Фарли Моуэт - Проклятие могилы викинга
Питъюк постарался не потонуть в потоке вопросов.
- Давний время эскимос ездил Черчилл зимой на собаках. Прямо не ездил, боялся чипеуэй встретить. Кругом ездил, долгий путь: Ангикуни, потом Большой река - почти до самый берег. Черчилл мы называл Иглууджарик - там большой каменный крепость. Сам я не знаю, может, по Большой река каноэ плавать можно.
Уныние, овладевшее ребятами после того, как они побывали у шамана, теперь рассеялось. И они еще долго взахлеб во всех подробностях обсуждали новые планы. Конец этим разговорам положил дядя Питъюка, Оухото: он заглянул в палатку и, сияя улыбкой, объявил, что у него в чуме их ждет ужин.
Они пошли за ним и уселись на полу вокруг большого деревянного блюда, которое мать Питъюка с верхом наполнила вареной оленьей грудинкой. За едой Питъюк рассказал об их новых планах эскимосам, которые ужинали вместе с ними.
Тут же был и Кейкут, он внимательно все это выслушал.
- Да-а... - задумчиво протянул он. - В давние-давние времена эскимосы иногда ходили по Большой реке на каяках прямо до соленой воды и там встречали морских эскимосов и торговали у них тюленьи шкуры. Но мы-то этой дорогой летом никогда не ездили, только зимой, по льду. Надо спросить шамана - он один знает, как что было в давние времена.
...На несколько дней вернулось ненастье и остановило оттепель. Ночи были морозные, дни серые, ветреные: то и дело налетал мокрый снег, и река никак не могла освободиться ото льда. Мальчики и Анджелина держались поближе к становищу. После того, что они услыхали от шамана, им еще сильней не терпелось добраться до могилы Кунара и ждать становилось тягостно. Но что поделаешь... Эуэсин тщательно осматривал и чинил упряжь. Джейми много времени проводил с Оухото - тому белый юноша особенно пришелся по душе - и старался хоть немного научиться языку эскимосов. Анджелина и Питъюк постоянно бывали вместе, это не укрылось от глаз Джейми.
Скверная погода продержалась недолго. Через неделю после того, как ребята побывали у шамана, Питъюк объявил, что река почти уже очистилась ото льда и теперь можно плыть в каноэ. Решили на другое же утро отправиться к могиле Кунара. Поплывут они в тех двух каноэ, что дали им чипеуэи, и с ними пойдут проводниками Оухото и Кейкут в каяках. Собаки останутся на становище под присмотром Белликари.
Каменный дом - так они по-прежнему называли могилу викинга - находился милях в тридцати от стойбища, вниз по течению Иннуит Ку. Течение было такое стремительное, что они всего за полдня доплыли до порогов: здесь прошлым летом Джейми и Эуэсин потопили свое каноэ.
Водопада еще не было видно, слышался только его рев, но Кейкут уже повел флотилию к берегу. Каяки и каноэ вытащили на сушу и пошли пешком.
Потом все остановились на берегу, посмотрели на пенистые буруны, и тут Джейми и Эуэсин переглянулись. Питъюк заметил это и закричал, перекрикивая шум воды:
- Вы, может, недовольный, что мы пороги не переплываем? Думаете, эскимосы трусы? Только белый да индеец храбрый, может плыть такой большой пороги?
- Брось, Питъюк, - ответил Джейми. - Мы были не храбрые, а просто дураки, сам знаешь!
- Скромный стали! Вот пойдем дальше по Большой река, может, вы бедный эскимосский мальчишка тоже покажете, как плавать большой пороги? Я быстро научусь, честный слово.
Они, наверно, еще долго бы препирались, но их прервал Оухото. Он первый поднялся на невысокую гряду и теперь показывал рукой куда-то на север. Остальные взобрались к нему, остановились и молча глядели на каменистый холм, что поднимался по ту сторону затопленной талыми водами долины: на вершине холма виднелось массивное сооружение из камня.
То был Каменный дом, на поиски которого они пустились в такой далекий путь. То была могила Кунара, Железного человека.
14. МОГИЛА КУНАРА
В этот весенний день неоглядные холмистые дали наводили такую тоску, что ее не могло развеять даже ослепительно яркое солнце. Равнина казалась пустынной, давным-давно вымершей. Не слышно было птичьего пения. Среди одноцветных каменистых холмов и тающих сугробов в тундре, пропитанной водою, точно губка, не видно было ни единого оленя. Мхи и лишайники еще не ожили. Они все еще оставались мертвенно, по-зимнему тусклыми, серо-бурыми.
Наступил самый унылый час в жизни тундры: она пробудилась от зимней спячки, но еще не встрепенулась, лихорадочный восторг короткого лета еще не завладел ею. Она лежала серолицая и недвижная, как мертвец.
Гнетущая безжизненность равнины подавляла, и Анджелина, Эуэсин и Джейми невольно старались держаться поближе друг к другу. Эскимосам и Питъюку тоже стало не по себе. Оухото что-то тихонько сказал, и Кейкут медленно кивнул.
- Он говорит, здесь останутся. Ждать нас будут, - объяснил друзьям Питъюк. - Могила Кунар не ходят. Я тоже не хочу туда ходить. Но вы ходите, значит, я с вами.
Джейми встряхнулся, заговорил как мог бодро и деловито:
- Что мы, маленькие, что ли? Привидений испугались? Тут пугаться нечего. Мы с Эуэсином пробыли у Каменного дома целую ночь, и я туда лазил. С виду он и правда жутковатый, только никакие призраки там не водятся; да их и вообще не бывает. Так что пошли.
Эуэсин переглянулся с Питъюком и ответил за обоих:
- Может, в твоей стране и нет духов, Джейми. Может, глаза белого человека не видят того, что видим мы. Белые знают много, но они знают не все. - Он пожал плечами, повернулся и поднял дорожный мешок. Закинул его на плечо и снова повернулся к Джейми. - Заяц даже и слепой чует белую сову, - закончил он и зашагал к маячившему вдали Каменному дому.
Остальные трое пошли за ним, и Джейми так и не нашелся что сказать. Не впервые поведение друзей сбивало его с толку.
- Все-таки когда-нибудь я научусь помалкивать, - огорченно пробормотал он, нагоняя Эуэсина.
Они пересекли широкую болотистую долину, причем кое-где пришлось идти по колено в ледяной талой воде, и стали взбираться по усыпанному камнями склону холма, на котором похоронен был Кунар. Чем ближе они подходили, тем величественней становился Каменный дом, и под конец стало казаться, что он возвышается надо всем окрест. Но это только казалось, на самом деле он был не выше десяти футов, а основание его занимало не больше пятнадцати квадратных футов. Но такой обман зрения вполне понятен: ведь в здешних краях не видно никаких следов человека и оттого единственное творение рук человеческих стало главной вехой в море пустоты.
Они перелезли через расколотые морозом острые валуны, которые преграждали путь к дому, и им снова стало не по себе; будто снова они перенеслись из знакомого обжитого мира в чуждый мир бесконечно далекого прошлого.
В десятке шагов от могилы Эуэсин остановился. Ни на кого не глядя, он порылся в своем мешке, выудил оттуда плитку табака. И положил ее на плоский камень.
Потом подошел Питъюк, Он достал из своего мешка небольшой сверток с вяленой олениной и положил рядом с табаком.
Джейми смотрел на все это озадаченно, но смолчал. И сдержанность его была вознаграждена. Видя, что Джейми не подшучивает над ними и не проявляет никаких признаков нетерпения, Эуэсин объяснил, правда немного робко и смущенно:
- У нас так считается, Джейми: кто умер, тому надо делать подарки. У нас много всего есть, потому что мы живые. А у них нет ничего, потому что они мертвые. В прошлом году, когда мы с тобой тут были, я забыл поделиться с мертвым. А потом дал себе слово: если приду еще раз, ни за что не забуду. - Тут он заговорил чуть ли не умоляющим голосом: - Ты, может, думаешь, это все глупости, но только все равно не смейся. Пожалуйста, не смейся.
- Да мне и неохота смеяться, - серьезно сказал Джейми. Порылся в кармане и вытащил истинную драгоценность - перочинный нож, приз, который он завоевал в школе в Торонто несколько лет назад. И не без смущения взглянул на Эуэсина: - А мне можно? Ничего, если я тоже что-нибудь подарю?
Питъюк схватил левую руку Джейми, крепко ее сжал.
- Это очень, очень хорошо, Джейми.
С тех пор как они подрались на Кэсмирском озере, не часто голос его звучал так дружески. Джейми выступил вперед и положил нож на камень. За ним подошла Анджелина и рядом с их дарами положила пачку чая.
Эуэсин первый нарушил молчание и заговорил так весело, словно с души его свалилась немалая тяжесть:
- Ты прости, что я нехорошо сказал тогда в становище про твой народ. Мы с тобой отдалились друг от друга, тут и я тоже виноват. Понимаешь, у нас в сердце столько гнева накопилось против белых, оттого мы иногда сердимся и на своих друзей. А ты нам друг: и Анджелине, и мне, и Питъюку. Зря мы на тебя обиделись.
- Я не обижалась, - колко заметила Анджелина. - Говори за себя Эуэсин. Ты забыл, я ведь люблю дикобразов.
- Выходит, я дикобраз? - спросил Джейми. - Ну ладно, Анджелина, твоя правда. Дикобраз и есть. И раз все тут вроде виноватые, так и я скажу: я тоже виноват, нехорошо говорил. Ну, а теперь займемся делом.
