Там, где кончается волшебство - Джойс Грэм
– Осока, впусти, – услышала я жалобный крик, – меня тут убивают!
Я мигом отворила. Захлопнув дверь, он привалился к ней спиной и с чувством выдохнул, как будто спасся от разъяренного быка. Он снял фуражку и вытер мокрый лоб. Веснушки на его лице перемешались с каплями дождя, и он стал похож на речную форель.
– Иди к огню, – сказала я.
Артур стряхнул с непромокаемой накидки капли, и несколько дождинок попали на меня. Потом он встал спиной к камину. От него повалил пар, лицо побагровело. Взяв у него отяжелевшую фуражку, я спросила:
– Надеюсь, ты не на своем треклятом мотоцикле прикатил?
– Пешком пришел.
– Зачем? Неужто лорду Стоуксу недостаточно большого теплого особняка и так не терпится прибрать к рукам нашу дырявую развалюху?
– Осока, лорд Стоукс давно в маразме. Это Норфолкскому Угрю вы не даете покоя.
Так называли управляющего поместьем Винаблза, скользкого мерзкого типа с нежным цветом лица и пухлыми розовыми щечками. Так вот кто наблюдал за нами со ступенек «Белла», когда избили Мамочку.
– Какая разница, кому охота нас выдворить.
– Мне жаль, – промолвил Артур, – я бы хотел помочь тебе, но как?
Я посмотрела на него с надеждой; он тоже не отрываясь глядел на меня, окутанный клубами пара, поднимавшегося от плаща. Потом надежда умерла. Пускай он даже там работает, но что он может? Нас отвлекли со звоном падающие в миску капли.
– Не крыша, а решето, – вздохнула я.
– Когда дождь поутихнет, я залезу и починю.
– Это перед тем, как вышвырнуть меня отсюда? К чему такие хлопоты?
Конечно, я понимала к чему.
– А? Что? – переспросил он, словно не расслышав.
Артур засунул палец в ухо и покрутил, делая вид, что прочищает ушной канал. Подошел к месту протечки, задрал голову и присмотрелся.
– Осока, тебе бы парня, чтоб занимался всем этим.
– Парни слишком много жрут, – отрезала я.
Покосившись на меня, он продолжал осматривать крышу.
– Я думаю, может, удастся выторговать для тебя еще парочку недель. Небольшую отсрочку.
– Но как?
Он разговаривал с дырявой крышей, на меня даже не смотрел.
– Дел у Норфолкского Угря сейчас по горло. Голова чем только не занята. Имей в виду, я не гарантирую, что у меня получится. Но я попробую.
Я вдруг почувствовала, что он, наверное, что-то знает, но не хочет говорить.
– Зачем ты это делаешь?
Он наконец-то оторвался от протечки и пристально взглянул на меня:
– Осока, кончай уже. Как будто ты не знаешь зачем.
А я подумала: как это несправедливо, что нам все сходит с рук. Мужчины из кожи вон лезут, чтобы нам понравиться, а мы притворяемся, будто не замечаем. Мне стало жалко Артура.
– Я буду благодарна за любую помощь.
Заставив его снять плащ и приготовив чай, я изложила во всех подробностях свою финансовую ситуацию. Он лишь присвистнул и почесал подбородок в поисках вдохновения, которое не приходило. Мы посмеялись, вспомнив, как Мамочка отделала его палкой. Потом я попыталась поблагодарить его за то, что он вступился за нас в Кивелле, но он об этом даже слышать не хотел.
– Позорище! – промолвил Артур.
Тема угасла, и наступило молчание, свидетельствующее, что ему пора.
– Да, кое-что еще, – сказал он, втискивая руки в мокрый плащ. – Те хиппи, с фермы. Они у вас воду тут качают.
– И что с того?
– Просили передать, что им нельзя.
– Но это же нечестно.
– Я знаю. Они безвредные. Норфолкский Угорь тоже понимает, что не может запретить тебе давать им воду. Осока, тебе решать, но, если полезешь в бутылку, ты не облегчишь себе жизнь. Конечно же, тебе решать.
Артур напялил хлюпающую фуражку: что толку-то, ведь за окном все так же поливало. Его ждала работа. Когда он вышел, я слишком стремительно хлопнула дверью. Потом задумалась, а капелька дождя с дырявой крыши упала в миску.
Тем утром дождь разошелся не на шутку; полдня он извивался в сером воздухе, как уж, потом, хоть и не прекратился, утих, и небо просветлело. Надев толстую шерстяную кофту и ботинки, я вышла прогуляться до Пайкхорнского леса. Мне нужно было многое обдумать. Чтобы не застудить уши, я повязала на голову черный платок. И мне плевать, что я похожа на пугало.
Землевладельцы пытались нас выставить не только из-за долгов по аренде. Им нужен был сам дом: наверное, хотели поселить там кого-нибудь из своих работников, а Мамочкино отсутствие развязало им руки. Кто я такая? Простая девушка почти без опыта и совершенно без защиты. Я вновь подумала про Артура, но решила, что хвататься за мужчину, за первого попавшегося мужчину, когда тебе нужна поддержка, – проявление слабости.
Протянутые над полями провода, бегущие между гигантскими опорами, шипели от воды. Сойдя с дороги, я углубилась в распаренный от ливня лес. Чернеющая тропка – сплошное удобрение, намешанное из корней орляка и гниющих листьев, – была подтоплена. Побеги папоротника, деревья и кустарник умылись дочиста, напились влаги и восторженно ликовали. Я вдруг почувствовала, как каждый лист и ветка искрятся жизнью и звенят от капающей благодати. Воздух гудел от электричества. Запах стоял божественный.
И в лесу, и среди полей я чувствовала себя как дома. Земля и распорядок появления растений – надежный календарь. Даже лучше обычного календаря. Что толку знать, что на дворе десятое или пятнадцатое марта, если земля дает понять, что год замешкался. Дни, хочешь не хочешь, идут своим чередом, а вот природу поторопить нельзя. Нет смысла в мае рвать ромашку, если до этого шли долгие дожди, или пытаться собирать терн осенью до заморозков. Только по листьям можно составить полную картину, по лиственному альманаху определить истинное время года. Мы с Мамочкой следили, какие листья в живых изгородях когда желтеют, опадают, распускаются, и это было нашим главным ориентиром.
В лесу (во всяком случае, так говорила Мамочка) я часто поддавалась «искушению». Вот и сейчас я чувствовала, что плыву, лечу, будто меня уносит, только на сей раз я не одернула себя и даже впала в легкий транс. Прозрачные дождинки-бусинки, свисающие с каждой ветки, почки, листика, вдруг стали увеличиваться, пока не превратились в идеальные мерцающие серебряные сферы, которые в итоге доросли до крупных, наполненных светом шаров. Орляк отяжелел под новой ношей, пригнулся к земле, но молодые стебли выстояли – они нежданно распрямились и, как катапульты, выстрелили шарами в воздух; с ветвей и почек последовали такие же канонады, и в воздух полетели мириады переливающихся фонариков.
Я знала, что могу кататься на этих световых шарах. Забраться в них и плавать над домами, прислушиваясь к разговорам. Бесценный дар. И если бы я только поняла, зачем он мне, меня бы в этом мире больше не было; но в то мгновенье я лишь парила, парила меж деревьев. Я чувствовала, что не нуждаюсь в помощи. Я чувствовала, что мне известны все ответы.
– Что вы здесь делаете?
Я с треском рухнула на землю – секундная паника, неловкая заминка; потребовалось время, чтобы снова научиться говорить, прийти в себя, найти голосовые связки, язык, слова, которые не вызвали бы подозрения. Но подозрения в чем?
– Я напугал вас?
Еще бы. Ведь это был не кто иной, как управляющий поместьем Винаблз. Норфолкский Угорь собственной персоной, а я только и могла, что стоять и тупо пялиться. Он смотрел на меня щенячьим взглядом. К его щекам, таким припухлым и розовым, хотелось прикоснуться. Он улыбался, но что-то было в нем невыразимо грустное, какая-то трагедия, и его хотелось защитить.
Не правда ли, смешно, учитывая, что этот человек намеревался выселить меня из дома. Я ожидала, он начнет ругаться, что я гуляю по их лесу. В поместье Стоукс любили делать вид, будто лес их собственность. Но я-то знала, что лес принадлежит не им, а фонду и что граница имения проходит как раз по кромке леса. Но Угорь молчал.
– Я загляделся на вас. Вы были так погружены в себя, – промолвил он.
– Была, – парировала я.
