Амели Нотомб - Влюбленный саботаж
Но тут мы выдумали кое-что новое: такой мощный альянс, целая мировая война и все это против одной бедной и маленькой страны без идеологического размаха, не имеющей никакого влияния, это было ново.
В то же время, сами того не подозревая, мы следовали китайской политике. Пока солдаты-маоисты осаждали Тибет, мы атаковали горную цепь с другой стороны.
Гималаям не было пощады.
Но непальцы удивили нас. Они показали себя бравыми вояками: их жестокость превосходила все, что мы видели за три года войны против восточных немцев, которые отнюдь не были слабаками.
У детей из Катманду удары кулака и пинки были быстрыми и очень точными. Всемером они были опасными врагами.
Мы не знали того, что история подтвердила уже не однажды: по части жестокости Азия могла дать фору любому континенту.
Нас наголову разбили, но мы не жалели об этом.
Елена была выше всей этой кутерьмы.
Позднее я прочла одну непонятную историю, в которой говорилось о войне между греками и Троей. Все началось с прелестного существа по имени Елена.
Эта подробность вызвала у меня улыбку.
Конечно, я не могла провести параллель. Война в Сан Ли Тюн началась не из-за Елены, и она никогда не желала в нее вмешиваться.
Странное дело, "Илиада" ничего не рассказала мне о Сан Ли Тюн, тогда как Сан Ли Тюн мне многое поведал об "Илиаде". Прежде всего, я уверена, что не участвуй я в войне гетто, "Илиада" не взволновала бы меня так сильно. Для меня в основе сюжета лежал не миф, а жизненный опыт. И я смею полагать, что этот опыт пролил свет на многое в этом мифе. В частности, на личность Елены.
Разве существует история, которая льстила бы сильнее самолюбию женщины, чем "Илиада"? Две цивилизации беспощадно уничтожают друг друга, даже Олимп вмешивается, военный гений совершает подвиги, рушится целый мир - и все это ради чего, ради кого? Ради красивой женщины.
Легко представить красотку, хвастающуюся подружкам:
- Да, милые, геноцид и вмешательство богов ради меня одной! И я тут совершенно ни при чем. Ничего не поделаешь, ведь я так красива, не в моих силах что-либо изменить.
В многократных повторениях мифа звучат отголоски чрезмерного ничтожества Елены, которая стала карикатурой восхитительной эгоистки, находившей естественным и даже очаровательным, чтобы другие убивали друг друга из-за нее.
Но когда я воевала, я встретила Прекрасную Елену и влюбилась в нее, и потому у меня свой взгляд на "Илиаду".
Потому что я видела, какова была Прекрасная Елена и как она ко всему относилась. И поэтому я считаю, что ее далекая прародительница-тезка была такой же.
Я думаю, что Елене Прекрасной было совершенно наплевать на Троянскую войну. Вряд ли она льстила ее тщеславию: слишком много чести этим мужланам.
Думаю, она была гораздо выше всей этой возни и только и делала, что любовалась своим отражением в зеркале.
Думаю, ей нужно было, чтобы на нее смотрели - все равно кто, воины или мирные жители: ей нужны были только взгляды, которые бы говорили ей о ней и только о ней, а не о тех, кто их посылал.
Думаю, она нуждалась в том, чтобы ее любили. Любить самой, нет, это не по ее части. Каждому свое.
Любить Париса? Нет уж, увольте. Единственное, что ее могло интересовать в Парисе, это его любовь к ней. Эту любовь она и любила.
Итак, что же такое Троянская война? Чудовищное варварство, кровавое, бесчестящее и несправедливое, совершенное во имя красавицы, которой все это было глубоко безразлично.
Все войны похожи на Троянскую, а прелестницам, ради которых они затеяны, наплевать.
Потому что единственная правда войны в том, о чем никто не говорит: люди затевают войну, потому что им это нравится и потому что это неплохое развлечение. А красавицу, как причину, всегда можно найти.
Поэтому Прекрасная Елена была права, когда не вмешивалась в это и смотрелась в зеркало.
И она очень нравится мне именно такой, эта Елена, которую я любила в Пекине в 1974 году.
Столько людей, кажется, жаждут войны, хотя в действительности мечтают о дуэли. "Илиада" иногда напоминает предвыборную борьбу: каждый герой находит себе одного мифического врага с противоположной стороны, который не даст ему покоя до тех пор, пока его не уничтожить, и наоборот. Но это не война, это любовь со всей ее гордыней и индивидуализмом. Кто не мечтает о драке с вечным врагом, о своем личном враге? Чего не сделаешь ради того, чтобы иметь достойного противника.
Из всех драк, в которых я участвовала в Сан Ли Тюн, лучше всего меня подготовила к "Илиаде" моя любовь к Елене. Потому что среди всех беспорядочных штурмов и рукопашных, это был мой заветный бой, мой поединок, который наконец-то отвечал моим самым высоким стремлениям.
Это была схватка не тела, но духа, и боролись здесь не последние среди бойцов. Благодаря Елене моя дуэль состоялась.
Излишне упоминать, что мой противник оказался достойным меня.
Я не была Парисом.
Но теперь Елена так смотрела на меня, что я уже не была уверена в собственной личности.
Я знала, что еще день-два и я не выдержу.
И этот день настал.
Была весна, и цветы в гетто хоть и были некрасивы, но от этого не переставали быть цветами, как честные труженики из рабочей коммуны.
В воздухе витало возбуждение. Вентиляторы рассеивали его повсюду.
В том числе и по школе.
Была пятница. Я уже неделю не ходила в школу из-за бронхита, который я надеялась растянуть подольше и побездельничать до выходных, но тщетно. Я пыталась объяснить матери, что пропустить одну неделю в пекинской школе не страшно, и что я узнавала гораздо больше, читая сказки "Тысячи и одной ночи", лежа в постели, и что я еще была слаба. Она не хотела ничего понимать и заявила:
- Если ты будешь плохо себя чувствовать в пятницу, то пролежишь в постели и субботу с воскресеньем, пока не выздоровеешь.
Пришлось повиноваться и пойти в школу в пятницу, о которой я еще тогда не знала, что одни считали ее днем Венеры, другие днем распятия, а третьи днем огня. В дальнейшем, все это показалось мне вполне справедливым. Пятницы моей жизни много раз просклоняли эти атрибуты на все лады.
Длительное отсутствие всегда придает тебе веса и отстраняет от других. После болезни я оказалась в некоторой изоляции и смогла лучше сконцентрироваться на строительстве более совершенных моделей бумажных самолетиков.
Перемена. Это слово означает, что что-то должно измениться. Но я знала, что большинство перемен служили лишь для уничтожения, и не только тех, кто тебя окружал.
Но для меня перемены были святы, потому что в это время я видела Елену.
Я не видела ее целую неделю. Семь дней, это даже больше, чем нужно для того, чтобы создать мир. Это целая вечность.
Вечность без моей любимой была для меня пыткой. Конечно, благодаря материнским наставлениям, наши отношения ограничивались взглядами исподтишка, но эти беглые взгляды были главным в моей жизни: вид любимого лица, особенно если это лицо красиво, переполняет голодное сердце.
Мое сердце изнывало, и как изголодавшаяся кошка, которая не решается притронуться к пище, я не отваживалась искать Елену глазами. Я шагала по двору, опустив голову.
Из-за недавней оттепели кругом была слякоть. Я старалась ступать по сухим островкам, это отвлекало меня.
Я увидела, две маленькие элегантные ножки, которые беспечно и грациозно шагая по грязи, приблизились ко мне.
Как она на меня смотрела!
И она была так красива, той красотой, которая дурманила мне голову и будила во мне прежний мотив: "Надо что-то предпринять".
Она спросила меня:
- Ты уже выздоровела?
Ангел, навестивший в больнице своего брата, не мог бы говорить нежнее.
Выздоровела? О чем ты!
Все в порядке.
Мне тебя не хватало. Я хотела тебя навестить, но твоя мама сказала, что ты плохо себя чувствуешь.
Черт побери этих родителей! Я постаралась, по крайней мере, извлечь выгоду из этой возмутительной новости.
Да, - мрачно сказала я, - я чуть не умерла.
Правда?
Это уже не первый раз, - ответила я, пожав плечами.
Многократная близость смерти придавала мне вес. Я становилась важной персоной.
- А теперь ты сможешь опять играть со мной?
Она предлагала мне играть!
Но я никогда не играла с тобой.
И ты не хочешь?
Я никогда не хотела.
У нее был грустный голос.
Неправда. Раньше ты хотела. Ты меня больше не любишь.
Тут мне надо было сразу уйти, иначе я могла сказать непоправимое.
Я повернулась на каблуках и поискала глазами, куда бы ступить. От напряжения я не различала, где земля, а где лужи.
Я пыталась соображать, но тут Елена произнесла мое имя.
Это было впервые.
Мне стало ужасно не по себе. Я даже не могла понять, приятно мне или нет. Я застыла, превратившись в статую на грязевом постаменте.
Маленькая итальянка обошла меня вокруг, шагая напрямик и не заботясь о своих изысканных ботинках. Мне было тяжело видеть ее ноги, запачканные грязью.
