Джером Сэлинджер - Зуи
Фрэнни покачала головой. Она все еще машинально гладила Блумберга. Казалось, она смотрит в одну точку - на рояль.
- Я не могла хоть разок удержаться, не вылезать со своим мнением,сказала она.- Это был чистый ужас. Чуть ли не с первой секунды, как он встретил меня на вокзале, я начала придираться, придираться, придираться ко всем его взглядам, ко всем оценкам - ну абсолютно ко всему. То есть к каждому слову. Он написал какое-то безобидное, школьное, пробирочное сочинение о Флобере, он так им гордился, так хотел, чтобы я его прочла, а мне показалось, что его слова звучат как-то покровительственно, знаешь, как студенты делают вид, что на английской кафедре они уже свои люди, и я ничего лучше не придумала, чем...
Она замолчала. Потом снова покачала головой, и Зуи, стоя к ней вполоборота, прищурился, внимательно ее рассматривая. Теперь она еще больше походила на больного после операции, она была даже бледнее, чем утром.
- Просто чудо, что он меня не пристрелил,- сказала она.- Я бы его от всей души поздравила.
Это ты мне рассказывала вчера вечером. Мне не нужны несвежие воспоминания с самого утра, брат,- сказал Зуи и снова отвернулся к окну.Во-первых, ты бьешь мимо цели - начинаешь ругать разные вещи и людей, а надо бы начать с самой себя. Мы оба такие. Я точно так же говорю о своем телевидении, черт побери, сам знаю. Но это н_е_в_е_р_н_о. Все дело в н_а_с с_а_м_и_х. Я тебе уже не раз говорил. Почему ты этого никак в толк не возьмешь?
- Не такая уж я бестолковая, только ты-то все время...
- Все дело в н_а_с с_а_м_и_х,- перебил ее Зуи.- Мы уродцы, вот и все. Эти два подонка взяли нас, миленьких и маленьких, и сделали из нас двух уродов, внушили нам уродские принципы, вот и все. Мы - как Татуированная Женщина, и не будет у нас ни минуты покоя до конца нашей жизни, пока мы всех до единого тоже не перетатуируем.- Заметно нахмурившись, он сунул сигару в рот и попробовал затянуться, но сигара уже потухла.- А сверх всего,- быстро продолжал он,- у нас еще и комплексы "Умного ребенка". Мы же так всю жизнь и чувствуем себя дикторами. Все мы. Мы не отвечаем, мы вещаем. Мы не разговариваем, мы разглагольствуем. По крайней мере, я такой. В ту минуту, как я оказываюсь в комнате с человеком, у которого все уши в наличии, я превращаюсь в я_с_н_о_в_и_д_я_щ_е_г_о, черт меня подери, или в живую шляпную булавку. Король Всех Зануд. Взять хотя бы вчерашний вечер. В Сан-Ремо. Я непрестанно молился, чтобы Хесс не рассказывал мне сюжет своего нового сценария. Я отлично знал, что у него все уже готово. Я знал, черт побери, что мне оттуда не выбраться без сценария под мышкой. Я только об одном и молился - чтобы он избавил меня от устного предисловия. Он не дурак. Он з_н_а_е_т, что я не могу держать язык за зубами.
Зуи резко и неожиданно повернулся, не снимая ноги с подоконника, и взял - скорее, схватил - с письменного стола матери пачку спичек. Он опять повернулся к окну, глянул на школьную крышу и снова сунул сигару в рот - но тут же вынул.
- Черт бы его побрал совсем,- сказал он.- Он все-таки душераздирающе туп. Точь-в-точь как все на телевидении. И в Голливуде. И на Бродвее. Он думает, что все сентиментальное - это н_е_ж_н_о_с_т_ь, и г_р_у_б_о_с_т_ьэто признак реализма, а все, что кончается потасовкой,- законное разрешение конфликта, который даже...
- И ты все это с_к_а_з_а_л?
- Сказал, не сомневайся! Я же только что тебе объяснил, что не умею держать язык за зубами. Как же, я ему все сказал! Он там так и остался сидеть один, и ему явно хотелось сквозь землю провалиться. Или чтобы о_д_и_н и_з н_а_с провалился в тартарары - надеюсь, черт возьми, что он имел в виду меня. В общем, это была сцена под занавес в истинном духе Сан-Ремо.
Зуи снял ногу с подоконника. Он обернулся, вид у него был напряженный и взволнованный, и, выдвинув стул с прямой спинкой, сел к столу матери. Он закурил потухшую сигару, потом беспокойно подался вперед, положив обе руки на столешницу вишневого дерева. Рядом с чернильницей стояла вещь, которую его мать использовала как пресс для бумаг: небольшой стеклянный шар на черной пластмассовой подставке, а в нем - снеговик в цилиндре. Зуи взял в руки игрушку, встряхнул ее и сидел, созерцая кружение снежинок.
Фрэнни приложила руку козырьком ко лбу и смотрела на Зуи. Он сидел в самом ярком потоке лучей, проникавших в комнату. Если бы ей хотелось смотреть на него подольше, она могла бы переменить положение, но тогда ей пришлось бы потревожить Блумберга, который, видимо, спал.
- А у тебя и вправду язва? - вдруг спросила она.- Мама сказала, что у тебя язва.
- Да, господи боже ты мой, у меня язва. У нас сейчас Калиюга, брат, Железный век. И любой человек старше шестнадцати лет и без язвы - просто проклятый шпион.
Он снова, посильнее на этот раз, встряхнул шар со снеговиком.
- Но вот что забавно,- сказал он.- Хесс мне нравится. По крайней мере, он мне нравится, когда не пытается навязать мне свое творческое убожество. Все же он хоть носит жуткие галстуки и нелепые костюмы с набитыми ватой плечами в этом запуганном, сверхконсервативном, сверхпослушном сумасшедшем доме. И мне нравится его самодовольство. Он так самодоволен, что держится даже скромно, дурак" несчастный. Он явно считает, понимаешь ли, что его неуклюжий, напыщенно-смелый, "незаурядный" талант делает честь телевидению, а это уже какая-то дурацкая разновидность скромности, если вдуматься. Он смотрел на стеклянный шар, пока снежная круговерть немного утихла.
- И Лесаж мне в каком-то смысле нравится. Все, что ему принадлежит, лучше, чем у других,- его пальто, его катер с двумя каютами, отметки его сына в Гарварде, его электробритва,- все. Как-то он повел меня к себе обедать, а по дороге остановился и спрашивает, помню ли я "покойную кинозвезду Кэрол Ломбард". И предупреждает, чтобы я приготовился к потрясающей неожиданности, потому что его жена, мол, вылитая Кэрол Ломбард. Вот за это я буду любить его по гроб жизни. Жена его оказалась до предела усталой, рыхлой блондинкой, похожей на персиянку.
Зуи живо обернулся к Фрэнни,- она что-то сказала.
- Что? - спросил он.
- Да! - повторила Фрэнни, бледная, но сияющая - видно, и она тоже была обречена любить Лесажа по гроб жизни.
Зуи с минуту молча курил свою сигару.
- Но вот что меня убивает в этом Дике Хессе,- сказал он.- Вот отчего я такой м_р_а_ч_н_ы_й, или злой, или какой там еще, черт побери; ведь первый сценарий, который он сделал для Лесажа, был просто хороший. Он был почти о_т_л_и_ч_н_ы_й, честное слово. Это был первый сценарий, по которому мы сняли фильм,- ты, кажется, не видела - была в школе или еще где-то. Я там играл молодого, очень одинокого фермера, который живет вдвоем с отцом. Парень чувствует, что фермерская жизнь ему ненавистна, они с^отцом вечно бьются, чтобы заработать на хлеб, так что после смерти отца он тут же продает скот и начинает строить великие планы - как он поедет в большой город и будет там зарабатывать.
Зуи опять взял в руки снеговика, но трясти не стал, а только повернул подставку.
- Там были неплохие места,- сказал он.- Распродав коров, я то и дело бегаю на выпас присмотреть за ними. И когда перед самым отъездом я иду прогуляться на прощанье со своей девушкой - я ее веду прямиком на выпас. Потом, когда я уже перебрался в большой город и поступил на работу, я все свободное время околачиваюсь возле загонов для скота. А конец такой: на главной улице громадного города, где мчатся сотни машин, одна машина делает левый поворот и превращается в корову. Я бегу за ней прямо на красный свет и гибну, затоптанный обезумевшим стадом.
Он встряхнул снеговика.
- Может, там ничего особенного и не было - можно смотреть телевизор и стричь ногти на ногах,- но, по крайней мере после репетиций не хотелось поскорее с_м_ы_т_ь_с_я домой, чтобы никому на глаза не попадаться. Там была хоть какая-то свежесть и своеобразие - не просто очередной расхожий сюжетец, кочующий по всем сценариям. Поехал бы он, к чертовой матери, домой, поднакопил бы силенок. Всем пора разъехаться по домам, черт побери. Мне до смерти надоело играть резонера в жизни окружающих. Боже, ты бы посмотрела на Хесса и Лесажа, когда они обсуждают новую постановку. Или вообще что-нибудь н_о_в_о_е. Они счастливы, как поросята, пока не появлюсь я. Я себя чувствую одним из тех зловещих по цонков, против которых всех предостерегал любимец Симо ра Чжуан-цзы: "Когда увидишь, что так называемы] мудрец ковыляет в твою сторону, берегись".- Он сиде. неподвижно, глядя на пляску снежинок.- Бывают мину ты, когда я бы с радостью лег и помер,- сказал он.
Фрэнни тем временем не сводила глаз с высвеченной солнцем пятна на ковре у самого рояля, и губы ее заметж шевелились.
- Это так смешно, ты даже представить не можешь,- сказала она чуть-чуть дрожащим голосом, и Зуи nocMOTpej на нее. Она казалась еще бледнее оттого, что губы у неб совсем не были подкрашены.- Все, что ты говоришь напоминает мне все то, что я пыталась сказать Лейну в субботу, когда он начал меня донимать. Вперемежку с улитками, мартини и прочей снедью. Понимаешь, мы с тобой думаем не совсем одинаково, но об одном и том же, мне кажется, и по одной и той же причине. По крайней мере, похоже на то.
