Там, где кончается волшебство - Джойс Грэм
– Поверь, ты сильно переоцениваешь свою треклятую девственность. Она того не стоит.
– И все равно я не намерена отдавать ее задешево. Если уж расставаться с ней, то с тем, с кем захочу.
– А если я скажу, что знаю способ, как дать ему, не дав? Тогда пойдешь на это?
– Хм…
– А способ такой есть. Только тебе придется серьезно подыграть.
– Что ты имеешь в виду?
– Осока, чайник вскипел, – сказала Джудит.
12
Дверь с треском распахнулась, и в палату чуть ли не бегом ворвался отчаянно-рыжеволосый доктор. За ним, как шлейф, тянулись стажеры и студенты: все в белых развевающихся халатах. Он был похож на окруженное буксирами большое судно, всколыхнувшее волну в тихой больничной заводи.
Мамочка ухватилась за меня.
– Вот он, – зашептала она. – Тот самый. Масон. – Она не сдержалась и на последнем слове оскалилась. По малопонятным причинам она испытывала ненависть к вольным каменщикам.
Рыжеволосый специалист притормозил, будто что-то вспомнив. Студенты и стажеры смешно забуксовали. Потом сгрудились в изножье Мамочкиной кровати. На докторе была твидовая тройка и не сильно гармонирующая с волосами алая бабочка.
– Добрый день, миссис Каллен! Как мы себя чувствуем? – Он обращался к Мамочке, а улыбался почему-то мне.
– Меня опять сегодня в цирке будут показывать? – спросила Мамочка. – Вы хоть чему-то учите эти юных докторов? Они даже руки не греют перед тем, как прикоснуться к больному.
Специалист снял с крючка Мамочкину карту. Пока он изучал ее, я заприметила на его мизинце серебряное кольцо. Мамочка утверждала, что это верный знак.
– Я вижу, миссис Каллен плохо спит, не так ли, миссис Каллен?
Он обратил внимание одного из стажеров на цифру в Мамочкиной карте, постучав по ней пальцем. Стажер изумленно поднял брови и покачал головой. Специалист пустил карту по кругу.
– Вот как с тобой здесь обращаются, – довольно громко заявила Мамочка. – Обсуждают тебя, а ты ни сном ни духом, о чем они.
– Я посмотрел, что с вашим давлением, миссис Каллен. – Достав фонарик из кармана, он продолжил: – Вы не против, если я снова посвечу вам в глаз? Вы же не станете на этот раз сердиться? – Он обернулся к студентам. – Наверное, с осмотром глазного дна у миссис Каллен связаны весьма неприятные воспоминания, поэтому мы будем предельно осторожны. Вы же не станете кусаться?
Я посмотрела на Мамочку. Не знаю, шутил он или нет. Скорее, нет. Он большим пальцем бережно отвел вниз Мамочкино нижнее веко, направил луч фонарика на глазное яблоко и принялся бормотать какие-то заклинания:
– Пока не пришли результаты спинномозговой пункции, повреждение макулы может означать ВДМ, хотя нет характерных друзов, а выпячивание зрительного нерва может быть следствием центрального поражения. Посмотрим. – Он выключил фонарик. – Спасибо, миссис Каллен.
И помчался дальше, сопровождаемый буксирами и разметавшимися полами белого халата. Вся группа проследовала по палате и так же резко затормозила в дальнем конце, где доктор схватился за карту очередного пациента.
– Чудовище, – вымолвила Мамочка. – Чудовище. Ты это слышала? Ведь все нарочно. Лишь бы меня позлить.
– Я думаю, они со всеми так разговаривают, Мамочка. Не только с тобой.
– Неправда. Когда хотят, они мают дело. Он просто чудовище. Масон. Кольцо заметила? Заметила?
Я посмотрела в другой конец палаты. Рыжеволосый доктор уже закончил позорить следующего пациента и собирался покинуть помещение. Я встала и пошла за ним.
Один из стажеров чуть не прихлопнул меня дверью, но вовремя удержал ее.
– Простите! – закричала я. (Доктор остановился и обернулся. Вся свита тоже остановилась и обернулась. Как водится, с секундным опозданием.) – Можно спросить? Можно спросить, почему Мамочка бредит? Почему иногда она в ясном рассудке, а иногда не понимает, где находится. Объясните, пожалуйста. Просто нам никто ничего не рассказывает.
Стажеры и студенты разом стихли. Я чувствовала, как несколько десятков глаз уставились на меня и ждут, что будет. Я знала, что застала его врасплох. Поняла это по тому, как он немного театрально отпрянул и выпучил глаза, чтобы показать мне: смотри-ка, ты застала меня врасплох! Потом задумался, словно вникая в суть вопроса.
– Вы дочь миссис Каллен?
– Да.
– Мисс Каллен, ваша мать считает, что мы ей вводим яды и хотим отравить; на самом же деле мы берем образцы жидкости из костных тканей для анализов, и, пока не будут готовы результаты, мы ничего не можем сказать с уверенностью.
– Но почему она бредит?
– При падении ваша мать сломала ребра. Случилось это, потому что ребра стали хрупкими. Я подозреваю, что у нее крошатся кости и кальций из костей попадает в кровь, а оттуда в головной мозг, что и вызывает подобные явления.
– Да, но из-за чего у нее крошатся кости?
Все головы разом повернулись к доктору; всем было интересно, как он ответит.
– Вы правда хотите знать, мисс Каллен?
– Да.
Доктор втянул щеки и произнес:
– Без результатов анализов я не могу сказать со стопроцентной уверенностью, но подозреваю, что у вашей матери серьезная стадия рака.
В глазах у меня потемнело. Я поняла, чья тень явилась мне в колодезной воде. Я поняла, что за тварюга прицепилась к Мамочке. Я поняла, почему та вдруг перестала бороться.
– Спасибо, – сказала я.
– Вы можете спрашивать меня о чем угодно, в любое время, – произнес доктор. – В любое время.
Не знаю, заметил ли он, что я смотрю на его кольцо, но только он его потрогал. Потом вытянул руки по швам, развернулся и замаршировал дальше, утягивая за собой эскорт.
Один стажер замешкался и одарил меня полуулыбкой, сопровождаемой быстрым взлетом бровей. Не знаю, что он там пытался выразить: то ли сочувствие, то ли что аудиенция закончена, – но я ему ответила недвусмысленным взглядом: проваливай к черту. Что он и сделал, ведь нужно было догонять процессию, давно покинувшую палату номер двенадцать. А я вернулась к Мамочке.
– Он что-нибудь путное сказал? – спросила она.
– Нет, Мамочка.
Покинув больницу, я добралась до А47 и встала на дороге с поднятым пальцем. Остановился мотоцикл. Только когда водитель поднял шлем, я поняла, что это Артур.
– Осока, – завопил он, – какое совпадение!
– Да уж, – мрачно отозвалась я.
– Садись.
Не могу сказать, что мне хотелось. В смысле прокатиться на мотоцикле. Тяжелая машина, замызганная и забрызганная везде, кроме отполированных до блеска хромовых деталей и значка на топливном баке с надписью «Триумф». Почувствовав мои сомнения, Артур сказал:
– Постой.
Он перекинул длинную ногу через сиденье, слез с мотоцикла и подошел к машине сзади. Там у него имелся багажник; открыв его, он вытащил такую же, как у него, черную кожаную куртку и запасной шлем. Все это богатство он протянул мне:
– Бери.
По-прежнему не горя желанием кататься, я все-таки взяла протянутую куртку. Сзади на ней было что-то нарисовано. Идущая дугой готическая надпись гласила: «Мотоциклетный клуб Ратэ», а ниже красовался череп в шлеме. Брезгливо приподняв куртку кончиками пальцев, я заявила:
– Я это не надену.
– Почему?
– А почему на твоей куртке нет идиотского черепа?
– Я больше не состою в этом клубе. Но ведь тебе без разницы.
– Что за Ратэ?
– Это еще от римлян. Римское название Лестера. Так ты садишься или нет?
– Я это не надену. Я только из больницы. Думаешь, нормально возвращаться из больницы с черепом на спине? По-моему, нет.
У Артура отвисла челюсть. Он посмотрел с тоской на дорогу, будто жалея, что все это затеял.
– Ладно, бери мою, а я надену эту.
В итоге я подумала, что веду себя как дура, и снизошла до куртки с мертвой головой. Артур сказал, что в шлеме каталась его бывшая девушка. Мне он пришелся впору. Я выразила опасение, что упаду, на что он предложил мне держаться за него. Я так и сделала. И мы помчались по трассе А47 – так быстро, что у меня из глаз от ветра брызнули слезы; так быстро, что я подумала: наверное, это похоже на полет. Я обхватила Артура и наслаждалась запахом бензина, масла, ароматом его теплой кожи. Я так в него вцепилась, что, когда мы притормозили у моего дома, ему пришлось высвобождаться из моих объятий. Когда он помогал мне слезть, у меня подкашивались ноги. Не передать, какого страху я натерпелась. Я побрела домой, не сказав ему ни слова благодарности.
