Джейн Веркор - Люди или животные

Любить? Это еще возможно. Но страдать? Никогда в жизни. Разве нельзя любить не страдая? И разве не следует любить не страдая? Страдания любви унизительны. Она не позволяла себе такой роскоши, как страдания. И презирала тех женщин, которые потрясали, как славным знаменем, "своим возвышенным, но - увы - разбитым сердцем".

Она даже начала писать новеллу, где рассказывалась история женщины, для которой любовь без страданий - не настоящая любовь: действительно ли ты любишь, если тебе не приходится страдать? Героиня новеллы чувствует себя униженной и падшей. И в конце концов уходит от этого слишком положительного человека, который дарил ей слишком безмятежное счастье.

Иммунитет... Разве не подтвердили их спокойные отношения с Дугом, что Френсис действительно приобрела иммунитет? Пусть она любит его, а он ее нет (по крайней мере так ей казалось) - она от этого не страдает. Когда же наконец в один прекрасный день Френсис поняла, что и Дуг ее тоже любит, его захватила и увезла на целый год вместе со своим багажом эта женщина. Нелепые обстоятельства его отъезда приводили Френсис в ярость. Но чувствовала ли она себя несчастной? Почти нет. То, что она испытывала, нельзя было назвать страданием. Тут была терпеливая суровая надежда, напряженное ожидание весточки от него, иной раз тревога и даже - нечего греха таить - легкие уколы ревности. Но страдания, слава богу, нет! "Хватит, я больше не способна страдать..." - думала она.

С гладких листьев каштанов падали крупные капли дождя и глухо разбивались о ее капюшон.

И вот теперь началось все сначала. И все из-за этого несчастного журналиста. Непокорное сердце заныло, хотелось кричать, и потом снова эта острая боль, такая нестерпимо знакомая, пронизывающая насквозь все тело... И все из-за этой размазни, из-за этого бесхарактерного непостоянного мальчишки...

Она закусила кончик носового платка. Этого еще недоставало - плакать! Нечего сказать, красивая сцена! Френсис яростно высморкалась. Правая нога соскользнула в лужу. Надо было надеть туфли на каучуке.

И с кем? С этой Сибилой! С этой гробокопательницей! И у него еще хватает наглости писать мне: "В эту минуту я думал о Вас!" Идиот, идиот, трижды идиот! И я страдаю из-за такого идиота! "Не знаю, будет ли Вам от этого легче, или же Вы окончательно вознегодуете". Надо же быть таким дураком!

Она даже не подумает ему ответить. Нет, ответит! "Мне казалось, что Вы не похожи на других, - напишет она ему. - Я любила Вас за то бесконечное доверие, которое я испытывала к Вам. Вы растоптали мое чувство".

Целый час шагала она среди деревьев, сочиняя свое прощальное послание великолепное и беспощадное. Но, поставив последнюю точку, она почувствовала, что в душе у нее пустота, тоскливый холод, такой же унылый, как эта пелена дождя. Вдруг она спохватилась: я даже забыла о его тропи. Она пожала плечами. Дождь становился все сильней и наконец перешел в настоящий ливень. Френсис туже стянула вокруг шеи шнурок капюшона. И вдруг вспомнила слова из его письма: "Возможно, меня даже повесят". Что еще за ерунда! - подумалось ей. Типичный газетный стиль!.. Его повесят! И он воображает, что она поверит... С какой стати его будут вешать? Она не поняла и половины в этой путаной истории с тропи. Эту часть письма, несмотря на самые благие намерения, она прочла как в тумане. Надо бы перечитать его, подумала она, чувствуя, как в душу закрадывается тревога и раскаяние. Что же было написано в конце? "Жестокое и кровавое дело". Нет, слова "кровавое" там, кажется, не было. Впрочем, не было и "жестокое". Почему же тогда ей на ум пришло слово "кровавое"? Там же написано "опасное и трудное". Но почему же все-таки она решила, что "кровавое"? Страх зашевелился в душе, охватил все ее существо. Она быстрее зашагала к дому. "Опасное и трудное предприятие", - вспомнила она подлинные слова. Но что предстоит ему сделать? И почему, почему "опасное"? Она почти бежала.

Спустя час страдания Френсис, не потеряв своей остроты, приняли иной характер. Не то чтобы она простила Дугласу измену, но она перестала называть его про себя "несчастным журналистом" и "размазней". Она снова взяла письмо, прочла и перечла последнюю страницу. И она знала - да, хорошо знала, - что он выполнит все, о чем пишет. О мужчины, непонятные животные! С одной стороны, полнейшая бесхарактерность перед этой мерзкой Сибилой, а с другой - такая решительность и мужество. И ради кого? Ради тропи. В первую минуту она почувствовала себя вдвойне оскорбленной. Но комизм происшедшего помог ей взять себя в руки. Еще раз перечитав письмо, она уже могла судить обо всем более здраво. Прежде всего она поняла, что с первой до последней строчки его письмо проникнуто глубокой и сильной любовью к ней, и, согретая этим открытием, Френсис должна была признать, сколько в Дуге подлинного благородства и мужественной требовательности. Короче, она поняла, что, по трезвом размышлении, бедный Дуг заслуживает скорее уважения и даже восхищения, нежели презрения и гнева.

Настолько заслуживает, что она даже начала обвинять себя. Теперь, когда она разобралась во всем, история тропи показалась ей куда значительнее и важнее, чем ее собственные переживания. Ей стало стыдно. Внезапный порыв материнской любви к изменнику охватил ее, и неверность Дугласа, заброшенного в пустыню, представилась ей минутной слабостью, вполне простительной под небом пустыни... Даже Сибилы коснулась эта неожиданная умиротворенность.

Отныне душа Френсис была открыта всем треволнениям. А вместе с треволнениями в ней проснулось непреодолимое желание быть рядом с Дутом. Только бы не оставлять его наедине с химерами! Если, к несчастью, думала она, уже слишком поздно предотвратить глупый шаг, пусть по крайней мере мы вместе разделим его последствия. Она послала телеграмму: "_Поженимся немедленно_", словно можно было немедленно пожениться, будучи разделенными расстоянием в двенадцать тысяч миль. Влюбленные, строя свои планы, не склонны принимать в расчет реальные обстоятельства. Но каким образом добраться к Дугласу без гроша в кармане? Ничего, она что-нибудь придумает. Или Дуг найдет какую-нибудь возможность вызвать ее к себе. Или они смогут оформить свой брак заочно. Разве в случае чрезвычайных обстоятельств закон не допускает подобную регистрацию браков? Нельзя же, в самом деле, помешать людям жениться только по той идиотской причине, что жених и невеста находятся на разных концах света!

Через два дня Френсис получила в ответ довольно длинную телеграмму: Дуг извещал о своем возвращении в Лондон. "Еду не один", - писал он. Первой мыслью Френсис было, что он возвращается с Сибилой, и на какое-то мгновение ярость ослепила ее. Когда же наконец Френсис поняла, что, по всей вероятности, речь идет о тропи, она снова почувствовала себя "подлой" по отношению к Дугу. Но потом ей пришло в голову, что, если он не упоминает о Сибиле, это еще не значит, что и она не едет вместе с ним. Вскоре пришло письмо, но и оно не рассеяло ее сомнений, не пролило свет на загадочное "еду не один". Дуг просто писал, что Крепе, отец Диллиген и Гримы также готовятся к отъезду. Еще через несколько дней Дуглас сообщил, что он летит самолетом. Сначала Френсис успокоилась: не может же действительно один самолет захватить всю экспедицию со всем багажом и тропи. Но, с другой стороны, они всегда могут разделиться.

Френсис так ничего и не узнала вплоть до того дня, когда наконец она очутилась на аэродроме возле Слау и, не спуская глаз с туманного неба, ждала прибытия пассажирского самолета из Австралии.

Из самолета уже вышли все пассажиры, а Дуг еще не появлялся. Френсис потеряла было всякую надежду, когда она вдруг увидела его в дверях кабины. Сердце ее заколотилось: Дуглас был не один, он держал под руку какую-то женщину... Френсис сразу же отметила, что незнакомка была гораздо ниже ростом и гораздо полнее прекрасной Сибилы. "Малайка", - пронеслось у нее в голове, так как путешественница была одета по-индийски, в просторном сари, чудесного желто-коричневого цвета. И, конечно, у нее больные глаза, иначе чего ради в такой сумрачный день она не снимает темных огромных очков, закрывающих чуть ли не половину лица. О, кажется, она замужем? Пассажир, который вышел из самолета последним, тоже весьма предупредительно подхватил ее под руку.

Так втроем они спустились по приставной лестнице, и Дуглас, увидев Френсис за белым барьером, улыбаясь, помахал ей рукой. Затем, все так же втроем, они пересекли поле между приземлившимся самолетом и зданием аэропорта. Женщина шла, слегка сгорбившись и неуверенным шагом - так действительно ходят очень близорукие люди. Сопровождающие ее мужчины были полны предупредительности к своей даме.

Они вошли в здание аэропорта. И время, которое они там пробыли, показалось Френсис бесконечно долгим. Наконец первым вышел Дуглас. Они молча обнялись. Френсис беззвучно заплакала.

Когда (прошла всего одна минута или целый год?) Дуглас выпустил ее из своих объятий, совсем рядом оказалось поджидавшее их такси. Малайка и ее спутник уже сидели в машине. Дуглас помог Френсис войти. Машина тронулась, и вдруг Дуглас совершенно неожиданным жестом снял с лица туземки, забившейся в темный угол такси, ее огромные черные очки.