Сахалин - Влас Михайлович Дорошевич
Он вдруг заорал благим матом:
- Сапфиры! Брильянты! Голконда! Горел!
И заплакал.
- На службе завтракать бросил. Курить перестал. Год копил целый. Копейку на копейке. Все по частям в магазин носил: "Не продавайте!" Дома зимой в кителе ходил, чтобы сюртук не носился. По той же причине в комнатах снимал сапоги и ходил в туфлях. Казначею задолжал. И принес! В самый день ангела. Раньше встал и на цыпочках. И на ночном столике. Раскрыл и поставил. И штору отдернул, чтобы луч солнца. Игра! Сижу, жду: что будет? Не дышу. И начала жмуриться, и глаза открыла, и вдруг крик: "А-а!"
Он схватился за голову, и на лице его отразилась мука жесточайшая.
- И в этом же браслете застал! И все кругом столько лет смеялись, только я один, дуралей, серьезный был. Ха-ха-ха! Так вот же вам! Я один хохотать буду, а вы все кругом будете в ужасе. И вдруг должен писать прошение за безграмотством поселенца такого-то; прошу выдать для нужды домообзаводства из казны корову и бабу. А! Корову и бабу. Бабу и корову. А я сотворил себе кумир. Что есть женщина? Генрих Гейне сказал: "Бог создал ее в минуту вдохновенья!" Жрать не надо, - чулочки ей шелковые, чтобы любовнику приятнее ноги целовать было. Женщине ведь непременно ноги целовать надо! На коленях перед ней! На полу! На земле перед ней! В прах! А тут корова и баба. Дайте мне двадцать копеек... Что такое? Рубль? Благородно. Понимаю. Истинно. Все, значит, как есть, понял: в каторгу - и рубль ему и совесть чиста. Руку! Как интеллигент интеллигенту говорю: "Спасибо". Просто и кратко! "Спасибо".
Поэты-убийцы
I.
Пащенко, - это его бродяжеское имя, - был ужасом всего Сахалина. Когда Пащенко убили, этому обрадовалась прежде всего каторга
За Пащенко числилось тридцать два убийства.
Он многократно бегал, и когда его нужно было "уличать", сообщая из Одессы на Сахалин приметы Пащенко, написавшие начальники тюрем и надзиратели добавляли:
- Только не говорите Пащенко, что сведения сообщили мы.
Придет и убьет.
Таково было страшное обаяние его имени.
Среди всех кандальников Александровской тюрьмы Пащенко нашел себе только одного "человека по душе", такого же "тачечника", то есть приговоренного к прикованью к тачке, как и он, Широколобова.
Широколобов - второй ужас всего Сахалина и Восточной Сибири. Кандальные сторонились от него, как от "зверя".
Широколобов был сослан из Восточной Сибири за многочисленные убийства.
Широколобов - сын каторжных родителей, сосланных за убийства и поженившихся на каторге. На портрете перед вами (см. т. I, стр. 181) тупое и действительно зверское лицо.
Он попался на убийстве вдовы-дьяконицы. Желая узнать, где спрятаны деньги, Широколобов пытал свою жертву. Отрезал ей уши, нос, медленно, по кусочкам, резал груди. Широколобова привезли на Сахалин на пароходе "Байкал" прикованным железным обручем, за пояс, к мачте.
Это был единственный человек, с которым нашел возможным подружиться в тюрьме Пащенко. Вместе они и отковались от тачек и совершили побег, разломав в тюрьме печку.
Они ушли в ближайший рудник и скрылись там. Каторжане и поселенцы должны были таскать им туда пищу.
Должны были, потому что иначе Пащенко и Широколобов вышли бы и натворили ужасов.
Но их местопребывание было открыто.
На дереве, около входа в одну из штолен, почему-то болталась тряпка. Это показалось странным начальству. Не примета ли? Была устроена облава, но предупрежденные Пащенко и Широколобов ушли и перебрались в дальний Владимирский рудник.
Там они скрывались точно так же.
Однажды, перед вечером, надзиратель из бывших каторжан, кавказец Кононбеков, вышел с ружьем, как он говорит: "поохотиться, нет ли беглых".
Идя по горе, он услыхал внизу в кустах шорох. Это Пащенко и Широколобов вышли из горы.
Кононбеков приложился, выстрелил на шорох. В кустах раздался крик. Какая-то тень мелькнула из кустов.
Кононбеков бросился в кусты. Там лежал при последнем издыхании Пащенко. Пуля угодила ему в темя и пробила голову. Пащенко "подергался", как говорит Кононбеков, и умер. Широколобов бежал.
Все, что было найдено при Пащенко, это его "бродяжеская записная книжка", лежавшая в кармане и теперь залитая его кровью.
Потом эта книжка была передана мне.
Пащенко был высокий, статный, красивый мужик, лет сорока пяти, с большой окладистой бородой, спокойным, холодным, "строгим" взглядом серых глаз.
Все, что осталось от этого страшного человека, - книжка.
В нее безграмотными каракулями Пащенко вписывал то, что ему было нужно, что его интересовало, к чему лежала его душа, - все самое для него необходимое.
В ней заключается бродяжеский календарь с двадцать пятого августа, когда Пащенко ушел. Пащенко зачеркивал проходившие дни. Последним зачеркнуто было тридцатое сентября. Первого октября он был убит.
Затем идет:
- "Маршрут. От Сретенска Шилкино - 97 верст, Усть-Кара - 115" и так далее.
Затем идет несколько каких-то адресов:
- "Иван Васильевич Черкашев, на Новом базаре, лавочка; Никита Яковлевич Турецкий, угол Гусьевской и Зейской, собственный дом" и так далее.
Люди ли, у которых можно остановиться, или намеченные места где можно "поработать".
Затем идут, на первый взгляд, странные, но в тюрьме очень необходимые сведения:
- "Посредством гипнотизма можно повелевать чужим умом, то есть мозгом".
- "Затменье солнца двадцать восьмого июля 1896 года".
Список всех министерств:
- "В России монастырей 497: мужских 269, женских 228".
- "Швеция и Норвегия - два государства, под влиянием одного короля. Занимает "Скандинавский" полуостров. Пять миллионов жителей. Столица Швеции - город Стокгольм и Норвегии - "Христиания"".
Также описаны все европейские государства, какой город столичный, и где сколько жителей.
Далее идут сведения о "китайской вере".
- "Фво, китайский бог, рождался 8000 раз по-ихнему суеверию. Аканг-Белл - бог меньший, то есть малый бог, низшего неба. Чушь".
Сведения, казалось бы, бесполезные, но нужные, прямо необходимые для человека, который хочет играть "роль" в тюрьме.
Тюрьма, как и все русское простонародье, очень ценит "точное знание".
Именно точное.
-
