Там, в гостях - Кристофер Ишервуд
– Надеюсь, вы не против поспать в палатке? – поинтересовался он все тем же тоном хозяйки загородной вечеринки. – Я ожидал, что к этому времени дом достроят, но рабочие едва начали. Впрочем, теперь-то я постоянно буду на месте. У них надо над душой стоять и покрикивать, иначе все безнадежно… Посмотрим, посмотрим… Лучше бы купить палатку сегодня. И еще одеяла. Все это можно найти на «воровском» рынке… Вы прежде не бывали в Афинах? Тогда вам непременно стоит взглянуть на Акрополь. Это дело такое, с ним надо разобраться поскорее и забыть…
– Вам не нравится Акрополь?
– Боюсь, я староват для него. – Амброз кокетливо поерзал. Так он показывал, что извиняется за немодное мнение. – Ничто после Минойской эры и Восемнадцатой династии[30] не кажется мне интересным. – И почти без паузы он задумчиво продолжил: – Не знаю точно, во что обойдется ваше пропитание – надо бы посчитать, – но вы удивитесь, как тут дешево стоит еда. А ведь надо еще и расходы на бензин прикинуть. На машине, правда, много ездить не придется. Напитки бесплатны, разве что когда отправимся закупаться в Халкис.
– Очень не хотелось бы обременять вас лишними тратами, – довольно чопорно сказал я, поразившись тому, как резко хозяйка Амброза сменилась домовладелицей. Позднее я к этим метаморфозам привыкну.
Вальдемар тем временем о чем-то говорил по-немецки с Гансом Шмидтом. Пару минут спустя, когда мы встали и отправились за покупками и на осмотр достопримечательностей, Вальдемар отвел меня в сторону и пораженно шепнул:
– Я бы ни за что его не узнал!
– Ганса?
– Боже! Выглядит он просто ужасно! И что с его рукой?
– С рукой?
– Да, с левой. Хочешь сказать, ты ничего не заметил?
– Нет.
– Ты что, ослеп, Кристоф? Она же совсем kaput![31] А в чем дело, Ганс признаваться не хочет. Говорит, что расскажет позднее, наедине, когда будем на острове. Знаешь, Кристоф, я готов спорить, что тут творится что-то неладное. Возможно, Амброза преследуют враги, пытаются его порешить? Ганс же писал, что он при этом типе телохранитель. Может, враги Амброза его и ранили?
– Вряд ли.
Однако романтик Вальдемар всерьез настроился поверить в худшее. В восторге предвкушения он широко улыбнулся.
– На этом острове нам грозит большая опасность, Кристоф. Мы окажемся в глуши. Вот это я понимаю, приключение! Может, мы еще пожалеем, что покинули Берлин.
На прогулку Ганс не пошел, он присоединился к нам только за ужином, и вот тогда-то я смог присмотреться к его руке внимательнее. Как я не заметил увечья при знакомстве?! Предплечье выглядело одеревенелым, а кисть раздулась и приобрела розоватый оттенок. На тыльной стороне ладони осталось несколько глубоких шрамов. Похоже, Ганс привык по мере сил не замечать своих ран, но сейчас ему пришлось позволить Вальдемару нареза́ть для него мясо.
Свою инвалидность он воспринимал как будто даже весело и вообще внешностью напоминал образцового пруссака: высокий, бледный, мускулистый, со светлыми, почти что белыми, коротко стриженными волосами. За обвислым брюхом и вызванной пьянством одутловатостью еще угадывался гладкокожий широкоплечий боец. Курносый, он напоминал поросенка, при этом лицо его было благодушным. Воспаленные глаза имели бледный, водянистый оттенок голубого. Мне нравилась его сонная улыбочка и медлительная походка, с которой он переносил с места на место свое мощное, грузное тело. Как-то раз, заметив на себе мой изучающий взгляд, Ганс вдруг потянулся и, подмигнув мне, сказал:
– Ja, ja. So ist die Sache. – Это было уклончивое и в то же время уместное замечание, примерный перевод которого – «такие вот дела».
– Я решил приобрести пару павлинов, – тем временем говорил мне Амброз, – когда дом достроят. Еще подумываю заодно завести и верблюда. Верблюд создаст атмосферу, как вы думаете?
То ли дело было в том, как небрежно он помахивал сигареткой, то ли в том, как насмешливо прикрыл глаза и отвернулся, словно избегая прямого света солнца (когда он все же взглянул на меня, я осознал, что прежде он этого не делал; по крайней мере, в глаза он мне точно не смотрел), но вот мое подсознание уловило некую деталь, и я вспомнил этого человека.
– Постойте, Амброз! – воскликнул я. – Мы ведь знакомы!
Амброз продолжал улыбаться, глядя куда-то в сторону.
– Точнее, – продолжил я, – мы уже встречались. Много лет назад. Ну да, конечно! Мы с вами учились в Кембридже. Пересеклись на лекции. Полагаю, в Кингс-холле.
Теперь-то Амброз поднял на меня взгляд.
– Не Кингс, а Тринити. Темой лекции был Мачу-Пикчу[32]. Вы сказали, что пришли за вдохновением для новой истории.
– Боюсь, я ее так и не написал.
– Я одолжил вам книгу о традициях инков. Пустышка, одни фантазии. Зато иллюстрации были что надо.
– Надеюсь, я вам ее вернул?
– Вообще-то нет, не вернули.
– Как это дурно с моей стороны! Разрешите купить вам другой экземпляр?
– Разумеется, нет. Книга мне совершенно безразлична. И вообще, я давно отошел от темы инков. Она безумно скучная.
– Скажите, Амброз, когда вы меня узнали?
– Сразу, как увидел, еще на перроне.
– Так отчего же не признались?
– Даже и не знаю… Подумал, что вам не понравится, если напомнят…
– Вздор! С какой стати? Дело в том, что это я вас не узнал. Ужасно неловко с моей стороны…
– О, я бы так не сказал… – Сигарета Амброза потухла, и он пошерудил пальцами в спичечном коробке – руки у него тряслись, – а потом снова поднял на меня взгляд и трогательно улыбнулся. – В конце концов, мой хороший, я-то мертв, а вы живы.
У меня всю жизнь был иммунитет к словесным причудам окружающих. Вот и эту я бы, наверное, оставил без внимания, если бы в тот момент к нашему столику не приблизился незнакомец – юноша лет двадцати трех, которого Амброз представил как Алеко. У Алеко были очень яркие, темные, немного выпученные глаза, черные как смоль кудри и золотые коронки на зубах. Он носил рубашку в пеструю полоску и комбинезон механика, на ногах – элегантные остроносые туфли. За левым ухом у него торчал цветок, а ноготь левого мизинца отрос на добрых полдюйма[33].
– Сейчас так модно в Афинах, – пояснил Амброз с благодушным одобрением.
Алеко стал нашим с Вальдемаром первым знакомым греком и потому восхитил нас. И он, должно быть, заметил это – держался застенчиво и одновременно развязно, хотя всячески делал вид, будто не замечает нас, – поздоровался снисходительно и как бы мимоходом, а потом, присев, заговорил на греческом с Амброзом и Гансом. Он обращался к ним по
