Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

Собеседники исчезли в воротах, а Мадзя подумала:

"О чем это они толкуют, уж не об Эленке ли? Если Дембицкий расскажет пану Стефану, как она вела себя на занятиях, то я бы на ее месте отказалась от поездки за границу".

Глава восьмая

Планы спасения

Дембицкий и пан Стефан в эту минуту действительно вели серьезный разговор о пани Ляттер.

Начали они с того, что отправились обедать в изысканный ресторан на Краковском Предместье, где заняли самый уютный кабинет с готическими креслами, обитыми зеленым утрехтским сукном, и двумя большими зеркалами, на поверхности которых обладатели колец с брильянтами выписывали соленые словца, не отличавшиеся особым вкусом.

Щеголеватый кельнер во фраке и белом галстуке, с прямым пробором, подал им карточки и начал предлагать меню.

- Начнем с водочки и закуски, - предложил кельнер.

- За водку спасибо, - отрезал Дембицкий.

- А мне, пожалуйста, - сказал Сольский.

- Есть свежие устрицы.

- Отлично, - заявил Сольский.

- Так, к водке можно подать устрицы. Дюжину?

- К водке подайте два соленых рыжика.

- Два рыжика и дюжину устриц?

- Два рыжика без устриц, - ответил Сольский. - А может, вы, сударь, хотите устриц?

- Гадость, - проворчал Дембицкий.

- А на обед? - спросил кельнер.

- Мне - борщ, затем можно судачка, ну, кусочек сернины и компот, заказал Сольский.

- Мне то же самое, только вместо сернины говяжью котлету, - прибавил Дембицкий.

- А вино?

- Полбутылки красного, - сказал Сольский, - а вам?

- Содовой воды.

Когда кельнер вышел из кабинета, навстречу ему шагнул хозяин.

- Ну как? - спросил он.

Кельнер махнул рукой.

- Рубля на два наберется.

- Только! - вздохнул хозяин. - Денег у таких - хоть пруд пруди, а всегда они скупы. Но ты к нему со всем уважением, он с вашим братом хорош, это пан Сольский.

- Который, тот, что постарше, или тот, что помоложе? - полюбопытствовал лакей.

- Тот, что помоложе, у которого не хватает денег на шубу.

Обслуживал кельнер на славу. Вовремя подавал кушанья, входя в кабинет, покашливал, выходил на цыпочках и Сольского титуловал ясновельможным. Гости за обедом беседовали.

- Вы, сударь, так ничего и не пьете, даже кофе, - говорил Сольский. Не ложная ли это тревога с сердцем?

- Нет. С каждым годом мне все хуже, - ответил Дембицкий.

- Тем больше оснований заняться нашей библиотекой, вряд ли вам полезно бегать вверх и вниз по этажам, - сказал Сольский.

- С каникул, с каникул. Не могу я бросить пансион, куда меня соблаговолили принять, да еще в необычное время.

- Как хотите. Что же касается пансиона, то у меня к вам просьба.

- Я вас слушаю.

- Худые толки идут о пани Ляттер, - продолжал Сольский. - Мои родственницы обвиняют ее в том, что она вводит в пансионе курс эмансипации, что какая-то панна Говард хочет непременно сделать из девочек независимых женщин.

- Сумасбродка, - улыбнулся Дембицкий.

- Не будем говорить об этой сумасбродке, хотя из-за ее пропаганды пани Ляттер может лишиться нескольких учениц. Хуже скандальная история с сыном пани Ляттер и какой-то учительницей, вот о чем слух идет в Варшаве.

Дембицкий покачал головой.

- Впрочем, это меня тоже мало трогает, - говорил Сольский. - Дело известное, молодые женщины любят, когда их соблазняют красивые парни. Нехорошо, что люди, которые знают здешние деловые отношения, вот как оценивают положение пани Ляттер: долги, сокращение доходов, большие траты на сына, а в результате угроза банкротства.

- Я слышал, она со средствами, - прервал его Дембицкий.

- И я так думал. Меж тем наш поверенный знает некоего Згерского, которому пани Ляттер платит шестьсот рублей процентов.

- Я тоже знаю Згерского. Он мне кажется тайным ростовщиком.

- То-то и оно! - подхватил Сольский. - А сколько еще таких дельцов вертится около пани Ляттер?

Дембицкий поднял брови и пожал плечами.

- Понятно, - сказал Сольский. - Я тоже не стал бы вмешиваться в чужие дела, если бы не сестра, - она меня предупредила, что не допустит банкротства пани Ляттер. Поймите мое положение. Я не могу по такому делу идти к пани Ляттер, она вышвырнет меня за дверь и будет совершенно права; но прибегнуть к помощи нашего поверенного или адвоката тоже боюсь, потому что положение может оказаться еще более щекотливым. С другой стороны, как ни похвальна привязанность моей сестры к женщине, которая ее воспитала, все же я не могу допустить, чтобы на деньги Ады пан Норский соблазнял гувернанток. Пусть себе соблазняет, но только не на деньги моей сестры, которая, насколько я знаю, не только не согласилась бы поддерживать подобные дела, но и весьма сочувствует мнимым жертвам.

- Не вижу, чем бы я мог помочь вам, - сказал Дембицкий.

- А меж тем вы много можете сделать, - возразил Сольский. - Вы бываете в пансионе и можете судить, действительно ли положение является катастрофическим и что можно спасти: пансион пани Ляттер или только самое пани Ляттер? Затем вы можете уловить момент, когда пани Ляттер непременно надо будет оказать помощь.

- А дальше?

- Тогда вы шепнете нашему поверенному, а уж он уладит все дело. Посоветовавшись с ним, пани Ляттер, быть может, продаст пансион или согласится взять компаньона, который контролировал бы доходы и расходы. Не знаю, как она решит. Во всяком случае, ей не придется закрывать пансион в середине года, и она будет знать, что с нею самой ничего не случится.

- Мне кажется, все это сплошное недоразумение, у пани Ляттер есть деньги, - заметил Дембицкий.

- Дорогой мой, - ответил Сольский, - с вами я не стану играть в прятки. У пани Ляттер есть деньги, потому что сестра одолжила ей шесть тысяч рублей, за что поверенный устроил мне скандал. Но дела пани Ляттер, очевидно, плохи, потому что за помещение она вместо двух тысяч пятисот уплатила только тысячу рублей. Наконец, я располагаю сведениями, что денежные затруднения не могут быть у нее временными, так как пан Норский не только живет на широкую ногу, но и играет в карты.

Обед кончился, а Дембицкий все качал головой и раздумывал.

- Вы исполните мою просьбу? - спросил Сольский. - Ведь речь идет не о вашем вмешательстве, а лишь о том, чтобы уловить момент, когда пани Ляттер будет грозить банкротство.

- Что ж, я могу это сделать, если только мне удастся; но боюсь, как бы не испортить все дело, видите ли... меня там недолюбливают, - скривился Дембицкий.

- Я все знаю, знаю о столкновении с панной Эленой, отчасти даже постиг самое панну Элену, чего она, кажется, не подозревает. И все же прошу вас, не откажитесь уведомить моего поверенного, что в такое-то время он может посетить пани Ляттер. Это не я вас прошу, а моя сестра, - торжественно закончил Сольский, полагая, видимо, что просьба сестры должна разрешить все сомнения.

- Способная девушка панна Ада, - сказал Дембицкий. - Что она думает делать?

- Ах, откуда мне знать! - с улыбкой ответил Сольский. - Может, захочет стать профессором в каком-нибудь американском университете. Вы знаете, женщины сейчас хотят быть депутатами, судьями, генералами. Что ж, пусть поступает, как хочет; мое дело быть всегда ее опекуном, а советчиком тогда, когда она меня попросит.

- Панна Магдалена Бжеская тоже очень способная девушка, очень способная! - прервал его Дембицкий.

Сольский взял старика за руку и, глядя ему в глаза, сказал:

- О способностях ее я не знаю, но мне кажется, что для моей сестры она была бы более подходящей подругой, чем панна Норская. Боюсь, как бы Ада не испытала жестокого разочарования, но воля ваша, что делать с женскими симпатиями?

Они вышли из ресторана, и пан Стефан направился с Дембицким к его дому.

- Итак, дорогой мой, - сказал он на прощание, - поскорее переходите в нашу библиотеку. Дом отапливается, слуга ждет...

- С каникул, с каникул, - ответил Дембицкий.

- Это ваш срок, а мой - хоть сейчас.

- Стало быть, в среду вы с сестрой уезжаете?

- Нет. Сестра и панна Норская уедут с нашей тетушкой, а я присоединюсь к ним только под Новый год в Риме.

Они пожали друг другу руки. Дембицкий направился домой, а Сольский смотрел ему вслед и думал:

"Ах, как заметно, что этот человек носит в себе нечто драгоценное и хрупкое. Как осторожно он ступает, точно чувствует, что если поскользнется, то упадет на самое дно могилы. Тяжелый это удел, когда жизнь надо тратить только на сохранение жизни!"

Вдруг мысли его приняли другое направление.

"Ну, а я, - сказал он себе, - а я? На что трачу я свою жизнь? Он тяжело болен, а работает, чтобы прокормиться, опекает маленькую племянницу, учит девочек зоологии и географии, мало того, трудится над какой-то новой философской системой. Все это делает инвалид, у которого в любой момент может случиться разрыв сердца, и, уж конечно, не от любви. Я здоров как бык, кажется, умен и энергичен, обладатель большого состояния, стремлюсь к деятельности и - ничего не делаю! Я могу все купить: развлечения, любовниц, знания. Не могу купить только одного: цели деятельности. Если человеку не за что ухватиться - это болезнь, которая не легче порока сердца. А каково быть вечным кандидатом в вожаки, когда никто не нуждается в вожаках, потому что никуда не собирается! Вот они, современные муки Тантала! Я буду последним негодяем, если ничего не добьюсь со своими великими стремлениями".