Потому и сидим (сборник) - Андрей Митрофанович Ренников
– Настоящий инок Троице-Сергиевой Лавры во время осады.
Ведь разве по существу это не так? Разве по внутреннему идейному смыслу работа эта не роднит глубоко нашу печать с нашей Церковью?
Сейчас вся православная Русь и там, внутри, и здесь, за рубежом, – одна великая Лавра, осажденная беспощадным врагом. Все мы, охраняемые ее святыми стенами, несем в себе крупицы духа Дионисия, Авраамия Палицына, прислушиваемся к голосу заточенного в Кремле Гермогена.
Своим посильным словом вот уже сколько лет неустанно зовет эмигрантская национальная печать к объединению всех, в ком не угас свет Христов, кто в душе своей сохранил священный образ нашего великого национального бытия.
И как не радоваться нам, подводя итоги работы в такие праздничные дни, как дни годовщин?
Много трудностей на своем пути испытала газета «Россия». Много сил и самоотречения потребовала от своего издателя-руководителя, от его ближайших помощников[519].
И теперь занимает она в русской национальной печати одно из почтеннейших мест. Настойчиво перед людьми, смиренно перед Богом, звучит ее голос, призывая русских людей к борьбе за честь и величие родины, к молитвенному упованию в осуществление правды Христовой.
Да поможет же Господь нашей великой России. Да поможет Он и ее скромному отблеску здесь – нашей «России».
«Россия», Нью-Йорк, 29 января 1949, № 4056, с. 2–3.
Шутки прогресса
1849 год
В одной из столиц центральной Европы в уютной столовой за массивным обеденным столом ужинает семья: бабушка, ее сын – глава семьи, жена и несколько внуков разного возраста.
Настроение у всех тревожное, грустное. И есть от чего. Старший внук – молодой человек двадцати пяти лет – завтра уезжает в Америку.
– Бабушка, ты опять плачешь? – заметив слезы на глазах старушки, укоризненно-нежно говорит уезжающий. – Ведь я ненадолго: через год, через два непременно вернусь.
– Да, конечно, – всхлипывая, отвечает бабушка. – Но все-таки… Как ты там будешь это время один? Кругом – негры, индейцы… Страна дикая. Разве не лучше поступить здесь на службу, стать чиновником…
– Ну, вот! Ты снова свое… Я же тебе говорил, что ничего опасного нет. Ведь я же еду в Нью-Йорк!
– Да, в Нью-Йорк. Но ты хочешь оттуда отправиться и вглубь страны… А что такое в Америке глубь страны? Ужас. Снимут скальп. Казнят по ошибке судом Линча.
– Мама, успокойся, пожалуйста, – наставительно говорит престарелой матери глава семьи. – Никто скальпа с твоего любимца не снимет. А если человек хочет попытать счастья – почему не попробовать? Америка для предприимчивых людей – клад. В Пенсильвании, в Иллинойсе – уголь, в Мичигане, Аризоне – медь, в Колорадо – свинец, в Огайо – нефть. Мне самому, разумеется, жаль, что сын покидает нас, но я считаю, что всегда нужно приветствовать в молодых людях инициативу.
– Я понимаю, мой милый. Но уголь, нефть, железо… Разве их здесь нет? И разве в Европе нельзя разбогатеть? Слава Богу, у нас жизнь культурная… Тепло, просторно, едим хорошо. Все удобства – лошадь есть, коляска, в доме прекрасные печи, керосин, свечи, прачка приходит, стирает белье… Недалеко – городская баня. А там – желтая лихорадка, разбои. И до сих пор рабство!.. Ведь он у нас брюнет… Чего доброго примут за негра и продадут.
– Все это пустяки, – серьезно говорит мать отъезжающего, внимательно рассматривая лежащую возле нее на столе небольшую географическую карту. – Никто его, разумеется, не продаст. Но ты, дорогой мой, – обращается она к сыну, – все-таки будь там осторожен. Если можно, сократи число поездок по Америке, не удаляйся особенно от берегов океана. Вот, ты хочешь побывать в Колорадо. А к чему так далеко ездить? Хватит Пенсильвании, Виржинии. В крайнем случае, можешь объездить побережье Каролины – северной, южной. И довольно. Мы, действительно, будем беспокоиться с бабушкой, если тебя завезут куда-нибудь в Небраску или в Дакоту. Мало ли что может случиться!
– Эх, я бы тоже с удовольствием поехал в Америку! – мечтательно говорит младший внук, с завистью взглянув на старшего брата. – Индейцы так ловко похищают людей и так хорошо снимают с головы своих врагов скальпы! А ты привезешь мне оттуда хоть один скальп? Обещай!
– Оставь глупости.
– Хороши глупости! Я сам читал твою книжку. Вообще, в Америке гораздо интереснее жить не в Нью-Йорке или где-нибудь в городе, а в степях, среди индейских племен. Сколько их там! Ирокезы, атабаски, дакота, сиу, аппалахи… Ты можешь прекрасно поселиться с ними и заниматься охотой!
1949 год
В одном из больших городов Северо-Американских Соединенных Штатов в уютной столовой за массивным столом обедает семья: бабушка, ее сын – глава семьи, жена и несколько внуков. Настроение у всех тревожное, грустное. И есть от чего. Старший внук – молодой человек лет двадцати пяти, завтра улетает в Европу.
– Бабушка, ты опять плачешь? – заметив слезы на глазах старушки, укоризненно нежно говорит уезжающий. – Ведь я ненадолго: на несколько месяцев.
– Да, знаю, – всхлипывая, отвечает бабушка. – Но все-таки… Как ты там будешь один? Кругом коммунисты, везде забастовки, саботаж, аресты, процессы против шпионов… Разве не проще вести коммерческие дела здесь же, в Америке, со своими американцами?
– Ну, вот… Снова ты! Я же говорил тебе, моя милая, что ничего опасного нет. Ведь я же в Париж полечу!
– Да, в Париж. Но ты хочешь оттуда отправиться и вглубь Европы. А что такое теперь глубь Европы? Схватят в гостинице, арестуют, посадят в тюрьму, начнут пытать. И под конец расстреляют.
– Мама, успокойся, пожалуйста, – наставительно говорит престарелой матери глава семьи. – Никто твоего любимца не расстреляет. А если человек хочет попытать счастья – почему не попробовать? Европа для предприимчивых людей сейчас действительно клад. Рынок – огромный, всюду разрушения, во всем острая нужда. Наши товары требуются и во Франции, и в Италии, и в Греции, и в Югославии, и в Венгрии… Разумеется, мне самому жалко, что сын покидает нас. Но я считаю, что всегда нужно приветствовать в молодых людях инициативу.
– Да, я понимаю… Но… Разве нельзя наши товары продавать в Мексике? Или в Бразилии? Слава Богу, тепло нам, просторно, едим хорошо, жизнь культурная. Все удобства… Свой автомобиль, мотоциклеты… Центральное отопление, ванна, души. Почта отправляется с нашего этажа. Сор выбрасывается прямо из кухни в трубу. Белье стирается автоматически. А там? Там зимой в отелях не топят, простынь не дают, холодильников нет, письма нужно носить на почту. И, кроме того, в половине Европы – рабство. Никто свободно слова сказать не может… А вдруг он произнесет что-нибудь такое неподходящее? Или потеряет документ? Пропал мальчик!
– Все это пустяки, – серьезно говорит мать отъезжающего, внимательно рассматривая возле себя на столе маленькую географическую карту Европы. – Но ты, дорогой мой, – наставительно обращается она к сыну, – будь все-таки осторожен. Если можно, сократи число поездок, не удаляйся особенно
