Эдит Несбит - Дети железной дороги
– Длинную я сегодня рассказывать не могу, потому что слишком устала, – ответила мама.
Бобби по ее голосу сразу же поняла: она только что плакала, но Филлис и Питер об этом не догадались.
– Ну, тогда пусть она будет настолько длинной, насколько получится, – сказала Фил.
А Бобби обвила руки вокруг маминой талии и крепко прижалась к ней.
– Ну, в общем-то, это такая история, что на целую книгу хватит, – начала мама. – Сам он тоже пишет чудесные книги. Но в России, на его родине, цари запрещали рассказывать о пороках богатых или о том, что следует обеспечить бедным право на лучшую жизнь и счастье. Тех, кто решался к этому призывать, сажали в тюрьму.
– Но так же нельзя! – охватило негодование Питера. – Тюрьма существует только для тех, кто действительно сделал что-нибудь очень плохое.
– Или когда судьям кажется, что чей-то плохой поступок доказан, – уточнила мама. – Да, у нас, в Англии, именно так и заведено. В России же можно попасть в тюрьму просто за книгу, если она властям не понравилась. А он как раз написал прекрасную книгу про бедных людей, которым необходимо помочь. Я читала ее. Она полна доброты и любви к людям. И за это его посадили в тюрьму. Три года он просидел в ужасающей одиночной камере – сырой, холодной, почти без света. Представьте себе, целых три года.
Голос у мамы дрогнул. Она умолкла.
– Мама, но ведь такое не может происходить в наши дни, – произнес потрясенный Питер. – Прямо какой-то учебник истории про времена инквизиции.
– Но, к сожалению, это правда, – снова заговорила мама. – Сплошная и очень страшная правда. После трех лет тюрьмы он был отправлен в Сибирь на пожизненную каторгу, и его гнали туда, заковав в кандалы, вместе с теми, кто совершил действительно страшные преступления. Гремя кандалами, они шли и шли по этапу. Это длилось много недель, и ему в результате стало казаться, что скорбный путь его никогда не кончится. Охранники беспощадно их гнали вперед и вперед, готовые при малейшем поводе обрушить кнуты им на спины и плечи. Некоторые уже едва держались на ногах. Иные и вовсе падали, и если не могли встать, охранники их избивали, бросив затем на верную гибель. Да, мои милые, это ужасно! Наконец, он добрался до рудников, на которых должен был находиться до конца своих дней. Только за то, что осмелился написать великолепную книгу!
– Как же тогда он оттуда выбрался? – полюбопытствовал Питер.
– Когда началась война, в России позволили некоторым заключенным пойти добровольно в солдаты. Вот он и пошел. Но при первой возможности дезертировал и…
– Но дезертирство – это же трусость, – перебил Питер. – Особенно если идет война.
– А по-твоему, он был чем-то обязан стране и властям, которые так ужасно с ним обошлись? – внимательно посмотрела на него мама. – Вот что действительно волновало его, так это судьба жены и ребенка. Он совершенно не знал, какая судьба их постигла.
– Бедный! – воскликнула Бобби. – Выходит, что он не только сидел в тюрьме, но еще и за них волновался.
– Да, он очень за них волновался, – кивнула мама. – Их ведь тоже могли отправить в тюрьму. Такое в его стране случалось. Но, когда он уже работал на рудниках, друзья сумели ему сообщить, что жена с ребенком покинула Россию и живет в Англии. Он и из армии убежал только ради того, чтобы их найти. Поэтому оказался здесь.
– Он адрес-то их хоть знает? – практично подошел к вопросу Питер.
– Нет. Ему просто известно, что они в Англии, – пояснила мама. – Он собирался доехать до Лондона и посчитал, что ему надо сделать на нашей станции пересадку, но, сойдя со своего поезда, обнаружил, что потерял и билет, и бумажник с деньгами.
– И как ты считаешь, он их найдет? – спросил Питер. – Я имею в виду не билет и деньги, а жену и ребенка.
– Надеюсь. И молю Бога помочь ему их найти.
Теперь даже Филлис заметила, как дрожит ее голос, и, конечно, не преминула спросить:
– Тебе его что, так жалко, а, мама?
Мама какое-то время молчала, а потом коротко бросила:
– Да.
И в комнате вновь повисло молчание. Мама сидела, словно о чем-то задумавшись. Дети, набравшись терпения, ждали.
– Знаете, дорогие, – наконец сказала она. – Мне кажется, что, когда вы начнете молиться, вам надо попросить Господа о Милости ко всем заключенным и узникам.
– Чтобы Он явил Милость Свою ко всем заключенным и узникам, правильно, мама? – решила уточнить Бобби.
– Да, явил Милость Свою ко всем заключенным и узникам. Всем заключенным и узникам, – подчеркнула она.
Глава шестая. Спасители поезда
Русскому джентльмену на другой день значительно полегчало, еще лучше он ощутил себя день спустя, на третий же день у него уже оказалось достаточно сил, чтобы выйти в сад. Ему там поставили удобное плетеное кресло, и он в нем сидел, облаченный в одежду папы, которая сперва была ему длинновата, но когда мама подогнула и подшила ему рукава и брюки, стала выглядеть на нем вполне прилично. Лицо его, после того как с него ушли испуг и усталость, оказалось приятным и добрым и при виде детей всегда озарялось улыбкой, а они ужасно жалели, что русский гость не может с ними поговорить по-английски. Мама отправила несколько писем людям, которые, как ей казалось, располагают сведениями, где можно отыскать в Англии жену и ребенка русского джентльмена. Эти письма адресовались совсем не тем, кто был знаком ей до переезда в Дом-с-тремя-трубами (им она вовсе теперь никогда не писала), а каким-то таким специфическим людям, вроде членов парламента, главных редакторов газет и секретарей разных обществ.
Свои истории она писать почти прекратила и в основном только, сидя на солнышке рядом с русским, правила гранки, время от времени отвлекаясь от них на разговоры с ним.
Дети старались изо всех сил показать свое доброе отношение к человеку, отправленному в тюрьму и сосланному в Сибирь лишь за то, что он написал прекрасную книгу о бедных людях. Они могли ему улыбаться, и именно это и делали. Но если улыбка не сходит у вас с лица, то как бы к нему приклеивается, становясь не более дружелюбней и искренней, чем улыбка гиены. Поэтому вскоре они нашли еще один способ и стали ему выражать свою доброту букетами, в результате чего крайне непродолжительное время спустя место, где он сидел, окружала толща увядающих букетов клевера, роз и кентерберийских колокольчиков.
А чуть погодя у Филлис возникла идея. Она поманила с таинственным видом вслед за собой Бобби и Питера и, когда они оказались на заднем дворе, в скрытом от посторонних глаз месте между водяным насосом и бочкой для дождевой воды, сказала:
– Помните, Перкс обещал мне однажды самую первую клубнику из своего сада? – Перксом, если вы помните, звали их друга-носильщика. – Так вот, – продолжала она, – я считаю, что эта клубника уже созрела. Надо срочно пойти и выяснить.
Тут надо сказать, что на станции дети не были с той поры, как встретились с русским джентльменом. Мама, верная данному слову, сходила туда на другой же день и в подробностях рассказала начальнику историю русского узника. Детей же даже очарование станции не могло оторвать от соседства с гостем.
И вот, спустя долгих три дня разлуки, они вновь поспешили туда.
И, к своему потрясению, были до крайности холодно приняты Перксом.
– Спасибочки вам за большую честь, – обиженно пробубнил он, когда они заглянули в комнату носильщиков.
И уткнулся в свою газету.
Повисла неловкая пауза.
– Ой, – выдохнула Бобби. – По-моему, вы рассердились.
– Я? Да ничуть. Для меня это все ничто, – бросил небрежно Перкс.
– Что для вас все ничто? – с тревогой переспросил Питер.
– Что случается здесь или в каком другом месте. Хотите иметь секреты, ну и пожалуйста. Вот так я вам и скажу, – с еще большей обидой изрек носильщик.
И вновь наступила пауза, во время которой тайные отделения трех сердец были изучены всесторонне тремя их владельцами, и три головы покачались в решительном отрицании, после чего Бобби вслух подвела итог:
– У нас нет от вас и не может быть никаких секретов.
– Да с какой стороны поглядеть. Может, так, а может, и по-другому. Но мне это все ничто, – продолжал дуться Перкс. – Желаю вам славненького денька. – И он сделал вид, будто сосредоточенно углубился в чтение.
– Ой, не надо! – в отчаянии простерла к нему руки Филлис. – Это какой-то кошмар! Пожалуйста, расскажите нам, что бы это ни было! Мы же совсем не нарочно!
Ответа не последовало. Перкс, перевернув страницу газеты, принялся изучать другую ее полосу.
– Слушайте, так нечестно, – вмешался Питер. – Даже людей, которые совершили преступление, не наказывают без объяснений, за что. Даже в России.
– А лично мне ничего про эту Россию неизвестно, – сердито бросил Перкс.
– Как раз очень даже известно, – возразил Питер. – Мама же ведь специально сюда приходила рассказывать вам и мистеру Гиллсу все, что произошло с нашим русским.
