Стелла Даффи - Идеальный выбор
Она изучала себя в зеркале каждое утро, каждый вечер, каждый раз, проходя мимо витрины магазина, отражаясь в дверце новенького автомобиля, в сверкающих спицах курьерских велосипедов. Щупала грудь, принимая душ, и думала о пресловутом самообследовании, о котором вспоминала регулярно — раз в полгода. Но дальше воспоминаний дело не шло, даже теперь. Обследование — да, на предмет рака — нет. Она мяла грудь, надавливала, приподнимала, чтобы ощутить ее тяжесть, — неужто чуть увеличилась? Да, но у нее скоро месячные, предменструальный период как-никак. Будем надеяться, предменструальный. София надеялась и даже молилась в тех случаях, когда усталости не удавалось изгнать полуночный страх. Она не чувствовала ни тошноты, ни утомления — не больше, чем полагается после сверхурочной работы, — все было как всегда. Ночные визиты ангелов в затрапезном шмотье тоже прекратились. Габриэль больше не приходил.
Месячные тоже не пришли. День, когда их ожидали, миновал. Кровь запаздывала. Потом еще день, и другой. София осматривала живот, ждала, когда ее начнет тошнить, и не верила в реальность происходящего. Она попыталась сторговаться на взаимовыгодной основе с божками, что обретаются в теле. Из опыта — подростка, танцовщицы, путешественницы — она знала, что переезды, стресс, недоедание, даже сверхурочная работа способны все напутать, беспосадочный перелет запросто пошлет луну вспять, вырвав из земного притяжения, и тело на месяц-два уходит в отгул. Она знала, что нервы тоже могут быть причиной. Она прекратила нервничать. На целый час. Страх вернулся в тройном размере, увеличенный убывающей луной, как лупой. Она старалась нормально есть, оставаться спокойной, словно притворяться нормальной и значит быть таковой. Она хлебала джин, но она не любила джин и потому не допила стакан. Месячные не пришли.
София разглядывала свое тело в зеркале, разглядывала свое профессиональное будущее в зеркале. Взирала беспристрастно, насколько это было возможно, изучала грудь, живот, длинные ноги, гладкие мускулистые руки. Оглядела себя с головы до пят и попробовала переиначить отражение. Надула живот, положила руку на поясницу, встала в позу беременной. И не узнала себя. Это была не София. Она испугалась. София в образе будущей матери казалась незнакомкой, тело не сочеталось с лицом, не сочеталось с ее жизнью, такое тело ей было не нужно. И снова возврат к подростковым мучениям, поворот вспять, словно ее вялая агорафобия не заменила ненависть к телу, словно ей опять пятнадцать, тело и душа в разладе, и пальцы тянутся к опасной бритве, чтобы их помирить. София в ужасе попятилась от зеркала и забралась в постель. Воспитание Мессии в тот момент волновало ее меньше всего.
Пять дней спустя София ужинала с Бет и Питом и ни словом не упомянула о задержавшейся крови. Лучше вообще не заводить об этом разговор, тем более в присутствии малознакомых людей, составивших им компанию. Да и ни к чему надоедать Бет, опухшей от собственных и куда более насущных забот. За столом главным образом говорили о детях Бет: официально их появление ожидалось через три недели, но классические лайнерообразные формы Бет, ее явная готовность — и отчаянное желание — поскорей разродиться не допускали иных тем для беседы. Что Софию вполне устраивало. Неведение, пусть и кустарной выделки, не лишено блаженства.
На кухне Бет улучила момент, ухватила Софию за суетливую руку — кофейные чашки задребезжали в ее тонких, нервных пальцах.
— Ты в порядке, девочка? У меня такое впечатление, будто ты меня в упор не замечаешь.
— Неправда, Бет, ты как раз в центре внимания. Мы только о тебе и говорим.
— О детях, не обо мне. То есть Пит говорит и все остальные, но только не ты. И о себе ты тоже ничего не сказала. Как дела? Есть новости?
— Какие?
— Да ладно, Соф. Помнишь, что мы обсуждали в прошлый раз?
Стряхнув руку Бет и собственную тревогу, София нырнула в пещеру холодильника и выудила очередную бутылку.
— Прекрасно, выпивка. — Обнаружив большую плитку «Кэдбери» с орехами и изюмом, София облизнулась: — М-м, и шоколадка. Я отнесу все это на стол, ладно?
— София, в прошлый раз, когда мы встречались, ты была в полном раздрае. Я звонила тебе дважды, но ты отказывалась отвечать на мои вопросы. А сейчас ты ведешь себя так, словно ничего не случилось.
София, глядя в глаза Бет, крикнула гостям, сидевшим в гостиной:
— Эй, хотите еще выпить?
Звон бокалов послужил утвердительным ответом, и она сунула кофе обратно в шкаф.
— София! Ответь наконец! Я беспокоюсь за тебя.
София подняла бутылку над головой.
— А тебе, Бет, хватит. А то не видать вам медицинской страховки, если их шпионы узнают, сколько ты сегодня выпила.
— Зараза.
София уже направилась в гостиную.
— Точно. С такой чумной заразой и разговаривать тошно. Давай не будем об этом, ладно? Я не хочу об этом даже думать, но не получается. И я хочу, чтобы ты была мне другом, а не врачом. Пусть только сегодня. Так что я пойду и напою страждущих. Не злись.
До конца вечера компания обсуждала цвет стен в прихожей, какой он есть и каким должен стать — желательно через неделю. Для человека, который никогда не выказывал интереса к домашнему ремонту и полагал, что засохший цветок в горшке, купленный на гаражной распродаже, сгодится в качестве подарка на новоселье, София приняла чересчур жаркое участие в дискуссии. Словно ей и вправду было не безразлично. Пит отметил перемену в ее поведении, когда вместе с Бет наводил порядок после ухода гостей.
— Оттенки ей по фигу, идиот! Она всего лишь избегала разговора о том, что ее на самом деле волнует, — рявкнула Бет, срывая злость — София, больная спина, чересчур активные дети — на ни в чем не повинном муже.
Тот настолько привык к дурному характеру жены, что уже не обращал внимания на крик.
— Правда? А что с ней?
— Тебе знать не обязательно. — Бет швырнула ему кухонное полотенце и вышла, крикнув на ходу: — Синяя! Прихожая должна быть синей. Завтра же, а лучше сегодня.
Она легла в постель, забылась сном, то и дело нарушаемым детьми, а Пит принялся за работу. К утру с грунтовкой было покончено.
В воскресенье днем София осталась дома одна. Вечером ей предстояло работать, Джеймс с Мартой уехали на выходные. Их отсутствие означало, что ей никто не помешает. Никто не услышит ее воплей. Или плача. Неважно. Сейчас или никогда. Лучше бы никогда.
София глубоко вдохнула и ринулась в аптеку, как в атаку: купила два разных теста на беременность в двух разных аптеках. В ближайшую она ни за что бы не пошла, а в первой, куда заглянула, была слишком большая очередь. Потому она опять села в автобус и поехала на другой конец Лондона. Несмотря на панику, она заметила перемену в том, как на нее поглядывали продавцы. Пять лет назад мужчина за прилавком глянул бы на нее с жалостью или враждебностью, женщина — с пониманием и товарищеским сочувствием. Теперь же они ей улыбались. Мужчины, женщины и дети. Хотя фигура у Софии великолепная, кожа — отменная, но видно было, что ей уже не двадцать, что она уже не девчонка, застигнутая врасплох. София выглядела как женщина, а не как подросток, и предполагалось, что она завопит от радости, когда полоска окрасится в синий цвет. Синий. Она, в отличие от Бет, этот цвет не любила. София не планировала беременность, но верила словам Габриэля о том, что обратной дороги нет и ничего тут не поделаешь. София не представляла, как себя поведет, если он окажется прав, и продолжала надеяться, что ей удастся выйти сухой из воды.
Накануне она ничего не ела, но выпила литра три воды — за два с половиной дня. Похудела, осунулась, глаза потухли, но выглядела все равно замечательно. София всегда хорошо выглядела, невзирая ни на что — даже когда геройствовала на героине. Даже посреди зимы с текущим носом и традиционным бронхитом. Больную Софию никогда толком не жалели, ее недомоганий просто не замечали. Постилась она не намеренно, но, похоже, не напрасно. Аппетит отсутствовал, потому что тело лучше знало, что его ждет. София тоже знала, что ее ждет, но предпочитала это не обсуждать. Даже сама с собой. И уж тем более с ноющим желудком. А тонкие полоски оказались синими. Как вены, выпирающие на запястьях и локтевых впадинах, пульсирующие в висках. Оба теста выдали синеву. Помочилась, выждала необходимое время — трехминутную вечность, после чего обе полоски ярко посинели. От сочного цвета некуда было деться, синие волны поплыли перед увлажнившимися глазами Софии, синее море, синее небо, синь без конца и края. У Софии мелькнула мысль: не отнести ли одну полоску Бет — это именно тот цвет, который ей нужен для прихожей. А потом ее вырвало, и она заплакала. И вспомнила о еде, забыла о еде, налила себе бокал вина, еще поплакала и легла спать. В три часа дня. Самое подходящее время. Тяжелая синева, темнее, чем тесты на беременность, дождавшись своего часа, плотно укутала Софию. И сгустилась темная ночь.
