Аптечка номер 4 - Ханов Булат
В разделе «Примечательное» с явным преимуществом выигрывал магазин «Ладимир». В его продукции языческий новодел гармонировал с православным мерчем. Футболки с надписью «Милосердствуй!» соседствовали с имперскими поло и толстовками с символикой боевого отряда «Русич». Кокошники и милитари-ремни с руническими ставами мирно уживались с рюкзаками, возвещавшими с патологическим упорством, что Бог есть любовь. Со всех сторон на меня взирали лонгсливы и косынки, патриотические кардиганы и премиальные косоворотки, резные кресты и браслеты непременно ручной работы в духе «дорого- богато». Шрифты кричали о верности предкам. Пока в стране закрывались гражданские фабрики и военные заводы, тысячи ремесленников, в иных условиях делавших бы полезные дела, трудились на машину симулякров.
За кассой одинокий мальчик славянской внешности скучал в телефоне.
Градус абсурда пробуждал иллюзию, что я смелее, чем есть.
— У вас плащаницы продаются? — поинтересовался я. — Размера L .
Продавец притворился, что понял запрос.
— Не завозили пока. А что это?
— Жаль. Это одежда, на халат похожа. А иконы? Недавно новая вышла, с Евгением Пригожиным.
— Икон тоже нет. С осени появятся.
— Обязательно зайду.
Славянин за кассой с упорством отказывался догонять иронию.
— Можете оставить номер телефона.
— Я свой выкинул в крещенскую прорубь. Телефоны от дьявола.
Кажется, я наконец-то понял значение слова «скрепа». Скрепа — это связка между неоязычеством и лжехристианством. Скрепа зовет в благоустроенное прошлое, которого никогда не существовало.
После скрепного магазина мое внимание привлек отдел с холодным оружием. Здесь тоже буйным цветом цвел закос под что-то проверенное временем и континентами. Финки НКВД от кизлярских мастеров, переименованные в «свинорезы» серборезы, швейцарские ножи, ножи от викингов и ирландцев, ножи для метания, казачьи кинжалы, матросские кортики, дамасская сталь, переливающиеся цветами радуги керамбиты, мультитулы для выживания — все это на раз побивало мой невнятный пацифизм, как грамотный маркетинг побивает скверно поданную искренность.
Продавцу надоело, что я молча трусь возле товаров, и он спросил, есть ли у меня вопросы.
Я сказал, что вопросов не имею, и купил филиппинский нож-бабочку. Даже не потрогав.
Повелся на масляные разводы. И на красивое название — балисонг.
12
Когда я вернулся, Зарема и Денис спорили.
— В прошлом году тоже бастовали, — доказывал Денис с бокалом. — Ох, как они бастовали! Тот же самый «Озон», те же самые транспортники. Ничего кардинально не меняется.
— А в позапрошлом бастовали меньше, причем в полтора раза. Классовое сознание медленно, но растет.
— Это что угодно, только не классовое сознание. Ты механистично применяешь тезис о том, что количество превращается в качество.
— Еще скажи, что я догматик.
— Зарема, ты догматик.
Со стороны это смотрелось комично.
— Так-то я всей душой за тебя, — заверил Денис. — Я тоже хочу, чтобы рабочий класс воспрянул и денацифицировал тут все к чертовой бабушке. Прикинь, просыпаемся мы утром, а по телевизору Ленин выступает в кепке. Кремль взяли, Внуково под контролем, студию Соловьева захватили. И политическая программа как по заказу. Мир — народам, газовая труба — рабочим, кредитная амнистия — физлицам. По всей стране конструкторские бюро и фабрики по производству микрочипов. И много- много одухотворенных россиян, готовых вырвать свои сердца, чтобы осветить коммунистическую тропу для всего человечества.
— Нейросеть лучше не нарисует, — подтвердил я.
По довольной улыбке Заремы я видел, что скепсис Дениса ее не убедил.
— Кажется, господин ворчун у нас тоже догматик. Он не способен помыслить революцию кроме как через большевистский сценарий и образы 1917 года.
Денис махнул рукой и отпил из бокала.
— Ты совсем не пьянеешь, — заметил я. — Это вода?
— Тоник. Лечу им язву.
Денис рассказал мне, что к суду над профсоюзом айтишников его не привлекли ни в качестве обвиняемого, ни в качестве свидетеля. Высокая квалификация спасла его и от волны сокращений, когда нейросеть отнимала работу у программистов и дизайнеров.
Зарплату Денису урезали, но место сохранили.
— Это трансгрессия, чел, — пояснил он. — На тебя наступают, а ты радуешься, что не раздавили. Если Зарема в нашем споре победит, я с радостью признаю, что прогнозист из меня днищенский.
На исходе рабочего дня пессимистический айтишник вызвался показать домашний бар. К многочисленным образцам с подвесных полок добавились десятки других, с гордостью извлеченных на свет из тумбочек, шкафов и кладовки.
Кухонный стол заполнился изысканной коллекцией. Экземпляры со всего мира собрала рядовая тверская кухня. Виски, кальвадос, текила, джин, абсент, кашаса, писко, вермуты, ликеры самых выразительных цветов и вкусов сгрудились на пятачке. Денис, у которого, казалось, с каждым напитком была связана хлесткая история, выглядел как хранитель тайного винного погреба, как бармен в изгнании.
— Интернационал какой-то, — прокомментировала Зарема.
— Раз уж вы пожаловали в наши палестины, будет грехом не угостить вас парой- тройкой коктейльчиков. Что предпочитаете, сударыня Зарема?
— Какой сложный выбор. Может быть, «Боярский»?
— Такого не льем-с. Дурному вкусу не потакаем.
— Даже не знаю, что выбрать. Ч то-нибудь легкое, наверное.
Денис на мгновение застыл, подбирая варианты в голове.
— Надеюсь, вас не оскорбит коктейль под скандальным названием «Оргазм»? Это исключительно благопристойный выбор.
— Я за. Вильгельм Райх бы одобрил.
— Как, впрочем, и Александра Михайловна Коллонтай.
Помыв руки, Денис достал из морозилки пакет со льдом и, распотрошив, заполнил кубиками бокал. Следующая партия льда полетела в шейкер.
— Сливочный ликер «Бейлис» — тридцать миллилитров, — комментировал Денис, наполняя джиггер. — Апельсиновый ликер «Куантро» — также 30 миллилитров. Сливки — все те же тридцать миллилитров. Встряхиваем.
Ледяные кубики ритмично отстучали о металлические стенки. Денис выбросил лед из бокала в ракови-ну и процедил в освободившийся сосуд коктейль мутно- белого цвета.
Зарема приняла коктейль с легким кивком.
— Мерси.
Денис обратился ко мне:
— Что желаете?
— «Сухой мартини», если не затруднит.
— Затруднит, — решительно заявил Денис. — Разочарован в вас. Понятно, что Джеймс Бонд пил и нам велел, но выбор скучный.
Пока я соображал, как бы вконец не разочаро-вать безнадежного тверского романтика, Денис нашел выход.
— Приготовлю вам «Смокинг». Он входит в официальный список Международной ассоциации барменов. Коктейль поразительно похож на «Сухой мартини», но более элегантный. Отличается примерно так же, как приличный костюм- тройка от задрипанной комбинации пиджака и брюк, которые вы впопыхах подбираете в ближайшем дисконте, чтобы сгонять в Кимры на свадьбу двоюродного брата.
Секрет элегантности, как попытался объяснить Денис, заключался в ликере «Мараскино» из горькой хорватской вишни, а также в капле абсента. Хоть пол-ложки вишневого ликера едва ли различались среди лондонского джина и сухого вермута, я сделал вид, будто проникся разницей между авторитетным напитком и жалкой попсой.
После «Оргазма» Зарема свернула лактозную тему и, переключилась на классику.
— «Маргариту», — потребовала она.
Денис снова помыл руки и, достав из холодильника поморщенный лайм, выдавил из него сок в ручной соковыжималке. Айтишник явно попал в свою стихию. Налив в шейкер сок и плеснув туда «Куантро», он с гордостью предъявил нам текилу.
— Когда заваруха только началась, отхватил по акции три бутылки, — похвастался Денис. — Стопроцентная голубая агава. Как чуял, что с хорошей выпивкой станет туго.
Больше всего наш новый знакомый сейчас напоминал гостеприимного татарина, который с шутками и прибаутками выкладывает на стол вкусности из тайников. Во всем этом чувствовалась игра, актерское представление. Вместе с тем не возникало и тени сомнений: играл Денис всерьез, от души, выкладываясь на сцене.
