Бертольд Брехт - Страх и нищета в Третьей империи
Кухарка и рабочий возвращаются.
Кухарка (ставит перед рабочим еду). Мой брат по части радио первый мастер. А предложи ему послушать передачу, и нисколько это ему не интересно. Будь у меня время, я бы только и делала, что крутила приемник. (Рабочему.) Но у тебя-то, Франц, времени хоть отбавляй.
Штурмовик. В самом деле? У вас есть радио, и вы его не включаете?
Рабочий. Включаю иногда - музыку послушать.
Кухарка. Он себе прямо-таки из ничего смастерил превосходный приемник.
Штурмовик. На сколько ламп?
Рабочий (глядит на него с вызовом). На четыре.
Штурмовик. Да, вкусы бывают разные. (Шоферу.). Не так ли?
Шофер. Простите? А, разумеется.
Горничная входит с бутылкой пива.
Горничная. Холодное, прямо со льда.
Штурмовик (дружески накрывает ее руку ладонью). Девушка, ты совсем запыхалась. Незачем было так бежать, я подождал бы.
Горничная (наливает пиво в стакан). Ничего. (Пожимает руку рабочему.) Вы принесли лампу? Посидите немного. Небось опять шли всю дорогу пешком. (Штурмовику.) Он живет в Моабите.
Штурмовик. А где же мое пиво? Кто-то выпил! (Шоферу.) Это вы выпили мой стакан?
Шофер. Нет, конечно! Как вы могли подумать? Разве нет вашего пива?
Горничная. Я же тебе налила!
Штурмовик (кухарке). Ага, это вы мое пиво вылакали! (Раскатисто смеется.) Ничего, успокойтесь. Маленький фокус, практикуемый у нас, штурмовиков: пиво выпивается так, чтобы никто не видел и не слышал. (Рабочему.) Вы что-то сказали?
Рабочий. Старый фокус.
Штурмовик. Старый? Попробуйте покажите вы! (Наливает ему.)
Рабочий. Можно. Итак, вот стакан пива (поднимает стакан), и вот вам фокус. (Спокойно, со смаком выпивает пиво.)
Кухарка. Но мы все видели!
Рабочий (вытирает рот). Да? Ну, стало быть, фокус не вышел.
Шофер громко смеется.
Штурмовик. По-вашему, смешно?
Рабочий. Да ведь и вы сделали то же самое. Как сделали вы?
Штурмовик. А как я вам покажу, если вы у меня все пиво> вылакали?
Рабочий. И то верно. Без пива фокус не выйдет. А другого фокуса вы нам не покажете? Ведь у вас там в запасе немало фокусов.
Штурмовик. У нас? Это у кого?
Рабочий. У вас, у молодежи.
Штурмовик. Та-ак!
Горничная. Господин Линке только пошутил, Тео!
Рабочий (признав за лучшее переменить тон). Ну вы, конечно, не обиделись?
Кухарка. Я вам принесу еще бутылку.
Штурмовик. Не нужно. Промочил глотку - и будет с меня.
Кухарка. Господин Тео умеет понять шутку.
Штурмовик (рабочему). Почему вы не присядете? Мы не людоеды.
Рабочий садится.
Живи и давай жить другим. И шутка тоже иногда допустима. Почему не пошутить. Строги мы только в одном - когда коснется образа мыслей.
Кухарка. И правильно, здесь строгость к месту.
Рабочий. А какой сейчас может быть образ мыслей?
Штурмовик. Сейчас образ мыслей самый правильный. Вы иного мнения?
Рабочий. Нет. Я только хотел сказать, что сейчас никто никому не говорит, что он думает.
Штурмовик. Никто никому не говорит? Почему? Мне говорят.
Рабочий. В самом деле?
Штурмовик. Никто, конечно, сам не прибежит докладывать, что он думает. Но можно прийти и узнать.
Рабочий. Куда?
Штурмовик. Да хотя бы на биржу труда. Мы там каждое утро.
Рабочий. Да, там кое-кто еще позволяет себе поворчать. Что правда, то правда.
Штурмовик. То-то и оно.
Рабочий. Ну и что ж, вы одного кого-нибудь выловите, а там уж вас узнали. И впредь будут молчать.
Штурмовик. Как это меня узнают? Хотите, покажу, как я делаю, чтоб меня не узнали? Вы любите фокусы. Могу вам спокойно показать один-другой, потому что у нас их в запасе много. И я всегда говорю: если они будут знать, что у нас припасено в арсенале, они поймут, что никогда у них ничего против нас не выйдет, и, может быть, сами отступятся.
Горничная. Правда, Тео, расскажи, как вы это проделываете!
Штурмовик. Так вот, предположим, мы с вами на бирже труда, на Мюнцштрассе. И вы, скажем (глядит на рабочего), стоите передо мной в очереди. Но мне нужно сперва кое-что подготовить. (Выходит.)
Рабочий (подмигнув шоферу). Ну сейчас мы увидим, как они это проделывают.
Кухарка. Всех марксистов надо повыловить, потому что невозможно терпеть это разложение, которое они распространяют.
Рабочий. Угу.
Штурмовик (возвращается). Я, понятно, в штатской шкуре. (Рабочему.) Начинайте ворчать.
Рабочий. Насчет чего?
Штурмовик. Ладно, нечего тут прикидываться. Вы же всегда находите, на что поворчать.
Рабочий. Я? Никогда!
Штурмовик. Ага, стреляный воробей! Но ведь вы не можете утверждать, что у нас все идет гладко - придраться не к чему.
Рабочий. Почему же не могу?
Штурмовик. Так нельзя. Если вы не будете мне подыгрывать, ничего не получится.
Рабочий. Хорошо. Уж разрешу себе - чтоб вас уважить. Торчи тут весь день, они наше время ни во что не ставят. А мне и так два часа ходу из Руммельсбурга.
Штурмовик. Нет, это не годится. Что ж вы, право, при Третьей империи от Руммельсбурга до Мюнцштрассе не стало дальше, чем было при веймарских бонзах. Давайте что-нибудь посущественней!
Кухарка. Ведь это как в театре, Франц, мы же знаем, что ты только прикидываешься, что ты на самом деле так не думаешь.
Горничная. Вы только, так сказать, представляете недовольного. Можете вполне положиться на Тео, он ничего такого не подумает. Он только хочет кое-что показать.
Рабочий. Хорошо. Тогда я скажу; по мне, так я бы все штурмовые отряды послал кошке под хвост. Я за марксистов и за евреев.
Кухарка. Что ты, Франц!
Горничная. Так не годится, господин Линке!
Штурмовик (со смехом). Нет, голубчик! Этак я просто кликну ближайшего полицейского и отдам вас под арест. Неужто у вас нет ни на грош фантазии? Вы должны говорить что-нибудь такое, что можно потом повернуть и так и этак: такое, что в самом деле доводится слышать.
Рабочий. Тогда уж будьте любезны, спровоцируйте меня сами.
Штурмовик. Бросьте, на это уже давно никто не ловится. Я мог бы, например, сказать так: наш фюрер - величайший из людей, какие только жили на земле, он больше Иисуса Христа и Наполеона, вместе взятых, а они мне, в лучшем случае, ответят: "Пусть по-вашему!" Тут я пробую с другого боку. Горлопаны большеротые! Все пропагандой занимаются. В этом они мастера. Слыхали вы анекдот про Геббельса и двух вшей? Нет? Ну так вот: две вши поспорили, которая из них быстрее пройдет от одного угла рта до другого. И выиграла спор та, которая обежала сзади по затылку. Тот путь оказался короче.
Шофер. Вот как?
Все смеются.
Штурмовик (рабочему). Ну теперь рискните и вы.
Рабочий. Я в такие разговоры пускаться не могу. Анекдот анекдотом, а вы все-таки можете оказаться шпиком.
Горничная. Он прав, Тео.
Штурмовик. Прав? Вот подобрались слюнтяи! Ну как тут не обозлиться! Люди слова сказать не смеют.
Рабочий. Вы это всерьез или только на бирже труда?
Штурмовик. И на бирже.
Рабочий. Так вот, если вы это говорите на бирже, то я вам там же, на бирже, отвечаю: осторожность нигде не повредит. Я трус, у меня нет револьвера.
Штурмовик. Так вот что я тебе скажу, приятель, раз тебе так дорога осторожность: ты будешь осторожен раз и будешь осторожен другой раз, а потом и угодишь в добровольческий трудовой батальон.
Рабочий. А если не быть осторожным?
Штурмовик. Тогда уж во всяком случае угодишь. Спорить не могу. Оно и выйдет, что добровольно попал. Хорошенькое "добровольно", а?
Рабочий. Что ж, это возможно: подвернулся бы вам такой вот смелый человек, и вы стояли бы с ним в очереди на отметку и уставились бы на него вашими голубыми глазами, - он, пожалуй, и впрямь начал бы ворчать насчет добровольной трудовой повинности. Ну что бы он мог тут сказать? Хотя бы так: вчера опять пятнадцать душ отправили. Я часто сам себя спрашиваю, как это они умудряются их набирать, когда повинность вполне добровольная, люди же там получают, работая, не больше, чем сидя здесь и ничего не делая, а желудок требует больше. Но потом довелось мне услышать историю про доктора Лея и про кошку, и тут мне все стало ясно. Знаете вы эту историю?
Штурмовик. Нет, не знаем.
Рабочий. Так вот. Доктор Лей отправился в небольшую деловую поездку пропагандировать "Силу через радость", - я повстречался ему некий бонза времен Веймарской республики, по имени... ну, называть не стоит; а было это, скажем, в концлагере, - но только как же попал туда доктор Лей, такой рассудительный человек? Бонза его спрашивает, как он добивается того, что рабочие сейчас все готовы проглотить, чего бы они раньше никак не стерпели. Тут доктор Лей указывает на кошку, которая мирно грелась на солнышке, и говорит: "Допустим, вы хотите угостить ее порцией горчицы и чтобы она ее проглотила, терпит она ее или не терпит. Как вы этого добьетесь?" Бонза берет горчицу и сует кошке в рот. Та, понятное дело, выплевывает ему эту самую горчицу прямо в лицо. Ни черта кошка не проглотила, только всего его исцарапала. "Нет, голубчик, - говорит ласково доктор Лей, - так у вас ничего не выйдет. Посмотрите, как делаю я". Он изящно берет на палец горчицу и, глазом не моргнув, заправляет ее несчастной кошке в задний проход... (Обращаясь к женщинам.) Вы меня извините, но из песни слова не выкинешь. Кошка, совсем очумев - ведь боль отчаянная, - тотчас принимается вылизывать из-под хвоста весь заряд горчицы. "Вот видите, любезный, - торжествует доктор Лей, - кошка ест горчицу! И добровольно!"
