(Джордж Байрон - Марино Фальеро, дож венецианский
Я задумал эту трагедию четыре года тому назад и, прежде чем изучил в достаточной степени источники, склонен был объяснять заговор ревностью Фальеро. Но, не найдя подтверждения этому в источниках, а также ввиду того, что чувство ревности слишком использовано драматургами, я решил держаться исторической правды. Это советовал мне также покойный Мэтью Льюис, когда я говорил с ним о моем замысле в Венеции в 1817 году. "Если вы изобразите его ревнивцем, - сказал он, - то ведь вам придется соперничать с авторитетными писателями, даже помимо Шекспира, и разрабатывать исчерпанный сюжет. Остановитесь же на историческом характере старого мятежного дожа - он вывезет вас, если вы его очертите как следует, - и постарайтесь соблюдать правильную конструкцию в вашей драме". Сэр Уильям Друммонд дал мне приблизительно такой же совет. Насколько я исполнил их указания и оказались ли мне полезными их советы - об этом не мне судить. Я не имел в виду сцены; положение современного театра не таково, чтобы он давал удовлетворение честолюбию, а я тем более слишком хорошо знаю закулисные условия, чтобы сцена могла когда-либо соблазнить меня. И я не могу представить себе, чтобы человек с горячим характером мог отдать себя на суд театральной публики. Насмехающийся читатель, бранящийся критик и резкие отзывы в прессе - все это бедствия довольно отдаленные и не сразу обрушивающиеся на автора. Но шиканье понимающей или невежественной публики произведению, которое - хорошо ли оно или дурно - стоило автору большого умственного напряжения, - слишком осязательное и непосредственное страдание, усиленное еще сомнениями в компетентности зрителей и сознанием своей неосторожности в выборе их своими судьями. Если бы я смог написать пьесу, которую бы приняли для представления на сцене, успех не обрадовал бы меня, а неудача сильно бы огорчила. Вот почему, даже когда я состоял несколько времени членом одной театральной дирекции, я никогда не пытался писать для театра и не буду пытаться и впредь. Несомненно, однако, что драматическое творчество существует там, где есть такие силы, как Иоанна Бейли, Милман и Джон Уилсон. "Город чумы" и "Падение Иерусалима" представляют наилучший "материал" для трагедии со времени Гораса Уолпола, за исключением отдельных мест в "Этвальде" и "Де-Монфоре". Стало модным не ценить Гораса Уолпола, во-первых, потому что он был аристократом, а вовторых, потому что он был джентльменом. Но, не говоря о его несравненных письмах и о "Замке Отранто", он Ultimus Romanorum {Последний римлянин (лат.).}, автор "Таинственной матери", трагедии высшего порядка, а не слезливой любовной драмы. Он - отец первого стихотворного романа и последней трагедии на нашем языке и, несомненно, стоит выше всех современных авторов, кто бы они ни были.
Говоря о моей трагедии "Марино Фальеро", я забыл упомянуть, что хотел, если и не вполне, соблюсти в ней правило единств; во всяком случае, избежать той неправильности, в которой упрекают сочинения для английского театра. Поэтому у меня заговор представлен уже составленным, а дож только примыкает к нему; в действительности же заговор был задумал самим Фальеро и Израэлем Бертуччо. Другие действующие лица (за исключением догарессы), отдельные эпизоды и даже быстрота, с которой совершаются события, вполне соответствуют исторической правде, за исключением того, что все совещания в действительности происходили во дворце. Если бы я и в этом отношении следовал истине, то единство места было бы еще более полным, но мне хотелось представить дожа в кругу всех заговорщиков вместо однообразной передачи его диалогов с одними и теми же лицами.
Желающих ознакомиться с реальными фактами я отсылаю к приложению.
DRAMATIS PERSONAE
МУЖЧИНЫ
Марино Фальеро, дож Венеции.
Бертуччо Фальеро, племянник дожа.
Лиони, патриций и сенатор.
Бенинтенде, председатель Совета Десяти.
Микель Стено, один из трех старшин Совета Сорока.
Израэль Бертуччо, начальник арсенала.
Филиппо Календаро |
Даголино } заговорщики.
Бертрам |
Начальник ночной стражи, "Signore di Notte", один из офицеров
Республики.
Первый гражданин.
Второй гражданин.
Третий гражданин.
Винченцо |
Пьетро } офицеры при Дворце дожа.
Баттиста |
Секретарь Совета Десяти.
Стража, заговорщики, граждане.
Совет Десяти, Джунта и пр.
ЖЕНЩИНЫ
Анджолина, жена дожа.
Марианна, ее подруга.
Служанки и пр.
Венеция, 1355 год.
АКТ ПЕРВЫЙ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Приемная во Дворце дожей.
Пьетро, входя, обращается к Баттисте.
Пьетро
Гонец вернулся?
Баттиста
Нет еще. Его
Я посылал не раз, как вы велели;
Но Синьория слишком затянула
Свой спор по обвиненью Стено.
Пьетро
Слишком!
И дож находит.
Баттиста
Как же неизвестность
Выносит он?
Пьетро
Да так: скрепился, терпит.
Сидит за дожеским столом, над грудой
Дел государственных, прошений, актов,
Депеш, вердиктов, рапортов, доносов,
Как бы в работу погружен. Но только
Услышит скрип открытой где-то двери,
Или подобие шагов далеких,
Иль голоса, глаза он вмиг возводит
И вскакивает с кресла и, помедлив,
Садится вновь, вновь устремляя взор
В бумаги. Но, как наблюдал я, он
За целый час не шевельнул страницы.
Баттиста
Он, говорят, взбешен. И вправду: Стено
Довольно гнусно оскорбил его.
Пьетро
Будь Стено беден - да; но он - патриций,
Он молод, весел, горд и смел...
Баттиста
Не строго,
По-вашему, его осудят?
Пьетро
Хватит,
Коли осудят справедливо. Нам ли
Решенье "Сорока" предвосхищать?
Входит Винченцо.
Баттиста
А вот оно! Что нового, Винченцо?
Винченцо
Суд кончен, но не знаю приговора.
Глава Совета, видел я, печатью
Скреплял пергамент с приговором, дожу
Готовясь отослать, - я и примчался.
СЦЕНА ВТОРАЯ
Комната дожа.
Марино Фальеро, дож, и его племянник
Бертуччо Фальеро.
Бертуччо
Сомненья нет: признают ваше право.
Дож
Да; так же как авогадоры. Те
В суд Сорока мою послали просьбу,
Виновного отдав друзьям судить.
Бертуччо
Друзья на оправданье не решатся:
Подобный акт унизил бы их власть.
Дож
Венеции не знаешь? И Совета?
Но поглядим...
Бертуччо
(к входящему Винченцо)
А, новости! Какие?
Винченцо
Я послан к их высочеству сказать,
Что суд решенье вынес и, как только
Закончатся формальности, доставит
Его немедля дожу. А пока
Все Сорок шлют свое почтенье князю
Республики и просят не отвергнуть
Их уверенья в преданности.
Дож
Да!
Почтенье их и преданность известны...
Сказал ты: есть решенье?
Винченцо
Да, ваше
Высочество. Глава суда печатью
Скреплял его, когда меня послали;
Чрез миг, не позже, с должным извещеньем
К вам явятся - осведомить и дожа,
И жалобщика, двух в одном лице.
Бертуччо
Не мог ты, наблюдая, угадать
Решение?
Винченцо
Нет, синьор: известна вам
Таинственность судов венецианских.
Бертуччо
О да! Но все ж найти кой в чем намек
Способен быстроглазый наблюдатель:
Спор, шепот, степень важности, с которой
Уходят судьи... Сорок - тоже люди,
Почтеннейшие люди, признаю,
Но мудры пусть они и правосудны
И, как могилы ими осужденных,
Безмолвны - все же по лицу, хотя бы
Того, кто помоложе, взор пытливый,
Такой как твой, Винченцо, мог прочесть бы
И непроизнесенный приговор.
Винченцо
Но я, синьор, ушел немедля; я
Минутки не имел для наблюденья
За судьями, за видом их. Поскольку
Стоял я рядом с подсудимым Стено,
Я должен был...
Дож
(перебивая)
А он каков был с виду?
Винченцо
Притихший, но не мрачный; он покорно
Решенья ждал любого... Вот идут,
Несут вердикт на рассмотренье дожа.
Входит секретарь Совета Сорока.
Секретарь
Высокий суд Совета Сорока
Главе чинов венецианских, дожу
Фальеро, шлет почтенье и подносит
Его высочеству на утвержденье
Сентенцию суда по делу Стено,
Патриция; в чем обвинялся он,
Микеле Стено, также чем наказан
Изложено в рескрипте настоящем,
Который честь имею вам вручить.
Дож
Ступайте; ждите за дверьми.
Секретарь и Винченцо уходят.
Возьми
Бумагу эту. Буквы как в тумане;
От глаз бегут.
Бертуччо
Терпенье, милый дядя!
Что волноваться так? Не сомневайтесь:
По-вашему все будет.
Дож
Ну, читай.
Бертуччо
(читает)
"Совет постановил единогласно:
Микеле Стено, как признал он сам,
Виновен в том, что в карнавал последний
На троне дожа вырезал такие
Слова..."
Дож
Ты что? их будешь повторять?
Ты хочешь повторить их, ты, Фальеро?
Повторишь то, что наш позорит род
В лице его главы, кто в ранге дожа,
