Богова делянка - Луис Бромфилд
* * *
Теперь пила врезается в годы 1910–1920 — десятилетие повального увлечения дренажем, когда паровые экскаваторы досуха выскребали болота Центрального Висконсина, чтобы приготовить место под фермы, а вместо этого получили лишь груды золы. Наше болото избежало подобной участи не в силу какой-либо прозорливости инженеров или их осмотрительности, а потому, что каждый апрель его заливает река, и уж в 1913–1916 годах она постаралась на славу, возможно из чувства самосохранения. А дуб все откладывал кольца, даже в 1915 году, когда Верховный суд упразднил государственные леса, а губернатор штата Филипп объявил с амвона, что «государственный лес — начинание не ценное и не деловое» (губернатору, очевидно, не пришло в голову, что у слова «ценность» может быть не одно определение и, между прочим, у слова «деловое» тоже. Ему не пришло в голову, что в то время, как правоведы в книгах по правовым вопросам давали одно определение слову «ценность», пожары на лице земли давали определение совсем иное. Возможно, чтобы быть губернатором, надо оставаться в таких вопросах свободным от сомнений.)
В то время как лесоводство за это десятилетие неуклонно шло на убыль, дело с охраной дичи продвигалось вперед. В 1916 году в округе Уокеша прочно обосновались фазаны; в 1915 году федеральным законом была запрещена весенняя охота; в 1913 году была основана первая государственная звероферма; в 1912 году «стельный» закон оградил самок оленя; в 1911 году штат охватила эпидемия создания заповедников. Слово «заповедник» стало священным девизом, а дубу хоть бы что!
«Вольно!» — кричит старший пильщик, и мы останавливаемся, чтобы перевести дух.
* * *
Теперь мы пилим 1910-й — год, когда ректор одного большого университета опубликовал книгу по охране природы, когда в результате массовой вспышки пилильщика погибли миллионы лиственниц, от большой засухи выгорели сосновые леса, и большой землечерпалкой осушили болото Хорикон.
Мы пилим 1909 год, когда впервые в Великие озера была пущена корюшка и когда дождливое лето навело законодательную власть на мысль, что следует урезать ассигнования на борьбу с лесными пожарами.
Мы пилим 1908-й, засушливый год, когда леса горели безбожно и Висконсин расстался со своим последним кугуаром.
Мы пилим 1907 год, когда блуждающая рысь в поисках земли обетованной свернула не в ту сторону и кончила свой жизненный путь среди ферм округа Дэйн.
Мы пилим 1906 год, когда вступил в должность первый государственный лесничий, и от пожаров выгорело семнадцать тысяч акров леса, покрывавшего эти песчаные земли. Мы пилим 1905 год, когда с севера налетела огромная стая ястребов-тетеревятников и пожрала местных тетеревов (наверняка моими они закусывали, сидя на этом дереве). Мы пилим 1902–1903 годы, на которые пришлась зима жестоких холодов; 1901 год, принесший самую страшную, поныне зарегистрированную засуху (всего семнадцать дюймов осадков); 1900 год, открывающий новое столетие, — год надежд, молитв и очередного годичного кольца на нашем дубе.
«Вольно!» — кричит старший пильщик, и мы останавливаемся, чтобы перевести дух.
* * *
Теперь наша пила врезается в девяностые годы прошлого столетия, которые те, чьи взоры обращены к городу, а не к деревне, именуют беззаботными.
Мы пилим 1899 год, когда последний странствующий голубь напоролся на заряд дроби неподалеку от Бэбкока, за два округа к северу; мы пилим 1898 год, когда бесснежная зима, наступившая вслед за сухой осенью, проморозила землю на семь футов и погубила все яблони; 1897-й — опять год засухи, когда на свет опять появилась новая комиссия по охране леса; 1896 год, когда двадцать пять тысяч луговых тетеревов было отправлено на рынок только из одной деревни Спуннер; 1895-й — опять год пожаров; 1894-й — опять засуха, и 1893-й — год «Голубой пурги», когда мартовская вьюга свела почти до нуля поголовье славок, перелетных певчих пичужек с голубой окраской. (Первые их вестницы всегда опускались на этот дуб, но в середине девяностых годов ему, вероятно, пришлось обойтись без них.) Мы пилим 1892-й — опять год пожаров; 1891-й — год самых низких показателей в куропаточьем цикле и 1890-й — год изобретения Бэбкоком лактометра, давшего возможность губернатору Хэйлу похвастаться полвека спустя, что Висконсин — это край молочных рек. В то время еще никто, даже сам профессор Бэбкок, не предвидел автомашин с номерными знаками, на которых красуется эта хвастливая фраза.
В том же 1890 году на глазах у моего дуба по реке Висконсин проплыли вниз самые большие в истории сосновые плоты на постройку великого множества красных сараев, в которых должны были разместиться коровы штатов района прерий. Таким образом, добрая сосна стоит теперь между коровой и вьюгой так же, как добрый дуб стоит между вьюгой и мной.
«Вольно!» — кричит старший пильщик, и мы останавливаемся, чтобы перевести дух.
* * *
Теперь наша пила врезается в восьмидесятые годы: в 1889-й, засушливый год, когда впервые был отпразднован День древонасаждения; 1887-й — когда в сельскохозяйственном колледже впервые открылся ускоренный курс для фермеров; 1885-й — которому предшествовала зима «небывалой длины и лютости»; 1883-й — когда У. X. Генри сообщил, что весенние цветы в штате Мэриленд зацвели на тринадцать дней позднее, чем обычно; 1882-й — когда озеро Мендота вскрылось с опозданием на месяц в результате «большого снега» и небывалых холодов зимы 1881/82 года.
В том же 1881 году Висконсинское сельскохозяйственное общество обсуждало вопрос: «Как вы объясняете подрост черного дуба, наблюдающийся за последние тридцать лет?» Мой дуб был как раз из тех. Один из участников дебатов отстаивал идею самосева, другой высказал предположение, что летящие на юг голуби отрыгивают желуди.
«Вольно!» — кричит старший пильщик, и мы останавливаемся, чтобы перевести дух.
* * *
Теперь наша пила дошла до семидесятых годов, когда Висконсин, закусив удила, пустил всю землю под пшеницу. И вот в 1879 году как-то утром в понедельник у висконсинских фермеров окончательно открылись глаза: клоп-черепашка, гусеницы, ржавчина и истощение почвы наконец-то убедили их, что в состязании по обескровливанию земли пшеницей им не угнаться за девственными прериями, лежащими дальше на запад. Подозреваю, что и моя ферма не оставалась в стороне, пока шел этот турнир, и что песчаный нанос чуть к северу от моего дуба — результат чрезмерного увлечения выращиванием пшеницы.
Тот же самый 1879 год увидел первый спуск карпа в реку Висконсин, а также первое появление пырея ползучего, зайцем пробравшегося из Европы. 27 октября 1879 года шесть прилетевших издалека луговых тетеревов уселись на конек крыши немецкой методистской церкви в Мэдисоне и подивились на растущий город. 8 ноября, по
