Тэцуо Миура - Рассказы
"Ну и оплошал же я!" - с досадой подумал Хякуда. Но досадовал он не на то, что неосторожно уничтожил зародыш, а на то, что сделал искусственное осеменение кобыле, которая уже понесла.
Прошлой весной кобыла эта осталась яловой, к сорок три дня назад ее опять спарили с жеребцом, но матка так и не сократилась, как это бывает в случае зачатия. Хякуда и другие опытные конюхи посоветовались и решили осеменить ее искусственно. Вчера это и сделали.
Да, выходит, зря. Лошадь была жеребой от второй случки. Она и выкинула с испугу, когда над ней проделали эту операцию.
"Вот уж непростительно! - думал Хякуда. - Допустить такую ошибку после тридцати лет работа! с лошадьми. Есть отчего впасть в отчаяние. Выходит, тридцать лет жизни пропали зря".
Пятнадцати лет он ушел из дому, чтобы стать наездником. Проработал год на черной работе на ипподроме в Токио и решил, что лучше выращивать хороших лошадей, чем служить жокеем. С тем и пришел на этот конезавод тридцать лет назад. Конечно, не так уж трудно стать конюхом за такой срок, но Хякуда все давалось с трудом, и, решив преуспеть хотя бы в чем-то малом, только уже так, чтобы знать свое дело досконально, он упорно трудился все эти годы и сделался даже старшим конюхом. Теперь он мог с гордостью сказать, что знает о лошадях все.
И вот оказывается, что он до сих пор допускает грубые ошибки. Да еще, увидев сорокатрехдневный зародыш, удивляется: "Смотри-ка!" Так чем же он занимался все эти тридцать лет? Похоже, зря он их прожил. Видно, ходить ему в подмастерьях до конца своих дней. Есть отчего отчаяться. Прожил впустую, нажил лишь усталость.
Но долго предаваться мрачным мыслям ему не пришлось. Из соснового бора неподалеку от конюшен послышался топот копыт. Гудела земля. Это возвращались с верхнего пастбища племенные жеребцы. Пробежали для разминки три километра и мчатся теперь домой, все в поту.
От этого гула тело Хякуда наливается силой. Он думает только о работе, все лишнее улетучивается. Как-никак тридцать лет отдано этому делу! Пусть не достигнет он вершин, но надо идти, сколько сможешь. Работа есть работа! так подбадривает себя Хякуда.
- Ну, подходите! Кто там первый?
Голос его отдается эхом в конюшнях, выстроившихся рядами. Сначала выскакивают и разбегаются врассыпную жеребята. Затем появляются кобылы. Конюхи ведут их к загону, где находится Хякуда и жеребец.
Правой рукой Хякуда держит за поводья жеребца, в левой руке у него контрольный лист кобылы - все данные о ней. В левом углу имена родителей, ее имя и имя жеребца. Поперек записан возраст, наверху - дни, под ними, словно в гороскопе, помечены четырьмя значками физиологические состояния кобылы по дням.
Кружок обозначает возбужденное состояние, треугольник - спокойное. Крестик свидетельствует о том, что кобыле не нашлось пары, двойной кружок обозначает случку.
В течение года кобылы бывают возбуждены с марта по июль. Конечно, не все кобылы одновременно находятся в таком состоянии. По контрольному листу можно сразу определить, какая кобыла и который день возбуждена. Хякуда проводит случку на третий или четвертый день.
Когда кобылы собираются у загона, жеребец начинает ржать, бить копытами, бросается грудь на изгородь. В том месте, где изгородь ближе всего подходит к конюшням, она укреплена, как крепостная стена, бревнами, положенными поперек, а сверх покрыта толстыми соломенными циновками, чтоб жеребец не повредил себе грудь о бревна.
- Первый номер, Асакири! - раздается возглас.
- Ну, подходи! - отвечает Хякуда.
Свидание начинается.
Жеребец упирается грудью в изгородь, покрытую циновками, и выпячивает шею как можно дальше. Если кобыла не возбуждена, она останавливаете в двух метрах от морды жеребца и отворачивается будто говорит: даже глядеть и то противно. Но бывает, что ей просто не нравится жеребец, - тогда ее успокаивают и подводят поближе. Поворачивают корпусом, потом хвостом. Если кобыла действительно не возбуждена, она вздрагивает и взбрыкивает задними ногами, когда дыхание жеребца обдает ее зaд. Жеребец сконфуженно отбегает.
В контрольном листе появляется треугольник.
- Спасибо. Следующая! - говорит Хякуда
Следующая кобыла сначала очень спокойна. Может, оттого, что она захотела стать матерью и сердце ее смягчилось? Глаза у нее тихие, поступь мягкая. Видимо, жеребец это понимает. Он терпеливо ждет вытянув шею.
Ноздри их приближаются друг к другу. И, почти коснувшись, застывают. Воздух становится вдруг точно густым. Звуки на земле затихают, только жаворонки продолжают громко петь. Время на пастбище как бы останавливается.
Жеребец и кобыла некоторое время стоят неподвижно. Потом длинные морды их перекрещиваются, щека касается щеки, и они опять замирают. Хякуда внимательно следит за поведением лошадей из-за изгороди.
Глаза кобылы увлажняются. Жеребец глубоко вздыхает.
- Понятно, - говорит Хякуда.
Так начинается утро на конезаводе. Кобылу поворачивают. Морда жеребца скользит по шее, гладит бок, приближается к хвосту, ноздри раздуваются...
Жеребенок, смирно жавшийся к боку матери, испуганно отскакивает и кружит поодаль.
В контрольном листке появляется двойной кружок.
- Молодец! Спасибо, - говорит Хякуда.
Одна за другой меняются лошади. Встречи продолжаются.
Солнце печет все сильнее. В контрольный лист вписываются кружки, треугольники, двойные кружки. Белизна листа слепит глаза, они начинают болеть. Устает рука, и половина знаков заползает в соседние столбцы. Хякуда досадует, плюет на средний палец и потирает его. Лоб у него покрывается потом.
Случается, что пройдут две кобылы подряд без всяких признаков возбуждения, бывает и наоборот. А то идут и те и другие вперемежку. По шестнадцать кобыл встречаются с жеребцом. Казалось бы, тяжкая для него работа, однако он обходителен с каждой кобылой и нисколько не устает. Когда его отвергают, он сердится и бьет передними ногами по бревнам. Когда привечают - вытягивает шею и, откинувшись назад, выпячивает верхнюю губу. Тогда видны его зубы и десны. Он смеется. Смеется беззвучно, всей мордой.
Чему только радуется? Ведь он всего лишь помощник в работе для Хякуда. Когда работа закончится - улыбайся не улыбайся, снова уведут в конюшню. И так каждый день. А он даже не осознает свою шутовскую роль. Утром опять, весь блестящий, гордо выйдет в загон и будет возмущаться, смеяться и молчать, управляемый поводьями Хякуда. А потом, удовлетворенный законченной работой, блестя от пота, вернется в конюшню. И так постоянно, до конца его дней...
Заполнив лист, Хякуда собирает всех кобыл, помеченных двойным кружком, и приступает к следующей процедуре. Подвязывает им хвосты у основания сантиметров на тридцать белым бинтом, чтобы не путалась шерсть, и, намочив полотенце в дезинфицирующем растворе, моет им зад под хвостами. Затем выжимает полотенце, тщательно вытирает.
Кобылы стоят, закрыв глаза, спокойно позволяя ему мыть их. Вообще-то они редко ропщут - даже тогда, когда им надевают на задние ноги толстые соломенные сандалии. Лишь некоторые возражают, как бы заявляя: можно и без них, я не собираюсь лягать своего партнера. Однако в конце концов в сандалии обувают всех кобыл. А на тех, которые еще не привыкли к случке, надевают еще и искусно сделанную сбрую, которая обхватывает шею и зад и не позволяет им высоко подпрыгивать на четырех ногах. Некоторым кобылам обматывают шею брезентом, потому что иные ретивые жеребцы норовят схватить зубами за гриву. А бывают жеребцы и покладистые, которых достаточно только погладить, и они уже не бунтуют. Всякие есть лошади...
Кобылу выводят на поводу на лужок перед конюшней. Если за ней увяжется жеребенок, его догонит и удержит старый конюх-кореец по имени Тян. Он любит эту работу и делает ее лучше всех. Ловит жеребят он просто мастерски. Левой рукой хватает за шею, правой под хвост и крепко прижимает жеребенка к груди. Так что капризный малыш не может двинуть ни одной ногой.
Слышится топот копыт племенного жеребца, выпущенного из конюшни. Он возбужденно ржет.
Мать жеребенка отвечает ему. Жеребенок испуганно прядает ушами. Ладонями и грудью Тян чувствует, как дрожит его кожа. Тян не интересуется чужой работой. Он старается, чтобы и жеребенок не видел взволнованной матери. Когда жеребенок пытается обернуться, правой рукой Тян безжалостно дергает его за хвост.
- Говорят тебе, стой! Не бойся! Погляди, вон море. Видишь?
Лощина с пологими склонами, покрытыми травой, ведет прямо к морю, которое издали похоже на широко раскрытый веер. Море уже обрело свой цвет и серебрится в лучах солнца. Слышен далекий шум волн.
Тян вспоминает, как он скакал верхом на матери этого жеребенка по широкому берегу и волны разбивались о прибрежный песок. Было это несколько лет тому назад, а кажется, будто вчера. Скоро и этот жеребенок будет скакать по берегу, а потом уедет в конюшню в Токио и будет там бегать, пока молод, на ипподроме. Затем вернется на конезавод, чтобы продолжать род, и узнает тогда, что означает гул земли и почему волнуется его мать.
