Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции - Владимир Вениаминович Агеносов
Первые рассказы опубликовал еще в СССР в 1926 г. в своей газете. В 1946 возобновил литературную деятельность под псевдонимом Г. Андреев. Писал прозу, в основном автобиографического характера: «Соловецкие острова» (1950), очерки и рассказы «Горькие воды» (1954), повести «Трудные дороги» (1959), «Минометчики» («Новый журнал», 1976–1978). Автор пьесы «Награда» (1951 – в соавторстве с Л.Д. Ржевским).
Умер Г. Андреев в 1984 году. Похоронен возле Лейквуда в штате Нью-Джерси.
Сочинения
Горькие воды. Очерки и рассказы. – Франкфурт-на-Майне: Посев, 1954.
Трудные дороги. – Мюнхен, 1959.
Публикации
Будет хорошо // Грани. 1953. № 18.
В дни короткого отпуска //НЖ. 1958. № 55.
Встреча: Рассказ // Грани. 1949. № 5.
Два Севостьяна//НЖ. 1952. № 28.
День гнева: Рассказ //НЖ. 1951. № 51.
Звезда над Парижем // Мосты. 1965. № 11.
Мертвая петля // Мосты. 1961. № 6.
Минометчики: Очерки //НЖ.
Берлинские скитания. 1978. № 133.
В дурном мареве. 1976. № 125.
В запасном полку. 1975. № 119.
В подземелье Джумушкая. 1976. № 123.
В стране Амундсена, Ибсена, Гамсуна. 1978. № 131.
К горе Митридата. 1975. № 120.
Края отдаленные. 1976. № 122.
На аэродроме. 1977. № 126.
На исходные позиции. 1978. № 130.
Награда: Пьеса // Грани. 1951. № 12. – (в соавторстве, с Л. Ржевским).
Новелла о танке // Грани. 1948. № 4.
Опять за проволоку. 1976. № 124.
Письмо из дома // Опыты. 1955. № 5.
Покой // Лит. сборник. – Рогенсбург: изд-во газ. Эхо, 1948. № 1.
После концлагеря // Грани. 1952. № 16.
Прекрасный вид // Мосты. 1966. № 12.
При взятии Берлина // Грани. 1951. № 13..
Северная Робинзониада // Лит. совр. 1954. № 2
Соловецкие острова: Повесть // Грани. 1950. № 8.
То же в сокращ // Лит. зар. 1958.
Тамара: (Из записок стареющего человека) И Грани. 1950. № 10.
Тень на стене // Мосты. 1959. № 3.
Холм – Сулековек. 1977. № 127.
«Шпионское гнездо». 1977. № 128.
Литературная критика и публицистика
Без победы и без наград; заметки на полях // Опыты. 1956. № 7.
В двойном свете / Н. Отрадны // Мосты. 1961. № 7.
В отраженном свете // Мосты, 1972.
Вокруг разоружения и вооружения / Н. Отрадин // Мосты. 1962. № 9.
Годы рождения 1927–1930 И Грани. 1951. № 11.
Грустная книга / Г. А // Грани. 1951. № 12.
Один: Роман из эмигрантской жизни. – Париж: Дом книги, 1951.
Для отвода глаз? / Н. Отрадин // Голос зар. 1978. № 11.
Долгий разговор / Н. Отрадин // Мосты. 1958. № 1.
Еще одна Голгофа // Дело Пастернака: 1958.
Загадка Чехова //НЖ. 1975. № 118.
Заметки публициста / Н. Отрадин // Мосты. 1959. № 2.
Из того, что было //НЖ. 1982. № 148.
Иные времена //НЖ. 1956. № 245.
Молчавшие должны заговорить // Мосты. 1960. № 4.
Не необходимая книга / Г. А // Грани. 1952. № 16
О национальных задачах и общественном идеале / И. Отрадин // Мосты. 1968. № 13/14.
По способностям, по потребностям: Заметки публициста / Н. Отрадин // Мосты. 1961. № 8.
После Сталина и Хрущева: Заметки публициста / Н. Отрадин // Мосты. 1965. № 11.
После Толстого //НЖ. 1972. № 107.
Роман о наших днях / Г. А // Грани. – 1952. № 16.
Россия и объединенная Европа // Мосты. 1963. № 10.
Современный роман / Г. А // Грани. 1952. № 15.
Только верой //НЖ. 1973. № 112.
Тяжелая ноша // Мосты. 1959. № 2.
Эмиграция и молодые партийцы: Заметки публициста / Н. Отрадин // Мосты. 1959. № 3.
Горькие воды
Очерки и рассказы
При взятии Берлина
Свет из полу заваленной двери нехотя пробивался в убежище. Вблизи от двери еще можно было разглядеть нахохлившиеся фигуры женщин, стариков, детей, сидевших на чемоданах и узлах, дальше всё пропадало во тьме. То, что темь тоже полна людьми, угадывалось по шорохам и по какому-то особенно гнетущему настроению, пропитывающему вонючий воздух. Тишину изредка прерывал вздох, плач или крик ребенка, громкий шепот, – если говорили, то почему-то только шепотом.
Сверху доносилась винтовочная и пулеметная стрельба, автоматная трескотня, ухали орудийные взрывы, в городе шел бой.
Борис Васильевич Обухов, когда-то капитан царской армии, а потом шофер берлинского такси, сидел неподалеку от двери, прислонившись к стене и сжав руками опущенную голову. Голова болела, тело ныло: в шестьдесят пять лет не легко просидеть в подвале четверо суток безвыходно. Выходить было некуда, над подвалом развалины, вокруг тоже развалины, а в них рвутся снаряды и пронизывают воздух пули.
Теперь взрывы удалились, значит, подходят. За много лет в Берлине Борис Васильевич так и не научился сносно говорить по-немецки, жить кое-как жил, а мыслями оставался в России. Сейчас Россия входила в Берлин, Россия пришла к нему. Это волновало, влекло, но было и жутко. Какая она? Что сделает с ним? За четверо суток он всё передумал. «Расстреляют, как белогвардейскую сволочь. Хорошо, если на месте, а может, потащат в Чеку. Как она, нынче называется? НКВД? Будут мучить. Или еще что?» Но в мучения и смерть не верилось, почему-то казалось, не может быть. А что может быть? И страшно было не за себя, не за свою жизнь, – хватит, пожил, – а за что-то еще, может быть, за свою мечту, за свою двадцатипятилетнюю изгнанническую и, наверно, слишком сентиментальную, а поэтому и немного стыдную любовь.
Проходили часы, дни, наверху не утихало, и мысли уже перепутались, притупились. Он сидел среди насмерть перепуганных немцев, в нудной паутине страха и ожидания, устав думать и ждать, и тупо смотрел в одну точку.
Борис Васильевич задремал и не увидел, как в изломанной дыре двери показался красноармеец. Прижимаясь к стене, солдат осторожно переступал через камни, выставив перед собой нацеленный в темноту автомат, подвале тихо охнуло, шелестнулось, люди непроизвольно сжались, подались назад. Солдат щелкнул фонариком, в снопе света на мертвенных лицах засветились десятки застывших в нечеловеческом страхе глаз.
Смелее переступив, с автоматом на изготовку под правым локтем, солдат повел фонариком по подвалу, потом обернулся и крикнул:
– Давай сюда, калым есть!
Спустились еще двое в невиданных Борисом Васильевичем пилотках и в кофтах-телогрейках с тесемками вместо пуговиц, еще держа автоматы наготове, они стояли и приглядывались. Вошедший первым был невысок и широк, похож на катыш, второй, худощавый, должно быть был подвижным и юрким, третий, высокий и спокойный, наверно, был самым серьезным.
– Подкалымить можно богато! – тонким голоском воскликнул юркий, и пошёл вглубь.
– Не боись, фрицы, мы вас от Гитлера освобождаем! – хохоча, кричал первый, с круглым лицом и веселыми глазами, и тоже подался к сжавшейся толпе, лучом света прорезая себе путь. Третий остался стоять у
