Золотая чаша - Генри Джеймс

и родственников; для них, и более всех – для него, изучение языков было вопросом обыкновенного удобства. А у этой девушки владение языками было прекрасно само по себе и даже словно таило какую-то загадку; так, по крайней мере, представлялось князю, когда ему являлось в ее устах редчайшее среди варваров достоинство – безупречное владение итальянским. Он встречал несколько человек, чаще всего мужчин, кому удавалось с приятностью изъясняться на его родном языке, но ни у кого, ни у мужчин, ни у женщин, не замечал он такого безошибочного, почти мистического инстинкта к этому наречию, как у Шарлотты. Он вспомнил, как при первом знакомстве она ничем не проявила этого, как будто естественной средой общения для них был английский, в котором князь нисколько не уступал ей самой. И лишь случайно, услышав, как она при нем разговаривала с кем-то другим, князь понял, что у них имеется и другая возможность, и даже значительно более приятная, поскольку ему доставляло огромное удовольствие подкарауливать у нее ошибки, которых она никогда не допускала. Загадку нимало не прояснял рассказ Шарлотты о ее появлении на свет во Флоренции и флорентийском детстве: родители, родом из великой страны, но уже из поколения упадка, развращенные поддельные полиглоты, тосканская кормилица – самое раннее детское воспоминание; слуги на вилле, милые contadini[9]из поместья, маленькие девочки и еще какие-то крестьяне из соседнего поместья, все невзрачное, но оттого еще более прелестное окружение первых лет ее жизни, и в том числе благочестивые сестры бедного монастыря, затерянного в холмах Тосканы – монастыря, еще более невзрачного, чем все остальное, но в той же мере и более прелестного, где она проводила свои школьные годы вплоть до начала следующего жизненного этапа, когда она оказалась в куда более величественном учебном заведении в Париже, и туда же поступила Мегги, насмерть перепуганная, за три года до того, как Шарлотта окончила учебу, продолжавшуюся пять лет. Подобные воспоминания позволяли, разумеется, понять, как были заложены основы, но князь все же утверждал, что в крови Шарлотты и в ее речи сказывается какой-то отдаленный, сугубо партикулярный предок – если угодно, хоть бы и с холмов Тосканы. Она ничего не знала ни о каком предке, но очень мило приняла предложенную князем теорию, словно один из тех маленьких подарков, которыми подпитывается дружба. Впрочем, теперь все это смешалось воедино и довольно естественным образом привело к предположению, которое князь позволил себе со всей возможной деликатностью высказать вслух:

– Мне кажется, вам не особенно понравилась ваша родная страна?

Они решили пока ограничиться в беседе английским языком.

– Боюсь, она мне не особенно родная. К тому же там ровным счетом никого не волнует, нравится она кому-то или не нравится – это личное дело каждого. Но мне она не понравилась, – сказала Шарлотта Стэнт.

– Не слишком многообещающая перспектива для меня, верно? – сказал князь.

– Вы имеете в виду – потому что вы туда поедете?

– О да, разумеется, мы туда поедем. Я очень хочу поехать.

Она помолчала.

– Но – сейчас? Сразу?

– Через месяц-другой. Кажется, возникла такая идея. – Тут ему померещилось, что в ее лице что-то промелькнуло, заставив его сказать: – Разве Мегги вам не написала?

– Она не писала, что вы поедете немедленно. Но вы, конечно, должны ехать. И, конечно, должны пробыть там как можно дольше, – прибавила Шарлотта легким тоном.

– Так ли вы сами поступили? – засмеялся князь. – Пробыли как можно дольше?

– О, мне так показалось… Но у меня не было там никаких «интересов». А у вас будут, и в самых больших масштабах. Эта страна создана для интересов, – сказала Шарлотта. – Будь их у меня хоть несколько штук, я, безусловно, не уехала бы оттуда.

Князь выждал с минуту; они все еще не садились.

– Так значит, ваши интересы здесь, а не там?

– О, мои! – Девушка улыбнулась. – Где бы ни были, они не занимают много места.

То, как она это сказала, и как эта реплика отразилась на ней, подвигло князя произнести речь, которая всего несколько минут назад показалась бы рискованной и сомнительного вкуса. Произнесенные Шарлоттой слова все изменили, и князь положительно воспрянул духом, ощутив, что ему позволено высказаться честно и откровенно. Это было для них обоих проявлением наивысшего мужества.

– Знаете, все это время я считал вполне вероятным, что вы надумаете выйти замуж.

Она на мгновение задержала на нем взгляд, и в эти несколько секунд князь испугался, не испортил ли все дело.

– Выйти замуж, за кого?

– Ну, за какого-нибудь доброго, милого, умного, богатого американца.

И вновь он рисковал нарушить хрупкое равновесие… Но Шарлотта держалась поистине великолепно.

– Я испробовала все возможности, какие мне только попадались. Я очень старалась. Я откровенно давала понять, что ради того и приехала. Может быть, чересчур откровенно. Но все было напрасно. Мне пришлось признать свое поражение. Никто не захотел взять меня в жены. – Тут она как будто пожалела, что ему приходится слушать о ее неудаче. Ее заботило, как он к этому отнесется; если он разочарован, нужно его утешить. – Знаете, поимка мужа – это все-таки не вопрос жизни и смерти, – улыбнулась она.

– Ах, жизнь и смерть… – рассеянно протянул князь.

– По-вашему, я должна ждать чего-то большего от жизни? – спросила Шарлотта. – А разве моя жизнь так уж несносна, пусть даже мне не суждено разделить ее с кем-нибудь? Мою жизнь тоже можно как-то наполнить. Знаете, в наше время положение незамужней женщины имеет свои преимущества.

– Преимущества по сравнению с чем?

– С просто существованием – а это, между прочим, может значить очень многое. Не исключаются и привязанности к вполне определенным людям, а именно – к друзьям. Я, например, необыкновенно привязана к Мегги. Я ее просто обожаю. Могла бы я обожать ее сильнее, выйдя замуж за одного из тех достойных людей, о которых вы говорили?

Князь рассмеялся:

– Вероятно, вы стали бы сильнее обожать его!

– Ах, но ведь речь сейчас не об этом? – откликнулась она.

– Дорогой мой друг, – возразил князь, – речь всегда идет об одном: как сделать по возможности лучше самому себе и при этом не навредить другим.

К этому времени у князя появилось ощущение прочной почвы под ногами, и потому он продолжал, как бы стремясь открыто проявить это свое ощущение:

– Итак, я рискну снова выразить надежду, что вы выйдете замуж за какого-нибудь отличного парня; еще добавлю: я уверен, что этот брак даст вам еще больше преимуществ, как вы выражаетесь, нежели все прогрессивные достижения наших дней.

Вначале она только посмотрела на него и, кажется, безропотно приняла бы его