Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант
Надо терпеть, надо переждать, страна переживает чрезвычайно тяжелое время. Но почему, каким образом общие трудности этого периода не коснулись Батюшкова? Какая пропасть, тем паче в условиях войны, между пресыщенностью, пусть единиц, и прозябанием на грани смерти того большинства, что кровью и потом добывает победу в окопах и у станков? Кто учредил несправедливое разделение? Что за «пир во время чумы»?.. Заварилась каша в голове у Ефима... Неужели и правду: кому война, а кому мать родна?
Но, может быть, Батюшков исключение?..
... Во сне Ефим увидел батюшковского Боба: пес вырывает из рук Андреича кусок колбасы - месячную норму по карточке. Андреич ударяет пса деревянной культей, Боб свирепеет, бросается на Андреича, пытается добраться железными челюстями до его жилистого горла. Ефим спешит на помощь. Взбешенный зверюга толстыми лапищами сбивает его с ног, впивается острыми клыками в плечо... «А-а-а-о-о-оо! Пошел вон!» - орет Ефим.
Соседи по общежитию в который раз вскакивают с кроватей: опять сержант воюет, просто наказание с ним!.. Ефима будят: «Хватит чертей скликать! Просыпайся!»
- Что? Где? - ошалело бормочет он, с силой отшвыривая от себя будившего. - Проклятый пес!
- Сам ты пес, - обижается тот, - очнись, вредно тебе по гостям шляться!..
Глава десятая
К рабочей смене следующего дня Ефим приступил с острой головной болью. После недолгого пребывания в цехе ушел в свою конторку, сел за столик, сжал ноющую голову руками - вроде бы полегчало. Он, кажется, даже вздремнул.
- Ефим Моисеевич! - услышал словно издалека девичий голос, - Вас просит Олег Николаевич, сейчас же.
Ефим очнулся. Перед ним Люба — секретарь начальника цеха.
- А вы не знаете - зачем?
- К вам корреспондент из редакции, пожалуйста, не задерживайтесь,
«Корреспондент? Из редакции? Из *сакой? По какому поводу?» - гадал Ефим, направляясь к Батюшкову. В кабинете начальника цеха, кроме его хозяина, сидела женщина лет тридцати в голубом демисезонном пальто, отделанном беличьим мехом. Из-под шапочки-капора на воротник пальто спадали матово-русые локоны. Сквозь утолщенные стекла очков в золотой оправе немного близоруко, как-то размыто, глядели васильковые глаза. Слегка увядшие щечки пылали неестественным румянцем. На коленях женщины лежал блокнот, в наманиюоренных пальцах - зажат карандашик.
- Ефим Моисеевич, - прервал Батюшков приятнейшую, как заметил Ефим, беседу, — к вам корреспондент нашей уважаемой многотиражной газеты, Алевтина Михайловна Крошкина.
Та заулыбалась подкрашенным ртом, обнажив белые, вперемешку с золотыми, небольшие ровные зубы, быстро положила на стол блокнот и карандаш, легко вскочила со стула и протянула Ефиму небольшую суховатую руку. Ослепительно сверкнул бриллиант в золотом колечке на ее пальчике.
- Садитесь, друзья мои, беседуйте, не стану вам мешать, - Батюшков вышел из кабинета.
Несколько секунд Сегал и Крошкина внимательно смотрели друг на друга. Встряхнув кудрями, Алевтина Михайловна почему-то отвела глаза.
- Ну, что ж, Ефим Моисеевич, начнем, пожалуй, как сказал Ленский?
- Дуэль? - подхватил шутку Ефим. - Разве есть уже повод?..
Она сострила забавную гримаску.
—Я кое-что о вас записала со слов Олега Николаевича, но этого недостаточно... Так я слушаю вас.
Только теперь догадался наконец Ефим, что ему надлежит дать интервью. Он чуть не рассмеялся вслух. Сколько раз приходилось брать интервью! А вот давать самому -впервые.
- Можно узнать, зачем это? — спросил он.
- Зачем? - искренне удивилась Крошкина, - пожалуйста, могу объяснить. Праздничный номер нашей газеты должна украсить полоса о вас, лучшем мастере, и о вашей ударной смене. Вы читаете нашу многотиражку «Все для победы»?!
- Читаю... иногда. А стоит ли, Алевтина Михайловна, поднимать шум вокруг только-только окрепшей смены? Тем более вокруг меня? - серьезно спросил Ефим. «Похоже она не знает, какой я на самом деле «литейщик», - подумал он. -Неужели Батюшков не сказал ей, что я журналист?»
- Стоит, стоит, давайте, выкладывайте, - поторапливала корреспондентка.
Беседа продолжалась около часа. Крошкина исписала страниц пятнадцать в своем блокноте.
- Спасибо за беседу, Ефим Моисеевич. В обеденный перерыв к вам придет редакционный фотограф. До свидания, - она поправила шляпку и пританцовывающей, неестественной для ее возраста походкой вышла из кабинета.
Ефим облегченно вздохнул. «А беседу она, - отметил он про себя, - вести не умеет, непрофессионально!.. «Выкладывайте...» А что выложить? Правду? Как меня третировали на первых порах бывшие уголовники? Как случай помог вывести на чистую воду блатнягу и саботажника бригадира Лапшина? Как уголовную «честь» Левки-Соловья задело превосходство мастера-еврея? - Журналист Сегал давно усвоил: такую правду не напечатать. - Странная женщина, - подумал он о Крошкиной. - Что-то в ней есть привлекательное, даже притягательное, а что-то просто отталкивающее. Непонятная особа. Да Бог с ней! Пришла, ушла...»
* * *
Вторая полоса праздничного номера многотиражки «Все для победы» от 6-го ноября 1944 года была полностью посвящена мастеру Сегалу и его смене. Чуть выше середины полосы - групповой снимок смены, в центре его - Ефим. Над полосой шапка, набранная крупным шрифтом: «Ефим Сегал - герой фронта, герой тыла». Под этой громовой шапкой чего только не нагородила Алевтина Крошкина: и «беззаветный воин с оружием в руках», и «бесстрашный сын матери-родины», и «не жалея сил и времени», и «не покладая натруженных рук», и т.д. и т.п. Казалось, корреспондентка употребила весь арсенал затертых и заезженных штампов для создания «героического образа современника». Смену, правда, Алевтина Михайловна тоже расписала. Но тут палитра была куда беднее: видно, весь запас красок потратила она на главного героя, на прочих осталась полуводичка — не гуашь, не акварель. Ефим читал примитивно состряпанную оду, стыд и гнев переполняли его. «Разделаюсь я с этой Алевтиной после праздника! У, холодная сапожница! - выругался он. - Только разлад внесет в смену своей писаниной.
А после праздника его неожиданно пригласили в партком завода, к парторгу ЦК ВКП(б) Зое Александровне Гориной. «Час от часу не легче, — ворчал он, направляясь в дом общественных организаций, где находился партком. - Зачем он, беспартийный человек, потребовался самому парторгу? Поздравить, что ли, его решили после рекламного газетного материала?»
В большом, строго обставленном кабинете парткома Ефима встретила высокая, очень миловидная, средних лет женщина с открытым русским лицом. Темно-синий английского покроя костюм как нельзя лучше оттенял ее пышные волосы цвета спелой пшеницы. Серые умные глаза глядели мягко, приветливо.
- Здравствуйте, товарищ Сегал, - сказала она высоким меццо-сопрано, - извините, что оторвала вас от работы. Это для дела. Очень нужно... Вы на заводе всего пять месяцев, а уже успели сделать много полезного, подобное не каждому дано.
«Так я и предполагал: благодарность», - подумал Ефим.
- Газета непомерно преувеличила мои заслуги, - возразил он, - гипербола невероятная.
Горина мило улыбнулась.
- Не надо принижать своих достоинств. Цех выведен из прорыва и выведен прочно. Разве это мало, особенно в условиях войны?
- Я не умаляю своих заслуг, Зоя Александровна, но так писать просто нельзя, просто вредно... Это я говорю вам не как литейщик, а как ...
- Как журналист, - договорила Горина. - Не удивляйтесь, мне известна ваша истинная профессия. Товарищ Родионов рассказал мне, что вы квалифицированный журналист. И это, знаете, очень кстати. Недавно самого опытного работника нашей газеты мобилизовали в армию. И товарищ Родионов рекомендовал вас на его место.
Что скажете?
Ефим ответил не вдруг. Конечно, он согласен. Пусть многотиражка, но все же газета. В меньшем масштабе, чем он привык, но стихия-то родная. Однако и к цеху он успел привязаться, там он не просто руководит двумя десятками рабочих, а делает нечто гораздо более полезное - помогает бывшим рецидивистам навсегда покончить с их преступным прошлым. Успел ли он сделать процесс их нравственного очищения необратимым?
- Это хорошо, что вы не сразу соглашаетесь, - проговорила Горина, - но перейти в редакцию вам придется. Сейчас там ни одного журналиста: редактор - инженер-конструктор, заместитель, женщина, - бывший агроном или садовод. Профессиональный уровень литработника Крошкиной вам уже известен. Ответственного секретаря, я уже сказала, взяли в армию. Его-то мы и просим вас заменить.
- А вам известно, что я беспартийный? Очевидно, ответственным секретарем желательно иметь члена партии?
- Совсем не обязательно, - возразила Горина, - партийных товарищей в редакции вполне достаточно... А почему, разрешите вас спросить, такой передовой человек, как вы - не коммунист?
