Пожиратель душ. Об ангелах, демонах и потусторонних кошмарах - Генри Каттнер
Что это – кто-то кричит вдалеке?
Темнота и плеск бухты. Он пополз дальше, чувствуя, как холодные воды охватывают его тело. Снаружи пещеры, заглушенный расстоянием, донесся настойчивый зов:
– Грэм! Грэм Дин!
В ноздри ему проник запах илистой морской гнили – знакомый приятный запах. Теперь Дин знал, где он. Это была пещера, где в своем сне он поцеловал морскую обитательницу. Пещера, в которой…
Теперь он вспомнил. Черный морок в голове рассеялся, и Дин все вспомнил. Его мозг соединил пробелы в памяти, и он снова увидел, как приходил сюда раньше, тем же вечером, до того как очутился в воде.
Сюда его призвала Морелия Годольфо; сюда в сумерках направил его зловещий шепот этой морской твари, когда он встал с постели в доме доктора Ямады. Как песнь сирены, этот шепот выманил Дина сюда в его снах.
Теперь он вспомнил, как она свилась у его ног, когда он вошел, вздыбила побелевшее от морской воды тело, чтобы ее звериная голова оказалась рядом с его головой. А затем страстные мясистые губы прижались к его губам – отвратительные склизкие губы поцеловали его снова. Влажным, промозглым, пугающе жадным поцелуем! Чувства Дина потонули в мерзости этого поцелуя, ибо он знал, что с этим вторым поцелуем он обречен.
«Морская обитательница заберет ваше тело», – говорил доктор Ямада, и второй поцелуй означал гибель.
И все это произошло каких-то несколько часов назад!
Дин метался по каменному мешку, стараясь не угодить в воду. В какой-то момент он впервые за эту ночь опустил взгляд на свое тело: волной изогнув шею, глянул на обличье, которое носил на протяжении трех часов, проведенных в море. Он увидел рыбоподобную чешую, бородавчатую белесую кожу, покрытую слизью; увидел жилистые плавники. И тогда он заглянул в воду бухты, чтобы разглядеть отражение своего лица в тусклом лунном свете, просачивающемся через трещины в скале.
Он увидел все…
Его голова покоилась на длинной шее рептилии. Антропоморфная голова с резкими, до уродливости нечеловеческими очертаниями. Глаза были белые и выпуклые; они таращились стеклянным взглядом утопленника. Носа не было, а центр лица занимали сплетенные в клубок червеобразные синие щупальца. Самым отвратительным был рот. Дин увидел на мертвом лице бледные белые губы – человеческие губы. Губы, которые целовали его собственные губы. А теперь – они принадлежали ему!
Он пребывал в теле кошмарной морской твари – той, что однажды завладела душой Морелии Годольфо!
В этот момент Дин с радостью принял бы смерть, ибо вынести дикий, богомерзкий страх этого открытия было выше его сил. Теперь он все понял о своих снах и о легендах; он познал истину и заплатил ужасную цену. Он явственно вспомнил, как очнулся в воде и поплыл навстречу тем – другим. Он вспомнил громадную черную массу, с которой утонувших людей собирали в лодки, – останки разбитой конструкции в воде. Что там рассказывал Ямада? «Когда случается кораблекрушение, они отправляются на его место, как стервятники на пир». И сейчас наконец он понял то, что́ ночью от него ускользнуло: что это была за конструкция в воде. Это был рухнувший дирижабль. Дин отправился к обломкам вместе с этими тварями, и они забирали людей… Три часа… О боже! Дину остро захотелось умереть. Он обитал в морском теле Морелии Годольфо, и оно было слишком гнусно, чтобы в нем жить.
Морелия Годольфо! Где она сейчас? И где его собственное тело, внешняя оболочка Грэма Дина?
Шорох в тени пещеры, раздавшийся позади, возвестил ему ответ. В лунном свете Грэм Дин увидел себя – увидел свое тело, разглядел все его очертания. Согнувшись, оно тайком кралось мимо бухты в попытке улизнуть.
Перепончатые плавники Дина стремительно задвигались. Его тело повернулось.
Видеть себя отраженным без зеркал было отвратительно; еще отвратительнее было видеть, что на его лице больше нет его глаз. Хитрые, злобные глаза морской твари глядели на него, скрываясь за маской из живой плоти, и горели праисторическим дьявольским огнем. Псевдочеловек рыкнул на него и попытался юркнуть в темноту. Дин последовал за ним, на всех своих четырех конечностях.
Он знал, что надо сделать. Эта морская тварь – Морелия – забрала его тело во время того последнего черного поцелуя, а его насильно отправила в свое тело, но она еще не окрепла в достаточной степени, чтобы выйти в мир. Потому-то он и нашел ее все в той же пещере. Но теперь она уйдет, и дядя Майкл никогда ничего не узнает. Не узнает и мир, какой ужас крадется по нему, – узнает, только когда уже будет поздно. Дин, содрогаясь от отвращения к собственной жалкой оболочке, понимал, что должен сделать.
Он намеренно загнал свое ложное тело в каменный угол. В ледяных глазах появился страх…
Звук заставил Дина изогнуть змеиную шею и обернуться. Остекленевшими рыбьими глазами он увидел Майкла Ли и доктора Ямаду. Они входили в пещеру с фонарями в руках.
Дин знал, что они сделают, и ему уже было все равно. Он навалился на человеческое тело, которое вмещало душу морской твари, обхватил трепещущими плавниками, обнял и приблизил зубы к белой, человеческой шее чудовища.
Позади он слышал крики, но это было уже не важно. Ему необходимо исполнить долг, совершить искупление. Уголком глаза он увидел ствол револьвера, сверкнувшего в руке Ямады.
Затем пришли две разящие вспышки пламени и забвение, которого Дин так жаждал. Но он умер счастливым, ибо искупил черный поцелуй.
Уже проваливаясь в небытие, Грэм Дин звериными клыками прокусил свое собственное горло, и сердце его наполнилось миром, ибо на пороге смерти он увидел, как он сам умирает…
Его душа растворилась в третьем черном поцелуе смерти.
Насмешка Друм-ависты
Есть история о зловещих голосах, однажды ночью раздавшихся на мраморных улицах давно павшего Бел-Ярнака. «Зло пришло в наши земли, рок настиг прекрасный город, где живут дети наших детей. Горе, горе Бел-Ярнаку», – говорили они. Тогда жители города в страхе собрались тесными группами, опасливо поглядывая на Черный минарет, громада которого нависала над храмовыми садами, ибо известно каждому: когда в Бел-Ярнак приходит беда и близится страшный конец света – вини Черный минарет.
Горе, горе Бел-Ярнаку! Давно пали его сияющие серебряные башни, ушло волшебство, померк лоск. А ночами, втайне, под тремя лунами,
