Джон Голсуорси - Последняя глава (Книга 3)
Полисмен поднял руку, сэр Лоренс перешел улицу и направился в сторону Беркли-сквер. Здесь все же произошли большие перемены. Дома, принадлежавшие знати, быстро исчезали. Лондон перестраивался заново, и притом чисто по-английски: по частям, стыдливо, словно невзначай. Эпоха династий, со всеми ее атрибутами, с феодализмом и церковью, миновала. Даже войны, теперь ведутся ради народов и их рынков. Династических и религиозных войн больше не бывает. Ну что ж, это все-таки уже кое-что! "А мы все более уподобляемся насекомым, - думал сэр Лоренс. - И как интересно: религия почти умерла оттого, что исчезла вера в загробную жизнь; но что-то стремится занять ее место: служение обществу - кредо муравьев и пчел! Его сформулировал коммунизм и насаждает сверху. Очень характерно! В России всегда все насаждается. Быстрый способ, но вопрос - прочный ли? Нет! Система добровольности остается самой лучшей - уж если она начнет действовать, то надолго! Только при ней все идет ужасно медленно! И какая жестокая насмешка: до сих пор идея социального служения являлась достоянием наиболее старинных родов, которые наконец догадались, что должны приносить хоть какую-нибудь пользу за те преимущества, которые им даны. Теперь они вымирают, а выживет ли идея? И что с ней сделает народ? В конце концов, - решил сэр Лоренс, всегда останется кондуктор автобуса, на котором вы едете, приказчик, который будет бесконечно возиться с вами, подбирая вам носки; женщина, которая присматривает за ребенком соседки или собирает на сирот и беспризорных; шофер, который остановится и будет терпеливо наблюдать, как вы копаетесь со своей машиной; почтальон, который вам благодарен за чаевые, и неизвестный, который вытащит вас из пруда, если увидит, что вы действительно тонете. Нужен лозунг: "Свежий воздух и моцион развивают ваши добрые инстинкты". Если бы можно было расклеить его на всех автобусах вместо вот этих: "Зверское преступление каноника" или "Непостижимое мошенничество на скачках". Да, вспомнил: надо спросить Динни, что ей известно насчет Клер и этого молодого человека". Погруженный в размышления, он остановился перед дверью своего дома и сунул ключ в замочную скважину.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Муж, желающий снова сойтись с женой, находится в довольно сложном положении, особенно если в его распоряжении всего одна неделя, и сэр Джералд, несмотря на свою самоуверенность, находился теперь именно в таком положении. Его последнее посещение заставило Клер насторожиться. Следующий день была суббота. Кончив работу среди дня, она уехала в Кондафорд и старалась не подать и виду, что сбежала сюда от мужа. В воскресенье утром она долго лежала в постели, окна были раскрыты, и она смотрела на небо, видневшееся сквозь высокие обнаженные вязы. Солнце светило на нее, воздух был мягок и полон звуков пробуждающейся жизни: щебетали птицы, мычала корова, кричал грач, непрерывно ворковали голуби. Клер была не слишком склонна к поэзии, но когда она лежала вот так, отдыхая, она на миг ощутила симфонию жизни: кружево обнаженных ветвей и одинокие листья на фоне золотистого, словно плывущего неба; грач на суку; зеленя и пашни на холмах, дальняя линия деревьев; деревенские звуки, чистый, ароматный воздух, овевавший ей лицо, щебечущая тишина, совершенная свобода каждого отдельного существа и полная гармония всего пейзажа - все это заставило ее на мгновение забыть о самой себе и ощутить вселенную.
Это чувство скоро угасло; она стала думать о том, что было в четверг вечером, о Тони Круме, о замызганном мальчишке возле ресторана в Сохо, который просил таким жалобным голоском: "Взгляните на бедного парня, леди, взгляните на бедного парня!" Если бы Тони видел ее на следующий вечер! Какое несоответствие между чувствами и реальной жизнью. Как мало знают друг о друге даже самые близкие люди!.. - Она печально усмехнулась. - И как часто это неведение - благо!
В деревне зазвонил церковный колокол. Удивительно, что родители до сих пор ходят по воскресеньям в церковь! Вероятно, надеются на лучшее будущее. Или, может быть, они делают это для того, чтобы подать пример крестьянам, иначе церковь будет забыта или по крайней мере уступит место методистской часовне? Как хорошо лежать здесь, в своей прежней комнате, в тепле и безопасности, предаваться сладостной лени, чувствовать на своих ногах дремлющего пса! До следующей субботы она должна отчаянно защищаться, как лисица, которую преследуют собаки и которая пользуется малейшим прикрытием; Клер крепко сжала губы. Уехать он вынужден - он сам сказал, - с ней или без нее, но вынужден. Что ж, он уедет без нее!
Ощущение безопасности внезапно исчезло, когда она около четырех часов возвращалась с собаками после прогулки и увидела машину, стоявшую у подъезда, а в холле ее встретила мать.
- У твоего отца сидит Джерри.
- О!
- Поднимись ко мне в комнату, детка!
В этой комнате, расположенной во втором этаже, рядом со спальней, личность леди Черрел ощущалась гораздо сильнее, чем во всех остальных комнатах обветшалого дома, с его пристройками и закоулками, полного реликвий и воспоминаний о прошлом. Пропахшая вербеной, голубовато-серая спальня матери отличалась своеобразной, хоть и потускневшей элегантностью, единственная стильная комната в доме, отвечавшая своему назначению, ибо во всех остальных царило беспорядочное смешение векового хлама с мебелью новейших образцов.
Стоя перед камином, Клер бессознательно вертела в руках какую-то фарфоровую безделушку. Этого визита она не ожидала. Теперь все объединилось против нее: убеждения, условности, боязнь скандала, - и защищаться от них можно было только одним; но мысль о том, чтобы открыться хотя бы только близким, вызывала в ней отвращение. Она молча ждала, пока заговорит мать.
- Видишь ли, голубчик, ты же нам ничего не объяснила...
Но как можно объяснить подобную вещь женщине, которая так говорит и смотрит такими глазами! Клер вспыхнула, потом побледнела и ответила:
- Могу сказать одно: в нем сидит скот. По виду этого не скажешь, но я знаю, знаю, мама, что это так.
Леди Черрел тоже покраснела, но румянец ее не украсил, так как ей было уже за пятьдесят.
- Конечно, отец и я готовы всячески поддерживать тебя, родная, но очень важно принять именно сейчас правильное решение.
- Если я один раз совершила ошибку, то от меня ждут и второй? Поверь, мама, я не могу говорить об этом, я просто к нему не вернусь, вот и все.
Леди Черрел села; между ее серо-голубыми глазами залегла морщинка; она уставилась перед собой отсутствующим взглядом. Затем посмотрела на дочь и сказала нерешительно:
- А ты уверена, что это не тот скот, который есть почти во всех мужчинах?
Клер рассмеялась.
- О нет! Я ведь не из пугливых!
Леди Черрел вздохнула.
- Не огорчайся, мамочка, милая, все устроится, надо только покончить с этим. В наши дни такие вещи не имеют никакого значения.
- Говорят. Но у нас сохранилась дурная привычка считать, что они имеют значение.
Уловив в тоне матери что-то похожее на иронию. Клер быстро возразила: Важно сохранить уважение к самой себе, а с Джерри я не смогла бы.
- Тогда перестанем об этом говорить. Отец, наверное, захочет тебя видеть. Ты бы разделась.
Клер поцеловала мать и вышла. Снизу не доносилось ни звука, и она поднялась к себе. Она чувствовала, что воля ее крепнет. Давно прошли те времена, когда мужья считали жен своей собственностью, и что бы там Джерри с ее отцом ни замышляли, - она не подчинится! Когда ее позвали к отцу и она пошла вниз, в ней была твердость камня и острота клинка.
Мужчины стояли в похожем на канцелярию кабинете генерала, и Клер сразу почувствовала, что они столковались. Кивнув мужу, она подошла к отцу.
- Ты меня звал, папа? Однако первым заговорил Корвен.
- Прошу вас, сэр, - обратился он к генералу. Морщинистое лицо генерала выражало печаль и досаду. Он сделал над собой усилие.
- Мы выяснили, Клер... Джерри допускает, что ты во многом права, но он дал мне слово, что больше не будет тебя оскорблять. Попробуй стать на его точку зрения. Джерри говорит, - и я думаю, он прав, - что это даже не столько в его интересах, сколько в твоих. Теперь на брак смотрят не так, как в старину, но ведь вы оба в конце концов дали обет... и даже не говоря об этом...
- Да, - отозвалась Клер.
Генерал покрутил одной рукой усы, а другую засунул глубоко в карман.
- Подумай, что ждет вас обоих? Развестись вы не можете: тут и твое имя, и его положение, да и потом - прошло всего полтора года... Что же вы будете делать? Жить врозь? Это плохо и для тебя и для него.
- И все-таки честнее, чем жить вместе.
Генерал взглянул на ее решительное лицо.
- Ты говоришь так сейчас, но мы оба опытнее тебя.
- Рано или поздно это выплыло бы наружу... Ты хочешь, чтобы я уехала с ним?
У генерала вид был совсем несчастный.
- Ты знаешь, детка, что я хочу только твоего блага.
- А Джерри убедил тебя, что для меня благо именно в этом... Нет, это самое худшее, что только может быть. Я не поеду, папочка, и не уговаривай меня.
