Элизабет Мид-Смит - Дедушка и внучка
Сама мисс Сезиджер в детстве вынесла немало наказаний и иногда даже испытывала удары отцовской палки, но ей так не хотелось наказывать маленькую дочку своего брата! Она считала, что уж лучше заставлять Дороти заучивать наизусть стихи.
Собравшись с мыслями, тетушка Доротея постаралась придать лицу серьезное, строгое выражение и уселась, молча ожидая ученицу.
Ровно через десять минут примчалась Дороти. Она часто дышала, и ее личико сильно раскраснелось.
– Мы играли с дедулей в прятки. Как весело! Ах, он такой забавный! Я, право, не знаю другого такого веселого старика! Вот ты, тетушка, тоже его любишь? Ты ведь его крепко любишь, правда же?
– Ему очень вредно играть в прятки, – забеспокоилась мисс Доротея. – Он слишком стар для того, чтобы бегать.
– Да ведь он же совсем не бегает, – отмахнулась Дороти. – Видишь ли, он всегда прячется, а я всегда ищу. Значит, он стоит и не двигается. Ты не представляешь, как он умеет находить места, чтобы спрятаться. Угадай, где он нашелся в последний раз?
– Нет, дорогая, теперь нам пора заниматься. Сядь, пожалуйста, Дороти. Ты должна сесть и слушать. Я хочу, чтобы ты стала вполне образованной девушкой, такой, которая понравилась бы твоему отцу, если бы он еще был жив.
– Да ведь он жив, – при этих словах тетушка чуть заметно вздрогнула и испуганно посмотрела на Дороти. – Он на небе. А тот, кто уходит на небо, конечно, жив.
– В известном смысле, да, – ответила мисс Доротея, несколько успокоившись.
– Как ты думаешь, тетушка, – с серьезным выражением спросила Дороти. – Моя мамочка хотела бы, чтобы я училась у леди?
– Как ты думаешь, тетушка, – спросила Дороти. – Моя мамочка хотела бы, чтобы я училась у леди?
– Да, я в этом уверена.
– Ну, тогда, наверное, нужно будет постараться. Мне не очень это нравится. Мне бы больше хотелось, чтобы меня учил дедушка. Я думаю, ты сама, тетя Доротея, знаешь не особенно много. Тебе так не кажется?
– Дороти, говорить такое – очень невежливо и грубо! Разумеется, я знаю гораздо больше, чем маленькая девочка.
– А я не уверена в этом, – ответила Дороти. – Ты бывала когда-нибудь в Канаде?
– Нет, дитя мое. Я не путешественница.
– А в Париже?
– Я не путешествовала, Дороти. И довольно болтать. Это я должна спрашивать тебя, а не наоборот.
– Ладно, – согласилась Дороти.
Она замолчала, выпрямилась и сжала пухлые губки.
– Я задам тебе несколько вопросов из книги «Путь ребенка к знанию».
– Какое смешное название! Очень интересно.
– Ты умеешь писать, моя милая?
– Чуточку умею, – кивнула Дороти.
– Письмом мы займемся позже. А теперь начнем урок. Ты, конечно, умеешь читать?
– Еще бы. Только по-французски лучше.
– Сейчас у нас урок английского языка. Английский язык – твой родной язык. Твои родители были англичане.
– А папочка всегда говорил, что он перекати-поле.
– Неужели твой отец осмеливался говорить тебе, что он не родился в Сторме, что он не Сезиджер из Сторма?
– Тетушка, тебе совсем не идет, когда ты хмуришься. Пожалуйста, не хмурься, не нужно, тетя, милая. Лучше начни спрашивать меня из твоей смешной книги. Что мне учить?
Мисс Сезиджер наудачу открыла книгу. Серьезный, проницательный взгляд маленькой ученицы сбивал ее с толку и в то же время притягивал. Ей пока удавалось справляться с маленькой обладательницей прекрасных черных глаз и нежно очерченного рта, но этого было мало. Тетушке Доротее хотелось во что бы то ни стало победить Дороти, завоевать ее уважение, добиться от нее полного послушания и любви.
– «Болезни пшеницы», – начала она.
– Что такое пшеница? – поинтересовалась Дороти.
– То, из чего мы делаем белый хлеб.
– Хорошо. Так она болеет? Ее кладут в кроватку? К ней приходят доктора и дают лекарства?
– Нет. Не задавай столько вопросов. Давай продолжим. «Пшеница подвержена трем особенным недугам».
– Ты хочешь сказать «болезням»? – спросила Дороти.
– Я хотела сказать «недугам». Не противоречь мне.
– Постараюсь. Только помни, тетя, завтра будет твоя очередь. Я постараюсь быть очень строгой. Твой французский язык сильно хромает. Ну, продолжай. Пшеница. Что делается с этой бедняжкой? Бывает у нее инфлюэнца[8]? У мамы время от времени бывала инфлюэнца. Или, может быть, она болеет коклюшем? У меня один раз был коклюш. О, как будет смешно услышать, что пшеница кашляет!
И Дороти залилась звонким смехом.
– Возьми аспидную доску, – приказала мисс Сезиджер, – и напиши название первой болезни пшеницы: «ржавчина».
– Я не знаю, как оно пишется.
– Р-ж-а-в-ч-и-н-а.
– Написала, – сказала Дороти. – Бедная пшеница.
– Теперь пиши другое: «рожки».
– Какое противное слово, – и Дороти сморщила личико. – Совсем не понимаю, как его писать. Вероятно, это ужасная болезнь, которая хуже коклюша и кори, вместе взятых.
– Я скажу тебе, как пишется это слово. Пиши.
И мисс Сезиджер буква за буквой продиктовала название болезни. Дороти выписала на аспидной доске какие-то закорючки.
– Бедная пшеница, – повторила она с горестным вздохом. – Пожалуйста, продолжай, тетя.
– Третья болезнь – «головня».
– Головня? Это напоминает огонь, пожар, – заметила Дороти. – Значит, после этой болезни пшенице приходит конец.
– Пиши «головня» и, пожалуйста, не рассуждай.
– Скажи, тетя, как пишется это слово?
Мисс Доротея сказала, как пишется «головня», и теперь на аспидной доске Дороти стояли три названия болезней пшеницы.
– А как от них вылечиться? – спросила девочка.
– В книге ничего не говорится об этом.
– Что за глупая книга! Правда? Ну, может, мы теперь займемся чем-нибудь другим?
– Я у тебя спрошу завтра, какие болезни бывают у пшеницы. Ты запомнила их названия? Уверяю тебя, фермеры очень огорчаются, когда пшеница чем-то заболевает.
– Я жила у фермера в Канаде. Как жаль, что тогда я ничего не слышала о пшенице и ее болезнях! Я многое порассказала бы тебе, тетушка, и, конечно, придумала бы, как нужно лечить бедняжку. Скажи, тетя, рожки, ржавчина и головни попадают в наш хлеб?
– Боже сохрани!
– А я думаю, попадают, потому что он часто бывает такой сухой и невкусный. Сегодня за ужином спрошу об этом у дедушки.
– Ты не будешь больше ужинать с нами, Дороти. Маленькие дети не должны сидеть за столом так поздно.
– А я думаю, что все-таки буду, – с невинной улыбкой заметила девочка.
Глава IX
Дерево все еще живет
С сожалением следует признать, что Дороти училась не очень хорошо. Когда мисс Доротея начала читать краткую историю Англии, она окончательно перестала слушать. Как выразилась маленькая ученица, ее мысли улетели в окно.
– Не могу их удержать, – пожаловалась она. – Не сердись, тетя. Мои мысли как бабочки, им нужно солнце.
– Нет, – отрезала мисс Сезиджер, – твои мысли должны остаться у тебя в голове, Дороти. Нужно заставлять свой мозг работать.
– А где у меня мозг? В ногах?
– Нет, глупое дитя, он в твоей голове, – и тетушка сердито постучала ей пальцем по лбу.
– У тебя очень крепкие и острые пальцы, тетя Доротея. Мне больно, когда ты так стучишь по голове. Мой бедный маленький мозг устал, и мои мысли все скорее и скорее вылетают в окно. Что-то я сегодня совсем себе не нравлюсь. Я чувствую себя нехорошей.
– Боюсь, что это так, – согласилась мисс Доротея. – А ты знаешь, нехороших детей нужно наказывать.
– Да? – Дороти серьезно посмотрела на тетку. – А что значит «наказывать»?
– Это значит делать им больно или заставлять исполнять то, что им не нравится.
– Делать больно? – воскликнула маленькая Дороти. – Тетушка, неужели ты сделаешь больно мне, маленькой девочке, папа и мама которой далеко-далеко на небе?
– Нет, дитя мое, нет, – успокоила племянницу мисс Доротея. – Я не могла бы, ни за что не могла бы сделать тебе больно. Тем не менее мне придется тебя наказать, потому что ты была очень невнимательна.
– Я здесь ни при чем, виноваты в этом бабочки! Они хотели вылететь в окно. Разве ты не видишь, как они целым роем вылетают из моей головы, всех цветов и пород, такие красивые-красивые. И мне нужно бежать за ними.
Мисс Доротея глубоко вздохнула и закрыла книги:
– С тобой гораздо больше хлопот, чем я предполагала. Тебя совсем не воспитывали…
– Что значит «воспитывать»? – поинтересовалась Дороти.
– Тебя не научили слушаться.
– Совсем не научили, – подтвердила Дороти.
– Так жить нельзя.
Дороти пристально посмотрела на мисс Сезиджер:
– А ты будешь слушаться меня завтра, во время урока французского языка? – спросила она.
– Что за глупости, моя дорогая. Ты же не можешь ничему меня научить. А вот я тебя могу, и многому.
– Но, моя миленькая тетушка, как же французский язык? – проговорила Дороти по-французски с чистым парижским выговором. – Ведь в Париже тебя никто не понял бы.
