Игорь Буторин - Афоня или путешествие тверского купца Никитина к Древу желаний
— Спасибо, брат-Синдбад! Уважил! — расчувствовался Афоня. — А я тебе за это хочешь яйцо Кауры подарю, будешь всем показывать, да к автобиографии будет, что приложить в качестве доказательства очередного подвига.
— За подарок отдельное мерси! — зарделся капитан-герой. — Лучше я джиннову мошонку на шее вместо амулета носить буду, типа медали или ордена.
На том и порешили, а на горизонте уже маячил индийский берег.
Конец первой части
Книга вторая
Прощание
Афоня стоял вместе с Синдбадом на баке и всматривался в приближающийся индийский берег. У обоих на душе было как-то скверно. Быть может, сплин навалился от вдруг осознанной усталости морского путешествия. Хотя, нет, похоже, их тяготило скорое расставание. Синдбад успел полюбить своего русского друга, такого, как ему казалось, не приспособленного для жизни на Востоке. Афоня же грустил от того, что сейчас оборвется последняя нить, которая еще связывала его с родиной — ведь посуху до Руси не доберешься, а хороший парень — Синдбад, которого он тоже по-дружески полюбил, засобирался домой, вокруг Индостана в свой любимый Китай.
— Афонь, — спросил мореход, — а на кой тебя в Индию-то потянуло?
— Спроси меня об этом кто другой, так я бы ответил, что по торговой части, — разоткровенничался тверчанин. — Но тебе скажу честно. Досталась мне в наследство фамильная карта с маршрутом до Древа желаний. А произрастает то дерево исключительно в Индостане.
— И что ты у него хочешь попросить?
— Есть у меня братан в Твери, калека он, инвалид детства. С малолетства его точит недуг неизвестный. Весь скособоченный и болезный. Почитай после смерти нашего батюшки никого роднее его у меня на белом свете и не осталось. Вот я и решил, что это волшебное дерево сможет вернуть ему здоровье.
— Благородно, — задумчиво промолвил Синдбад.
— Хочешь, я и для тебя чего попрошу? — совсем поплыл Афоня.
— Вот если б лет несколько назад, до того времени, как я сбежал из Китая, я бы попросил дерево это маленько подправило внешность моей законной китайской жены Джиао. А сейчас, когда я уже, невзирая ни на какие внешние данные, и так собрался домой к супруге, так думаю, ничего мне и не надо от волшебного растения.
И мореход рассказал Афоне, что сам он не местный, то есть не перс и не индус. Да это и без разъяснений было понятно, достаточно было взглянуть на его косоглазую физиономию и желтушечный цвет лица.
Синдбад был родом из Китая. Если верить его рассказам, то там, в далеком Китае его ждет жена Джиао и пятеро ребятишек — два мальчика и две девочки, а вот какого пола был пятый ребенок, он не знал — ушел в море, когда дитя было еще в чреве матери. Капитан в приливе дружеских чувств, откровенно поведал русскому путешественнику, как он стал Синдбадом-мореходом.
Как Синдбад стал морским скитальцем
Здесь надо заметить, что настоящее имя морехода было Синь Бод Жигин. Это уже шастая по морю для простоты транскрипции китайский вариант имени усох до сокращенного — Синдбад.
В начале своей карьеры Синдбад служил матросом на торговой джонке купца Юань Джо. Ишачил на парусах, потом на кормиле и дослужился до боцмана. Должности и корабельные обязанности у него менялись, зато неизменной была, любовь к морю, выпивке и женщинам.
Когда в порту он сходил на берег, то отправлялся прямиком в самый развеселый квартал города и там педантично и самозабвенно куражился, пока не кончались все заработанные деньги. Потом оборванный опустошенный и побитый он возвращался на борт и уже с чувством выполненного на берегу долга, ждал отплытия судна. В это время он походил на больную собаку, которая чутко прислушивается к своему организму, чтобы понять — пора помирать или еще нет. Помирать явно было еще не пора.
После выхода в море он преображался. Порой складывалось впечатление, что море лечило его от всех сухопутных страстей. Именно среди волн ему было хорошо, и он твердо знал, что, когда и как надо делать. И если вся команда при приближении шторма прощалась с жизнью, то Синдбад стоял на мостике уверенный в себе, твердо понимая, что еще нет такой бури, которой он не смог бы противостоять.
Его будущий тесть был знатным вельможей, при дворе императора из рода Цзун. Кроме этого он был первостатейная сволочь и главный придворный интриган. От этой природной его гнусности характера и от количества подлян, коих он намастрячил разным людям, Бог наказал его дочкой. Дочка его, если быть честным до конца, была еще та красавица. Ну, не удалась она ликом… да и фигуркой тоже, мягко говоря, не удалась. Это и понятно, Бог наказывает подлецов через из потомство.
Слегка была его дочь кривоватая и ногу одну подволакивала. Как по иронии судьбы родители дали ей при рождении имя Джиао, что означает — изящная и прекрасная. Так вот, она была полной противоположностью своего имени. Когда же пришло время искать жениха, то таковых не обнаружилось. То есть они были, но вот только свататься к ней, ни по доброй воле, ни по принуждению, никто не хотел.
И вот однажды, отважный мореплаватель и боцман, в ту пору еще носивший имя Синь Бод Жигин, а не Синдбад, как сейчас, барагозил в одном из портов на берегах Желтого моря. Деньги у него уже кончились и, когда сей факт, стал очевиден даже владельцу заведения, то два шаолиньских монаха, за еду служившие здесь вышибалами, выкинули пропойцу на мостовую.
Вообще-то слово «мостовая» никак не подходит к названию уличного покрытия китайского портового городка. Оно, покрытие это, уж никак не было чем-то вымощено, скорее земля на улице была щедро унавожена и после дождя, который прошел не так давно, напоминало обычную болотину.
В момент, когда бесчувственное тело Синь Боржигина совершало свой полет с подвывертом, а иначе шаолиньские монахи бросить тело не могли (авторитет монастыря не позволял швыряться телами просто так, то есть банально), мимо как раз проплывал паланкин местного вельможи, отца Джиао. Брызги дорожной жижи, рожденные приземлением юноши мордой в грязь, пушечной картечью пробуравили ночной воздух и, отбросив шелк занавесок на носилках, крупными оспинами облепили мясистое лицо царедворца.
— Ну, вот какого черта, — возмутился будущий тесть и выглянул наружу.
Разглядывая стройное тело юноши, и, хотя и пьяную, но довольно симпатичную рожу моряка, у него сразу же родился план. Он велел схватить пропойцу, и отнести его к себе во дворец. Там Синь Бод Жигина раздели донага, обмыли и уложили в кровать к косорылой Джиао. При дворе, так решил вельможа, он скажет, что нашел заморского принца на берегу, куда его вынес шторм, в котором погиб его богатый корабль. А ехал этот самый чудом спасшийся принц, исключительно свататься к его дочке.
Когда поутру наш мореплаватель открыл глаза, то первое, что подумал, было: «я умер с перепою». Мысли эти были неслучайны. Максимум, что он рассчитывал увидеть поутру, это трюм своего судна, кишащего самодовольными крысами, а здесь вокруг были легкие шелка и пахло не тухлятиной, а благовонными палочками. При более тонком фокусировании взгляда он заметил на краю постели — девичью фигуру со вздрагивающими плечами. Девица сидела спиной к юноше и горько плакала. Он тронул юную Джиао за плечо и та обернулась. Синь Бод Жигин взглянул на ее лицо и лишился сознания. Последняя мысль, которая кометой промелькнула в похмельной голове парня, была полная уверенность, что он действительно помер, попал в ад и заглянул в глаза черта.
Далее все было то же, как в аду или во сне. Страшном сне. Папаша девицы объяснил моряку, что тот по-пьяне надругался над его дочкой-инвалидом детства, и теперь у него есть два выхода: или под венец, или на плаху. Бедный юноша хотел было сбежать, но к нему уже был приставлен взвод шаолиньских гуардов. Да и пьянице непрозрачно дали понять, что далеко он не убежит, так как его судно уже покинуло порт — об этом заранее, еще с вечера, позаботился будущий тесть.
Авантюрный характер подсказал Синь Бод Жигину, что поход под венец все же лучше, чем тур на плаху. Так он стал зятем вельможи, подтвердив версию тестя о своем королевском происхождении и кораблекрушении в водах Желтого моря из которых его спас отец его невесты Джиао, чтобы он обрел счастье в объятиях дочери спасителя. Уф…
Но отец Джиао недаром, что был интриган, поэтому понимал, что молодой муж его дочки все равно совершено спокойно может сделать ноги из его дворца. Поэтому к зятю был приставлен неусыпный конвой, а дочери из-за моря с японских островов срочно выписали знаменитую гейшу, чтобы обучала некрасивую дщерь всем премудростям интимной жизни. То ли навыки гейши Аюки Куродзавы, коими тщательно овладела Джиао, были столь действенны, то ли молодецкая гиперсексуальность периодически застила глаза молодому человеку, а, быть может, виной тому была спиртовая настойка на волшебном корне шеньшень, но каждый год молодая жена рожала ему по ребенку.
