Джеймс Джойс - Дублинцы. Улисс (сборник)
– Ну? Вы что, весь день будете так стоять? Знаете, Фаррингтон, вы плохо себе представляете положение!
– Я ждал, не будет ли…
– Вам нечего ждать, не будет ли. Ступайте вниз и выполняйте вашу работу.
Мужчина тяжело прошагал к дверям и услышал, выходя, как мистер Оллейн прокричал вдогонку ему, что если контракт к вечеру не будет готов, об этом услышит мистер Кросби.
Вернувшись к своему столу в нижней конторе, он пересчитал, сколько листов еще оставалось переписать. Потом взял перо, обмакнул в чернила, но продолжал при этом тупо смотреть на последние написанные слова: В данном случае означенный Бернард Бодли будет… Уже темнеет, через несколько минут зажгут газ – тогда и можно будет писать. Он ощутил отчаянную потребность промочить горло. Встав из-за стола, он снова поднял крышку барьера и направился к выходу. Увидев это, старший клерк вопросительно посмотрел на него.
– Не беспокойтесь, мистер Шелли, – сказал мужчина, жестом показывая цель своей отлучки.
Старший клерк кинул взгляд на вешалку, но, увидев батарею шляп в целости, промолчал. Оказавшись на площадке, мужчина тут же извлек из кармана клетчатую кепку, натянул на голову и сбежал вниз по расшатанным ступенькам. На улице он крадучись, держась у стенки домов, продвинулся до ближайшего угла, где сразу нырнул в темный проем двери. Тут он был вне опасности, у О’Нила в сумрачной задней комнатке, и, заполнив все окошечко в бар распаленным лицом, принявшим цвет темного вина или темного сырого мяса, хрипло крикнул:
– Эй, Пэт, выдай-ка простого, будь другом!
Служка принес ему стакан портера. Он залпом осушил его и попросил тминного семени. Выложив на стойку пенни и предоставив служке нащупывать в темноте монету, он покинул убежище так же крадучись, как пришел.
Темнота в союзе с густым туманом уже победила февральский день, и на Юстейс-стрит зажглись фонари. Пробравшись мимо домов, мужчина достиг подъезда своей конторы. Он думал о том, успеет ли он переписать контракт. На лестнице ноздри его приветствовал пряный и влажный запах: очевидно, пока он выходил к О’Нилу, явилась мисс Делакур. Он сунул кепку обратно в карман и, сделав непринужденный вид, вошел в комнату.
– Вас спрашивал мистер Оллейн, – сказал недовольно старший клерк. – Вы где были?
Мужчина бросил взгляд на двух посетителей, стоявших у барьера, как бы намекая, что он затрудняется ответить в их присутствии. Оба посетителя были мужского пола, и старший клерк позволил себе смешок.
– Знаю я эти штучки, – сказал он. – Пять раз на день, это слегка чересчур… Ладно, вы лучше не мешкайте и приготовьте для мистера Оллейна копии нашей переписки по делу Делакур.
Выговор в присутствии публики, взбеганье по лестнице, проглоченный наспех портер сбили и перепутали все мысли мужчины, и, когда он уселся за стол, начав собирать нужные бумаги, он понял, что закончить копию контракта к половине шестого – безнадежное дело. Спускалась ночь, темная и сырая, и ему не терпелось размыкать ее по барам в компании друзей, в звоне стаканов, под ярким светом газовых ламп. Он собрал корреспонденцию по делу Делакур и вышел. Он надеялся, что мистер Оллейн не обнаружит отсутствия двух последних писем.
Пряный и влажный запах духов отмечал весь путь до кабинета мистера Оллейна. Мисс Делакур была дамою средних лет и еврейской наружности. Говорили, что мистер Оллейн неравнодушен к ней или же к ее деньгам. Она часто приходила в фирму, и когда приходила, оставалась подолгу. Сейчас она, в облаке духов, сидела подле его стола, поглаживая ручку зонтика и покачивая большим черным пером на шляпе. Мистер Оллейн развернул свое кресло, чтобы быть к ней лицом, и резво покачивал правой ногой, переброшенною через левое колено. Мужчина положил корреспонденцию на стол с почтительным поклоном, которого ни мистер Оллейн, ни мисс Делакур не удостоили внимания. Мистер Оллейн постукал пальцем по принесенным бумагам, а потом махнул пальцем в его сторону, как бы говоря: Порядок, можете идти.
Мужчина вернулся в нижнюю контору и снова уселся за свой стол. Он напряженно уставился в незаконченную фразу: В данном случае означенный Бернард Бодли будет… и подумал, как странно, что все три последних слова начинаются с одной буквы. Старший клерк начал торопить мисс Паркер, говоря, что она не успеет напечатать все письма к отправке почты. Некоторое время мужчина прислушивался к стрекоту машинки, а потом принялся за окончание контракта. Но в голове у него было мутно, и мысли уносились в яркий свет и гомон трактира. Вечер – пора для пуншей. Он продирался сквозь контракт, но когда пробило пять, ему еще оставалось четырнадцать страниц. К дьяволу! Никак не выйдет вовремя кончить. Его раздирало желание громко выругаться, грохнуть со всей силой по чему-нибудь кулаком. Он был так распален, что написал Бернард Бернард вместо Бернард Бодли, и пришлось страницу начать сначала.
Он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы начисто разнести всю контору. Его тело изнывало что-нибудь сделать, вырваться и разрядиться в насилии. Все издевательства его жизни распаляли его… Может, подойти самому к кассиру насчет аванса? Да нет, кассир – дрянь, паршивая дрянь, не даст он аванса… Он знал, где найдет своих парней, Леонарда, и О’Халлорана, и Флинна. Барометр его эмоций показывал бурю.
Воображение так унесло его из реальности, что его дважды окликнули по имени, прежде чем он отозвался. Мистер Оллейн и мисс Делакур стояли по ту сторону барьера, а все служащие повернулись и смотрели, ожидая, что сейчас нечто произойдет. Мужчина встал из-за стола. Мистер Оллейн разразился бранной тирадой, заявляя, что двух писем не хватает. Мужчина отвечал, что ему ничего не известно об этих письмах, он сделал точную копию всей корреспонденции. Но мистер Оллейн продолжал свою тираду, и она была такой злобно-агрессивной, что мужчина еле удерживался, чтобы не опустить свой кулак на череп коротышки перед собой.
– Я ничего не знаю об этих двух письмах, – тупо повторил он.
– Вы – ничего – не знаете. Да-да, вы ничего, конечно, не знаете, – произнес мистер Оллейн. – Только скажите мне, – тут он на миг обернулся к даме, ища ее одобрения, – вы что, меня принимаете за идиота? Вы считаете, что я полный идиот, да?
Мужчина перевел взгляд с лица дамы на маленькую яйцевидную головку, потом обратно; и прежде чем он сам это осознал, его язык нашел гениальный ход.
– Мне кажется, сэр, – сказал он, – лучше не задавать мне такой вопрос.
Настала такая пауза, что служащие буквально перестали дышать. Все были в изумлении (и автор остроты не менее окружавших его), а мисс Делакур, дама плотной комплекции и склонная к шутке, широко ухмыльнулась. Мистер Оллейн принял окраску шиповника, и рот его перекосила гримаса карличьей взбешенности. Он начал тыкать своим кулачком в направлении лица мужчины, пока кулачок не стал походить на рычаг какой-то электрической машины:
– Вы наглый грубиян! Вы наглый грубиян! С вами будет разговор короткий! Увидите! Вы передо мной извинитесь за свою наглость, или вы мигом вылетите из конторы! Вы вылетите, это я вам говорю, или же вы извинитесь!
* * *Он стоял в подъезде напротив выхода из конторы и ждал, появится ли кассир один или нет. Все служащие уже прошли, и наконец показался кассир вместе со старшим клерком. Бесполезно было подходить, заговаривать, раз он со старшим клерком. Мужчина понимал, что дела его весьма плохи. Ему придется униженно извиняться перед мистером Оллейном за свою дерзость, но вдобавок он знал, каким змеиным гнездом контора станет теперь для него. Ему еще помнилось, как мистер Оллейн затравил и выжил из конторы малыша Пика, чтобы освободить местечко для собственного племянника. Он ощущал себя во власти диких инстинктов, жажды, мстительности, он был зол на себя и на целый свет. Уж теперь мистер Оллейн ему не даст ни минуты покоя, он ему устроит адскую жизнь. На сей раз идиот – это он сам. Не мог подержать язык за зубами? Но они никогда не ладили, он и мистер Оллейн, с первых же дней, когда тот застал, как он передразнивает его северный акцент на потеху Хиггинсу и мисс Паркер. С того все и началось. Насчет занять, кстати, можно бы к Хиггинсу, да тот сам вечно на мели. Мужик живет на два дома, где ему…
Он снова почувствовал, как все его большое грузное тело изнывает по вольготному удобству трактира. В промозглом тумане он начал мерзнуть и подумал, нельзя ли призанять у Пэта, того, что из заведения О’Нила. Но у него больше бобика не занять, а с бобика что толку. Но надо, ведь где-то надо взять денег, последний пенс пошел на стакан портера, и вот-вот станет так поздно, что уж нигде не добудешь. И вдруг, теребя цепочку от часов, он подумал про закладную лавку Терри Келли на Флит-стрит. Вот это в яблочко! Как раньше не догадался!
Он быстро зашагал по узенькому проходу Темпл-Бар, бормоча под нос, что все они могут идти к черту, потому что он все равно себе устроит отличный вечерок. Оценщик у Терри Келли бросил: Крона! однако залоговладелец стоял на шести шиллингах, и чтобы уж покончить, ему буквально уступили шесть шиллингов. Он вышел весело из закладной, держа монеты цилиндриком между большим пальцем и остальными. На Уэстморленд-стрит по тротуарам текла толпа молодых женщин и мужчин, возвращающихся со службы, и оборванные мальчишки сновали, выкрикивая названия вечерних газет. Он рассекал толпу, взирая на всю картину удовлетворенно и гордо, бросая на барышень из контор победоносные взгляды. В голове у него стоял шум от трамваев, их звонков и искрящих дуг, а нос уже обонял дымки, завивающиеся колечками над пуншем. На ходу он заранее подготавливал, как будет рассказывать происшествие парням:
