Иоганн Гете - Разговоры немецких беженцев
В это мгновение душа его возжаждала помощи свыше. Он опустился на колени возле своего стула и, орошая его слезами, молил о помощи вседержителя. Молитва его была достойна внимания: тот, кто сам сумел возвыситься над своим пороком, кто употребил без остатка все свои силы на искупление совершенного, вправе уповать на помощь отца небесного в минуту, когда силы эти иссякают, когда все они уже израсходованы.
Так он простоял немалое время, погруженный в горячую молитву, и даже же заметил, как отворилась дверь и кто-то вошел к нему в комнату. Это была его мать; она приблизилась к сыну с сияющим лицом и, увидев, в каком он состоянии, обратилась к нему со словами утешения: "Как я счастлива,- сказала она,- что ты, по крайней мере, не оказался лжецом и что я могу теперь верить в искренность твоего раскаяния. Золото нашлось: отец, получив его обратно от своего друга, отдал его на сохранение кассиру и, занятый множеством повседневных дел, совсем о том позабыл. Что касается серебра, то твои показания почти соответствуют действительности: сумма оказалась гораздо меньше. Я не могла скрыть от отца своей радости и обещала ему вскоре доставить недостающую сумму, если он пообещает мне успокоиться и больше не расспрашивать о пропаже".
У Фердинанда отчаяние мгновенно сменилось бурной радостью. Он поспешил завершить свои торговые дела и, вручая матери деньги, заплатил даже то, чего не брал, но что не значилось в расходной книге из-за отцовской небрежности. Фердинанд был весел и доволен, но все, что с ним произошло, оставило глубокий след в его душе. Он убедился, что человек в силах возжелать добро и осуществить его, и отныне он верил, что человек может уповать на милость господню, каковую он и сам только что испытал на себе. С большой радостью он открыл теперь отцу свои надежды поселиться в тех местах, куда он недавно ездил. Он убедил его в истинной ценности задуманного им предприятия. Отец с ним во всем согласился, тем более что мать сообщила ему по секрету об отношениях Фердинанда к Оттилии. Отцу пришлась по душе такая блистательная невестка, а перспектива устроить сына без всяких затрат показалась весьма соблазнительной.
- Эта история мне понравилась,- сказала Луиза, когда старик умолк.Хотя рассказ взят из обыденной жизни, он все же не кажется мне обыкновенным. Ибо, сверившись с собственным опытом и понаблюдав за другими, мы невольно убеждаемся, как редко мы отказываем себе в том или ином: желании по собственному побуждению, чаще всего нас принуждают к тому внешние обстоятельства.
- Я хотел бы,- сказал Карл,- чтобы нам вовсе не приходилось в чем-то себе отказывать за полным незнанием чего-либо, чем мы не могли бы обладать. Но, к сожалению, мир так тесен: все засажено и засеяно, все деревья увешаны плодами, так что нам остается только прогуливаться под ними, довольствуясь их тенью и не помышляя о лучших наслаждениях.
- Позвольте же нам,- обратилась Луиза к старику,- дослушать вашу историю.
С т а р и к. Сказать по правде, она уже окончена.
Л у и з а. Как развивались события, мы слыхали, но нам хотелось бы выслушать и заключение.
С т а р и к. Вы правильно отличаете смысл рассказа от его развязки, но раз уж вас интересует судьба моего друга, я коротко расскажу и то, что произошло с ним в дальнейшем.
Избавившись от гнетущего бремени совершенного им проступка, Фердинанд не без некоторого самодовольства стал помышлять о предстоящем ему счастье и с нетерпением ожидать возвращения Оттилии, чтобы с ней объясниться и точно сдержать данное ей слово. Она приехала вместе с родителями; он поспешил с нею увидеться и нашел ее более красивой и веселой, чем когда-либо. Как хотелось ему поговорить с нею наедине и поведать ей свои замыслы! И желанный час наступил: со всем восторгом и нежностью влюбленного он рассказал ей о своих надеждах, о радостях близкого счастья и о желании разделить его с нею. Но как же он был удивлен, как расстроен, когда она отнеслась к его словам легкомысленно, можно сказать, даже насмешливо. Она довольно язвительно подшучивала над той пустошью, которую он себе выискал, и над смехотворной ролью, которую предстоит им разыгрывать под соломенной кровлей в качестве пастуха и пастушки, и так далее, и тому подобное.
Оскорбленный и рассерженный ее поведением, он замкнулся в себе, и пыл его сердца на мгновение явно поубавился. Она была к нему несправедлива, и он тут же начал замечать в ней недостатки, которые раньше ему не открывались. Да и не требовалось особенной зоркости, чтобы заметить, что так называемый кузен, с нею вместе приехавший, успел привлечь к себе ее внимание и приобрести значительную долю ее расположения.
Несмотря на нестерпимую боль, какую испытывал Фердинанд, он все же взял себя в руки, и ему показалось, что, однажды пересилив себя, он сможет сделать это и во второй раз. Он часто видался с Оттилией и заставлял себя зорко наблюдать за ней; он старался быть ласковым, даже нежным с нею, и так же вела себя и она, но ее прелести потеряли былую власть над ним, и очень скоро он почувствовал, что у нее мало что шло от сердца: она могла быть холодна и нежна, очаровательна и отталкивающа, обходительна и капризна, как ей заблагорассудится. Душа Фердинанда все более освобождалась от ее чар, и вот он решился порвать и последние нити, которые его к ней еще привязывали.
Эта операция оказалась, однако, более мучительной, чем он предполагал. В один прекрасный день оп застал ее одну и набрался духу напомнить ей о данном ею слове и вызвать в ее памяти те мгновенья, когда они оба, охваченные нежным чувством, уговорились касательно их будущей жизни. Она была с ним ласкова, можно сказать, даже неясна; смягчился и он и вновь пожелал на краткий миг, чтобы все сложилось иначе, чем он вообразил. Но он тут же взял себя в руки и спокойно, с любовью поведал ей план переустройства всей своей жизни. Она, казалось, радостно с ним согласилась и только слегка сожалела, что брак их по этой причине придется надолго отложить. Она дала ему понять, что не имеет ни малейшей охоты покинуть город, и выразила надежду, что, проработав несколько лет в тех отдаленных местах, он сможет занять выдающееся положение среди своих теперешних сограждан. Она недвусмысленно намекнула, чего ждет от него в будущем: он-де должен превзойти своего отца и добиться еще большего почета и богатства.
Слишком ясно почувствовал Фердинанд, что от подобного союза счастья ждать не приходится, и все же нелегко дался ему отказ от этой обольстительной девушки. Быть может, он еще долго пребывал бы в нерешительности, если б не этот кузен, выказывавший в обращении с Оттилией чрезмерную интимность. Фердинанд написал ей письмо, в котором еще раз ее заверял, что она его осчастливит, если последует за ним к месту его назначения, но что он не считает разумным для них обоих тешить себя надеждой на далекое будущее и связать себя словом на неопределенное время.
Он все еще желал благоприятного ответа на свое письмо, однако ответ был не таким, какой могло бы одобрить его сердце, но тем более таковой одобрял его разум. Оттилия в весьма изящных выражениях возвращала ему его слово, не вполне отпуская от себя его сердце; в таком же роде говорила записка и об ее чувствах; по смыслу она оставалась с ним еще связанной, но по слову уже свободной.
Зачем мне вдаваться в подробности? Фердинанд поспешил уехать в любезные ему тихие края; все устроилось, как он задумал; он был прилежен и аккуратен, тем более что добрая простая девушка осчастливила его, став его женой, а старый дядюшка делал все, чтобы обеспечить в его доме прочный достаток и уют.
Я познакомился с Фердинандом гораздо позже, когда он был уже окружен многочисленной дружной семьей. Он сам рассказал мне свою историю, и как бывает с людьми, с которыми в юности случилось что-то значительное, так и в нем эта история запечатлелась столь глубоко, что оказала большое влияние на всю его жизнь. Даже будучи зрелым мужем и отцом семейства, он нередко отказывал себе в том, что могло бы доставить ему удовольствие, лишь для того, чтобы не разучиться применять столь высокую добродетель, да и все воспитание его детей до известной степени было основано на том, чтобы они в любую минуту умели в чем-то себе отказать.
Так он - чего я в душе не мог одобрить - запретил за столом одному из мальчиков отведать любимое блюдо. Но мальчик, к моему удивлению, сохранил веселое настроение, словно бы ничего не случилось.
Бывало, что и старшие дети по собственному почину отказывались от редких плодов или другого отменного лакомства, зато отец в остальном позволял им, можно сказать, что угодно, и в его доме, чередуясь, царили послушание и непослушание. Казалось, все прочее было ему безразлично: он предоставлял своим детям почти ничем не обузданного свободу, но иногда, примерно раз в неделю, ему приходило в голову, что все должно делаться минута в минуту; тотчас же с самого утра сверялись часы, каждый получал свой урок на лень, дела и развлечения подчинялись строгому расписанию, никто не смел опоздать ни на секунду. Я бы мог часами рассказывать о его беседах со мной касательно его системы воспитания. Он подшучивал надо мною, католическим священником, и над моими обетами и утверждал, что, собственно, каждый человек должен вменить в долг себе обет воздержания, а другим - обет послушания, но не для того, чтобы неизменно соблюдать его, а чтобы руководствоваться км в надлежащее время.
