Потому и сидим (сборник) - Андрей Митрофанович Ренников
– Держитесь за борт! – кричали детям и женам Петр Сергеевич и Николай Степанович. – Миша, дай руку! Котик, сюда!
А эта самая Вера Васильевна барахталась около перевернутой лодки, погружалась в воду, приподнималась над поверхностью, откидывала рукой мокрые лохматые волосы и с отчаянием в голосе восклицала:
– Боже, Боже! Пропала моя миз ан пли[479]!
– Тьфу! – произнес, вспомнив все это Петр Сергеевич. И лег на кровать.
* * *Нина Антоновна и Владимир Андреевич мирно беседовали вечером за столом перед приходом Ольги Алексеевны. Беседа шла на военные темы, и Нина Антоновна спрашивала:
– А скажи, Володенька, чем отличается контрминоносец от миноносца? Кто из них больше?
– Контрминоносец больше, конечно.
– А почему он называется: контр?
– Потому, что служит для борьбы с миноносцами. Миноносец ставит мины, а контрминоносец препятствует.
– Хорошо, а что больше: адмирал или контр-адмирал?
– Адмирал больше.
– Странно. Контрминоносец больше миноносца, а контр-адмирал меньше адмирала. Ты, милый, кажется, путаешь.
– Ничего не путаю. Что же по-твоему: адмиралы работают, а контр-адмиралы препятствуют?
В момент этой интересной беседы как раз и пришла Ольга Алексеевна. Сообщив радостную весть о получении работы у Надежды Павловны, она тут же предложила Нине Антоновне заменять ее в течение дня. Нужно кое-что приготовить по хозяйству, прибрать квартиру, а главное присматривать за младшим сыном – Витей. Старшие мальчишки Шура и Боба уже достаточно взрослые, им двенадцать и десять, ухода не требуется; но Вите всего пять – старшие могут обидеть, да и сам куда-нибудь вдруг убежит. А главное, нужно следить, чтобы Шура и Боба не завлекли Витю в свои глупые игры. В некоторых случаях, правда, бывает неопасно: например, когда все втроем производят «алерт[480]» и воют сиренами. Обычно это неприятно только соседям, но здоровью мальчиков ничуть не вредит. Но зато иногда игры принимают тревожный характер. Недавно произошел даже такой случай: изображали налет бомбовоза на аэродром. Бомбовоз Шурка взобрался на окно, выходящее в сад, размахивал руками и гудел; Бобка стоял на четвереньках внизу, на грядке с цветами, и быстро вертел головой, изображая пропеллер. Чтобы уничтожить этот неприятельский аэроплан, Шурке нужно было сбросить вниз тяжелую бомбу особо разрушительной силы. И этот негодяй не придумал ничего лучшего, как сделал снаряд из несчастного Вити. Привязал брата за шею веревкой и, держа один конец ее в руке, сбросил бедняжечку вниз. Хорошо еще, что сама Ольга Алексеевна находилась дома. Бобка увидел, что бомба упала на цветы, высунул язык, закативши глаза, испугался, прибежал к матери и, запыхавшись, проговорил: «Ты, мама, не волнуйся и не беспокойся, пожалуйста, но, кажется, Витя уже умер».
– Да, мальчики у вас, того… Очень игривые, – многозначительно сказал Владимир Андреевич, которого бросило в холод от выгодного предложения для Нины Антоновны. – Я думаю, Ниночке трудно будет следить. И вообще, едва ли это подойдет: дома ей тоже не мало работы.
– Нет, отчего… Я подумаю. А с кем из ваших мальчиков, дорогая моя, недавно произошел аксидан? Это Боба попал под автомобиль или Шура?
– Ах, не вспоминайте… Разумеется, Шура. Это такой нервный рассеянный мальчик! Хорошо, что крылом отбросило в сторону и только руки поранило. Вы представляете, что я пережила, когда пришел к нам сосед-казак, видевший всю сцену, и спросил: «Где ваш Шура?» Я наивно сказала, что в синема. А казак как-то странно усмехнулся и говорит: «Что? В синема? Как бы ни так! Убился. В соседней аптеке лежит». Ужас, что я испытала. Ну, как же, соглашаетесь, моя милая? Да?
* * *Около двух месяцев продолжалось это оживление в нашей колонии. Вера Васильевна с утра уходила в бюро. Надежда Павловна с утра уходила на квартиру Веры Васильевны. Ольга Алексеевна с утра уходила на квартиру Надежды Павловны. Ирина Антоновна с утра уходила на квартиру Ольга Алексеевны. Заменяла Нину Антоновну старая нянюшка, жившая у Анны Викентьевны, а Анна Викентьевна взяла в помощь девочку у Лидии Дмитриевны.
В общем, конечно, жизнь кипела. Все были заняты, безработицы – никакой. Приехавший сюда на отдых один эмигрант парижанин искренно поражался: как ловко умеют русские люди устраиваться в такое тяжелое время! Но среди мужей Веры Васильевны, Надежды Павловны, Ольги Алексеевны и Нины Антоновны постепенно зрел дьявольский план: разрешить благоденствие жен. Как-то раз Николай Степанович сел за стол, написал повестки Петру Сергеевичу, Владимиру Андреевичу, мужу Ольги Алексеевны, Анне Викентьевне, Лидии Дмитриевне, приглашая их всех на чрезвычайное общее собрание. И на днях это собрание состоялось.
Цифры, которые приводил в своем докладе чрезвычайному собранию Николай Степанович, оказались поразительными. Глубоко проанализировав общее политическое положение во вступительной речи, Николай Степанович перешел затем к отдельным заработкам Веры Васильевны, Надежды Павловны, Ольги Алексеевны, Нины Антоновны, нянюшки Анны Викентьевны, дочери Лидии Дмитриевны и установил с неопровержимой точностью, при помощи особой таблицы, что совокупный заработок всех шести работниц не превышает и двухсот франков в месяц, так как первоисточник всех бед Вера Васильевна зарабатывает семьсот, но тратит на дорогу, на завтраки вне дома, на парикмахера, на новые чулки и плату Надежде Павловне около шестисот пятидесяти. Остальные же дамы, согласно данным таблицы, зарабатывают в месяц чистых приблизительно по двадцать пять франков. Дочь Лидии Дмитриевны выигрывает больше, но наносит огромный моральный и физический ущерб матери, которая без ее помощи изнемогает.
– Прошу слова, – подняв руку, сказал после доклада Николая Степановича Петр Сергеевич. – Господа! Предлагаю на голосование следующее: мы, шестеро, будем ежемесячно платить сообща двести франков работающим. По 50 франков Вере Васильевне и дочери Лидии Дмитриевны и по 25 остальным дамам. Тогда все жены сразу освободятся, и история кончится. Прошу председателя поставить предложение на голосование.
При бурных аплодисментах собрания проект Петра Сергеевича был единогласно принят.
«Возрождение», Париж, 26 апреля 1940, № 4233, с. 5.
Невоюющие
Был тихий сентябрьский вечер. В саду на берегу реки пылали настурции, доцветали пышные розы; отсветом заходящего солнца сверкали золотые лучи хризантем.
– Господа! – тревожно сказал, влетая в стаю, комар. – Вы знаете новость? У людей война началась!
– В самом деле? А откуда узнал? – недовольно спросила старая комариха.
– Понимаете… Только что был на соседней даче. Подлетаю к балкону. Вьюсь над хозяином, читающим газету. Хочу сесть на голову. И, вдруг, вижу… огромные черные буквы: «объявление войны».
– Вечно всюду суешься, несчастный, – пробурчала комариха. – Ведь, ты же мужчина и не кусаешься. 3ачем лезешь к людям?
– И вообще – разве война кого-нибудь из насекомых касается? – беспечно добавила, подслушав разговор комаров, бабочка. – Пусть люди воюют, если хотят. А на мой век, например, цветов хватит.
Вдали послышался гул. Воздух взметнулся вихрем, что-то вблизи загрохотало, сверкнуло. И реку заволокло едким густым дымом.
– Все – в разные стороны! – испуганно крикнул вожак стаи. – Дым!
– А мои цветы? – улетая,
