушей.
