Апулей - Апология, или О магии
86. Некогда афиняне перехватили письма врага своего Филиппа Македонского и читали их принародно - кроме одного письма, которое, по общепринятому вежеству, читать воспретили, ибо было оно писано к Олимпиаде, жене Филипповой: итак, они предпочли пощадить врага, лишь бы не предавать огласке супружеские тайны, ибо превыше мщения был для них всечеловеческий неписаный закон. Вот так обошлись враги с врагом,- а ты, сын, как обходишься с матерью? Сам видишь: я сопоставляю сходное. Ты, сын, читаешь любовные - по твоим же словам!- письма родной матери в этом высоком собрании, пред коим нипочем не посмел бы читать чьи-нибудь игривые стишки, даже если бы тебя о том умоляли,- такого ты все же постеснялся бы. Более того, вряд ли ты стал бы так усердствовать над материнскими письмами, если бы хоть когда-нибудь поусердствовал хоть над какою-нибудь книжкою. Ты же до того обнаглел, что дал огласить и собственное твое письмо, в коем отзываешься о матери без всякого уважения и сочиняешь о ней всякие гадости и гнусности, хотя в ту пору еще жил при ней и ел у нее из рук,- ты тайком послал тогда письмо это Понтиану, а теперь не пожелал, чтобы канул в безвестность сей благородный твой подвиг и чтобы показалось, будто провинился ты лишь разок. Злосчастный, неужто ты не понимаешь, что дядюшка твой для того и дозволил тебе все это делать, чтобы самому почище выглядеть перед людьми, да и как же иначе, ежели все узнали из твоего письма, что еще прежде твоего переселения в его дом, еще в ту пору, когда обретался ты в материнской ласке,- что уже тогда ты был лукавым лисом и бесчестным святотатцем? 87. А с другой стороны, я никак не могу вообразить, что Эмилиан настолько глуп, чтобы полагать, будто уликою против меня может быть письмо мальчишки, который к тому же выступает здесь моим обвинителем.
Было еще и подложное письмо, писанное не моею рукою и подделанное совершенно неправдоподобно, ибо подделыватели желали создать видимость, будто я прельщал женщину ласковыми уговорами. Но зачем мне было льстить, ежели я верил в чародейную мою силу? Да и вообще каким путем дошло до них письмо, которое, конечно же, было передано Пудентилле через верного человека, ибо в таких делах принято проявлять осторожность? И притом почему бы вдруг я стал выражаться столь корявыми словами и столь варварским слогом, ежели они сами обо мне говорят, что я-де довольно сведущ в греческом языке? Зачем бы мне понадобились все эти неуклюжие ласкательства, все эти кабацкие нежности, ежели я - и опять-таки по их же собственным утверждениям!- неплохо умею соблазнять любовными стишками? Тут уж всякому ясно и очевидно: ежели вот он не сумел прочитать куда как более грамотного греческого письма Пудентиллы, а это письмо прочитал с легкостью и внятно растолковал в свою пользу, то, значит, сам же он его и сочинил!
О письмах сказано довольно, добавлю только одно. Написавши шутки ради насмешливые слова "явись же ко мне поскорее, покуда я еще в здравом уме", Пудентилла вскоре после этого пригласила к себе погостить сыновей и сноху, с коими и прожила бок о бок почти два месяца. Пусть же теперь этот почтительный сынок ответит: не приметил ли он в помянутое время за матерью каких-либо странностей, чего-нибудь такого в ее поведении и в разговоре, что могло бы быть следствием безумия? Неужто он станет отрицать, что она вполне осмысленно и со знанием дела подписывала счета, поступавшие от управителей мызами, от смотрителей стад и конюшен? что она сурово предостерегала брата его Понтиана, чтобы тот держался подальше от козней Руфина? что она открыто укоряла того же Понтиана за то, что полученное от нее письмо он читал всем встречным, и читал весьма недобросовестно? и неужто после всего мною сейчас сказанного он станет отрицать, что если свадьба матери его справлялась в усадьбе, то об этом у нас было договорено заранее? Да, мы действительно заранее рассудили, что лучше и удобнее заключить брак в сельском поместье, чтобы горожане снова не сбежались всею гурьбою за подарками, ибо незадолго до того Пудентилла уже успела раскидать народу пятьдесят тысяч наличными из собственных средств - в тот самый день, когда Понтиан женился, а этот мальчишка надел взрослую тогу; да к тому же нам хотелось уклониться от всех этих утомительных пиршеств, которые почитаются чуть ли не непременной обязанностью новобрачных. 88. Вот тебе, Эмилиан, и вся причина, почему мы с Пудентиллою подписали брачное соглашение не в городе, а в усадьбе - чтобы снова не расточить попусту пятьдесят тысяч и чтобы не обедать с тобою или у тебя. Неужто этого недостаточно? Впрочем, меня удивляет, почему ты вообще так упорствуешь в своем отвращении к сельским поместьям,- сам-то ты почти безвыездно живешь в деревне. Между тем Юлиев закон о порядке заключения брака отнюдь не воспрещает ничего подобного, отнюдь не гласит: "Никто да не вознамерится поять жену в сельском обиталище". Более того, ежели хочешь знать правду, так для будущего потомства даже благоприятнее, когда брак совершается в усадьбе, а не в городе, на тучной пашне, а не на бесплодном камне, на траве зеленой, а не на площади пропыленной,- да приимет супруга своего будущая мать в материнском уюте, средь спелых хлебов или на цветущем лугу, да возляжет новобрачная под сенью вяза на ложе матери-Земли среди юных лоз и побегов древесных и молодой травы. Тут уместнее всего повторить достославнейший в комедиях стих:
Детей законных сев, на пашне сеянный.
Тоже и у римлян древле Квинкциям и Серранам и многим другим, им подобным, предлагали прямо посреди поля принять не только жену, но даже и консульский или диктаторский сан! - но на этом благодарном рассуждении я, пожалуй, и остановлюсь, чтобы не обязывать тебя ответною благодарностью, ежели и далее стану расхваливать сельскую жизнь.
89. Что же до возраста Пудентиллы, то ты с неимоверной наглостью тут лгал, будто ей было шестьдесят, когда она вышла замуж. На это я отвечу тебе кратко, ибо нет нужды пространно рассуждать об очевидном. Ее отец по всем правилам объявил о рождении дочери, и соответствующие записи хранятся частью в городском архиве, частью дома - вон их уже тычут тебе под нос. Дай-ка, письмоводитель, Эмилиану эти самые записи: пусть пощупает лен, пусть проверит сохранность печатей, пусть прочитает имена консулов и пусть попробует вычислить, как же это у него вышло, что Пудентилле шестьдесят лет. Быть может, он уступит, согласится на пятьдесят пять - обмолвился-де на перепись, приврал пятилетие? Нет, мне этого мало, я буду уступчивее, ибо он столь щедро дарил Пудентилле годы, что и я в ответ не поскуплюсь уступлю ей целых десять лет! Сколько Улисс блуждал, настолько пусть и наш Мезенций заблуждался! Но докажет ли он, что ей хотя бы пятьдесят? Нет, придется мне считать, как платному доносителю, стяжающему свою четверть: умножу пять на дважды два и так скину ей разом двадцать лет. Вот теперь вели, Максим, пересчитать консулов, и ты обнаружишь, если я не ошибаюсь, что Пудентилле сейчас чуть больше сорока. До чего же нагло он врал - да за такую ложь впору бы в ссылку сослать на все эти двадцать лет! Ты приврал, Эмилиан, к действительному возрасту еще половину, ты нагло умножил истину в полтора раза. Когда бы ты сказал вместо десяти тридцать, могло бы еще показаться, что ты просто сбился в счете и показал пальцами вместо маленького кружка большой. Но ты сказал сорок, а сорок проще простого обозначается распрямленною кистью руки; так что ежели ты увеличил эти сорок в полтора раза, то это вовсе не из-за ошибки пальцев!- или, может быть, ты вдруг вообразил, что Пудентилле тридцать и удвоил это число, перемножив годы на консулов?
90. Однако же пора мне оставить этот предмет и перейти наконец к самому корню обвинения - к причине злодеяния. Пусть ответят мне Эмилиан и Руфин: какой ради выгоды нужно было мне, будь я хотя бы и величайшим из чародеев, склонять Пудентиллу к замужеству всякими приворотными зельями и заклинаниями? Знаю: много раз бывало, что людей привлекали к суду за тот или иной проступок, но если объявлялась причина такового проступка, то подсудимым, чтобы оправдаться, довольно бывало доказать, что вся жизнь их совершенно чужда подобным злодействам, а что и могло казаться поводом для злодейства, то отнюдь таковым не является. Ведь не все, что могло случиться, следует почитать взаправду случившимся: происшествия бывают самые разнообразные, а надежно свидетельствует о человеке лишь его нрав если кто-нибудь в силу собственной своей душевной склонности постоянно расположен к добродетели или к пороку, то это и есть самое твердое доказательство для его осуждения или оправдания. Все это мог бы с полным на то основанием ответить вам и я, однако же отказываюсь от таковой возможности в вашу пользу, ибо мне недостаточно оправдаться от всех ваших обвинений - нет, я ни за что не допущу, чтобы хоть где-то сохранилось даже и ничтожное подозрение, будто я чародей! Заметьте для себя, с какою уверенностью в невинности моей и с каким презрением к вам я предлагаю вот что: ежели найдется хоть одна-единственная причина, побуждавшая меня домогаться брака с Пудентиллою ради собственной моей корысти, и ежели вы докажете, что этот брак для меня хоть чем-то выгоден, то пусть я буду Кармендом, Дамигероном, <...> Моисеем, Иоанном, Аполлобеком, пусть я буду хоть самим Дарданом или любым из знаменитых магов, славных со времен Зороастра и Остана?
