Теодор Драйзер - Гений
- Нет. Я еще читаю ее.
- Вам все понятно?
- Не скажу. Там слишком много противоречий.
- Знаю, так обычно кажется всем, кто впервые знакомится с нашим учением. Но пусть это вас не тревожит. Ведь вы хотите избавиться от ваших горестей. Забудьте, что я слабая женщина и что вы пришли ко мне за помощью. Вспомните слова апостола Павла о тех, кто трудится во имя истины: "Итак, мы посланники от имени Христа, и как бы сам бог увещевает через нас, от имени Христа просим: примиритесь с богом".
- Я вижу, Библию вы знаете назубок, - заметил Юджин.
- Это единственное, что я знаю, - отвечала она.
Затем началось одно из тех религиозных действ, которые так обычны у последователей "христианской науки", но весьма удивляют новичка. Миссис Джонс попросила Юджина сосредоточить мысли на молитве господней.
- Не важно, если даже текст покажется вам бессмысленным... Вы пришли сюда за помощью, вы образ и подобие божие, и он не позволит, чтоб вы ушли от него с пустыми руками. Но сперва разрешите мне прочесть вам псалом, который, по-моему, очень полезен для начала.
Она раскрыла Библию, лежавшую на столе, и стала читать:
"Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится.
Говорит Господу: "прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!"
Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы.
Перьями своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен, щит и ограждение - истина Его.
Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем.
Язвы, ходящей в мраке, заразы, опустошающей в полдень.
Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не приблизится.
Только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.
Ибо ты сказал: "Господь - упование мое"; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим.
Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему.
Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях твоих.
На руках понесут тебя, да не приткнешься о камень ногою твоею.
На аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и дракона.
"За то, что он возлюбил Меня, избавлю его, защищу его, потому, что он позвал имя Мое.
Воззовет ко мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его.
Долготою жизни насыщу его и явлю ему спасение Мое".
Слушая этот всемилостивейший божественный манифест, Юджин сидел с закрытыми глазами и вспоминал свои недавние злоключения. Впервые за много лет он пытался сосредоточить мысли на премудром, всеблагом и всемогущем милосердии. Но это ему не удавалось, так как он не мог согласить обещание божественной милости с природою знакомого ему мира. Зачем говорить: "На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею", тогда как на самом деле и ему и Анджеле столько пришлось в последние дни пережить тяжелого? Разве не сказано о нем: "Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится"? Почему же тогда он лишен этой защиты? Правда, там говорится: "За то, что он возлюбил меня, избавлю его". Так уж не это ли ответ? Разве возлюбила его Анджела? Или он сам? Возможно ли, что все их беды отсюда?
"Призовет меня и услышу его; с ним я в скорби; избавлю его и прославлю".
Но призывал ли его когда-нибудь он, Юджин? Или Анджела? Разве не увязли они оба в болоте отчаяния? Но все равно. Анджела - неподходящая ему жена. Что же бог думал? Никогда он, Юджин, к ней не вернется.
Так размышлял он полусерьезно, полускептически, пока миссис Джонс не кончила. Ну, а что, если и в самом деле вопреки его сомнениям вся эта возня, и шум, и страдания, и тревоги - не что иное, как самообман? Но ведь Анджела страдает. Да и не только Анджела. Как же это понять? Разве такие факты не опровергают иллюзорность мира? Или же и самые факты иллюзорны?
- А теперь давайте уразумеем, что мы с вами безгрешные чада господни, - продолжала после короткой паузы миссис Джонс. - Ведь каждый из нас считает себя большим и сильным и меньше всего сомневается в собственном бытии. И мы действительно существуем, но лишь как помышление божие. А это значит, что ничто не может причинить нам вреда, и никакое зло к нам не приблизится. Ибо бог бесконечен. Он сила и жизнь. Он истина и любовь. Он выше всех и над всеми.
И, закрыв глаза, она углубилась в себя, чтобы показать ему, объяснила она, совершенство его духа в боге. Юджин силился вспомнить слова молитвы, но на самом деле думал об этой комнате и ее безобразной меблировке, о дешевых литографиях на стене, о невзрачности их хозяйки и о том, как смешно, что он здесь. За него, Юджина, возносят молитвы! Что подумала бы Анджела! И почему эта женщина так стара, если дух всемогущ? Почему она мирится с собственной невзрачностью? Что это она делает? Как это называется? Гипнотизм? Месмеризм? Но он хорошо помнил тот отрывок в книге миссис Эдди, где ясно говорилось, что таким вещам нет места в "христианской науке". Нет, эта старуха не притворяется. Ее слова, ее улыбка не лгут. Она и в самом деле верит в какую-то благую силу. Но поможет ли эта сила ему, Юджину, как о том говорится в псалме? Оставит ли его эта боль? Удастся ли ему вырвать из сердца Сюзанну? А что, если именно это и будет для него злом? Да, конечно. И все же... Ему приказано молиться. Высшие силы могут исцелить его. Для сил, которые правят вселенной, нет ничего невозможного... Достаточно вспомнить телефон, беспроволочный телеграф... А солнце, луна... "Он заповедает своим ангелам охранять тебя на всех путях твоих".
Минут пятнадцать прошло в безмолвном размышлении, и миссис Джонс открыла глаза.
- А теперь, - сказала она, улыбаясь, - посмотрим, не почувствуем ли мы себя лучше. И, разумеется, нам станет лучше, потому что мы сами станем лучше и потому что проникнемся сознанием, что ничто не может причинить зла помышлению божьему. Все прочее - обман. Он не имеет власти над нами, потому что он бессилен. Пусть в ваших мыслях пребудет добро - бог, и сами вы станете добрым. Если же в ваших мыслях будет зло, вы и сами станете злом, хотя оно и существует только в вашем воображении. Запомните это.
Она говорила с ним, словно с малым ребенком.
Юджин вышел от нее и окунулся в морозную ночь, где ветер взвивал клубы снега. Он застегнул пальто на все пуговицы. По Бродвею, как всегда, мчались трамваи. Мимо него то и дело сновали такси. Люди, постоянно оживляющие пейзаж большого города, с трудом пробирался по снегу. Сквозь его мелькание сочился ясный голубой свет дуговых фонарей. Шагая по улице, Юджин думал о том, станет ли ему теперь лучше. Миссис Эдди утверждала, что все на свете нереально, - бренный разум создал мир, не приемлемый для духа, бренный разум, который (Юджину вспомнилось это выражение) сам есть "ложь и ложь порождает". Неужели это так? Действительно ли зло нереально, а горе лишь самообман? Удастся ли ему избавиться от чувства страха и стыда и снова взглянуть в лицо всему миру? Он сел в трамвай, направлявшийся в северную часть города, доехал до Кинсбриджа и, погруженный в раздумье, побрел домой. Как может он рассчитывать вернуться к жизни и снова найти себя? Ведь ему уже сорок лет. Он уселся в кресло у лампы и, взяв книгу "Наука и здоровье", стал рассеянно перелистывать ее. Потом решил, любопытства ради, посмотреть, что скажет ему раскрытая наугад страница или отрывок. Он все еще был во власти суеверных чувств. Раскрыв книгу, он прочел следующее:
"Когда смертный сочетает мысли о земле с мыслью о небе и трудится, как трудится господь, он уж не блуждает в потемках и не цепляется за землю, как тот, кто не изведал небесного. Наши плотские представления обманывают нас. Они делают человека лицемером поневоле, ибо он порождает зло, когда хотел бы творить добро, создает уродство, хотя мечтает о красоте и гармонии, причиняет боль тем, кого хотел бы благословить. Он становится лжетворцом, но мнит о себе как о полубоге. Его прикосновение превращает надежду в прах, прах, который мы попираем ногами. Он мог бы сказать о себе языком Библии: "Добро, которое хочу творить, не творю, зло же, которое творить не хотел бы, творю".
Юджин захлопнул книгу и задумался. Хорошо бы проникнуться этим, если это действительно так. Но меньше всего ему улыбалось стать сектантом, религиозным фанатиком. Ведь это такое дурачье. Он взял газету - свежий номер "Ивнинг пост" - и где-то в уголке литературного приложения наткнулся на отрывок из стихотворения покойного Томаса Фрэнсиса "Небесный ловчий". Оно начиналось так:
Я от него бежал и день и ночь
Я от него бежал под своды лет
Странное волнение вызвал в Юджине конец:
Лицо его недвижно.
Страшен вид;
Неспешно и упорно, как отмщенье,
Звучат за мной шаги,
И голос говорит:
"Отверг меня, и нет тебе спасенья!"
Действительно ли поэт так чувствовал? Можно ли этому верить? Юджин снова взялся за книгу, и постепенно ему стало представляться, будто грех, и зло, и болезнь в самом деле только иллюзии и что от всего этого можно отрешиться, если уверовать в божественный принцип. Но тут же его взяло сомнение. А это мучительное сознание несправедливости?.. В состоянии ли он отказаться от Сюзанны? Хочет ли он этого? Нет!..
