Собрание сочинений - Лидия Сандгрен
– Это место для фонтана всегда казалось мне странным, – произнесла Сесилия. – Логичнее было бы устроить его где-нибудь в центре. И выглядело бы круче, ведь чем круче выглядит, тем оправданнее само существование фонтана. А какой смысл устраивать фонтан здесь, где его никто не видит?
– Как ты? – спросила Фредерика.
– Ты же видишь, – легко ответила Сесилия. – Мама говорит, что у меня истощение. Я недосыпала и плохо чувствовала себя физически. Роды были довольно сложными. Считается, что мучения быстро забываются, а хорошее помнится долго – эдакий книксен человеческому восприятию от эволюции. Впрочем, акушерка, кажется, выразила это немного иначе. Она сказала что-то типа «совсем скоро ты об этом даже не вспомнишь». И я до сих пор жду, когда же наступит это «скоро». Я очень сильно этого жду. Мне до сих пор снится, что меня везут на этой каталке, я должна родить ребёнка и все вокруг считают, что моё состояние крайне опасно. А мне совсем не страшно, потому что я точно знаю, что это какое-то недоразумение: мне никого не нужно рожать. Я пытаюсь объяснить им это, но меня никто не слушает. Они все в отчаянии и требуют, чтобы я родила ребёнка, хотя я не беременна, – и я думаю, что делать, как мне это решить. А потом я обнаруживаю, что у меня огромный, просто гигантский живот: я стопроцентно беременна. И тут я просыпаюсь. – Она рассмеялась. – А кроме того, у Элиса колики, я воспринимаю это как наказание за мои грехи. Счастье, что Мартин так хорошо со всем справляется. Он действительно очень хорошо во всем разбирается. Гораздо лучше меня.
– У обоих твоих детей библейские имена, – произнесла Фредерика. А потом подумала, что вряд ли сказала бы это какой-нибудь другой подруге, если бы та вдруг рассказала ей что-то похожее.
– Я об этом не задумывалась.
– Ветхий Завет. Израильский пророк Илия и Рахиль, жена Иакова, после долгого бесплодия родившая ему двоих сыновей.
Они медленно спустились к воде, и Фредерика процитировала:
– «А женщине Он сказал: – Я мучительной сделаю беременность твою: в страдании ты будешь рожать детей. Ты будешь желать мужа, и он будет властвовать над тобой». Наказание Адаму, Еве и змею за то, что Ева съела запретный плод, открывший ей знание о добре и зле, и призвала к этому же Адама. И бог изгнал их из рая, велев возделывать землю, из которой они произошли.
Под ногами у них скрипели мостки. Сев на их край, Сесилия спросила:
– Если бы тебе пришлось выбирать между вечной жизнью в невинном раю и знанием, которое можно получить ценою труда и духовной жизни на земле, что бы ты выбрала? – Она свесила ноги, и под водой их бледная кожа приобрела янтарный оттенок.
– Труд на земле, – ответила Фредерика.
– Я тоже. Густав бы наверняка предпочёл рай. А Мартин… сложно сказать. Он бы встал одной ногой там, другой здесь, и никак не мог бы решиться. – Она немного помолчала. – Это проклятье: быть беременной, рожать, желать мужа. Это всё наказание за стремление к знанию.
Не глядя на Фредерику, она рассказала, что снова начала понемногу учиться, взялась за греческий. Это не должно быть уж очень сложно, раньше греческий и латынь входили в программу всеобщего образования, но теперь – она глубоко вздохнула – представления об образованности полностью изменились.
Они вернулись к дому, чтобы выпить кофе на веранде.
В чёлке у Мартина появились седые волосы, он выглядел уставшим. Держался как бы в тени, почти ничего не говорил и чаще всего смотрел на жену. Спросил, не холодно ли ей, положил ей под спину подушку, обнял за плечи, когда она что-то ему сказала. Ловко обращался с Элисом. В какой-то момент, когда он сидел на веранде, держа Элиса на руках, сын улыбнулся той случайной улыбкой, которая иногда появляется на лицах младенцев. И Фредерика заметила, что выражение лица Мартина тоже полностью переменилось: остановив взгляд на ребёнке, он так тепло и широко улыбнулся, что на щеках проступили ямочки.
– Давайте я его возьму, – предложила мать Сесилии появившаяся в этот момент с подносом, щедро нагруженным печеньем. Она протянула руки к Мартину, чтобы как бы освободить его от бремени.
– Всё в порядке, я подержу его, – ответил Мартин, не спуская глаз с мальчика. Элис что-то лепетал.
– Его пора переодеть, – сказала Ингер, не отводя рук.
– Мы это сделаем потом.
– Я могу сделать это сейчас.
И только тут Мартин поднял на неё взгляд и сказал:
– Спасибо огромное, Ингер, но пока у нас всё в порядке.
Эту его интонацию Фредерика слышала впервые – он говорил приветливо, но без малейшего люфта, куда могло проникнуть возражение.
– Лучше отдохните пока немного, – продолжил он чуть мягче. – А Элису нужно привыкать к общению с академической элитой.
Когда Ингер ушла, Мартин протянул ребёнка Сесилии.
– Он сейчас закричит, – сказала она.
– У него хорошее настроение. Он понял, что умеет улыбаться. Смотрите.
И Элис действительно улыбнулся своей матери. Сесилия расстегнула рубашку и приложила ребёнка к груди, прикрыв его кимоно, как птичьим крылом.
На момент визита Фредерики в доме были только Ингер и Эммануил; и Фредерика, в интересах Сесилии, надеялась, что другие члены семейства были на них не похожи. Младшего брата Сесилии выманили из комнаты, только посулив печенье, и Фредерика очень удивилась, когда в дверях появился молодой и высокий мужчина. С длинными лохматыми волосами, собранными в хвост, от него пахло по́том, а рука, которую она пожала, была влажной.
– Эммануил Викнер, – представился он, после чего просветил Фредерику на предмет того, что его имя, по предположениям, было именем мессии, а её имя – это женская форма Фредрика, в основе которого германский корень со значением «мир» и «власть», что у римлян «Сесилия» означало «слепая», а Мартин происходит от латинского Мартинус…
– …что означает «боевой» или «воинственный», – подхватил Мартин, который наверняка не первый раз слышал это перечисление.
Как только Эммануил сел, он начал говорить, и говорил без перерыва довольно долго. Речь главным образом шла об экономическом кризисе и нависшем над издательством «Берг & Андрен» банкротстве.
– Ты опережаешь события, – сказал Мартин, хотя сам раньше говорил Фредерике что-то в таком же духе.
– Пока всё не
