Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант
Но приземистый бригадир поднял руку, зычно опять пробасил:
- У меня есть вопрос к новому мастеру... Ты из какой нации будешь?
Смена в сорок глаз уставилась на Ефима.
- Я - еврей, - спокойно ответил он.
- Еврей?! - недоуменно повторил Лапшин.
- Еврей? - не поверил еще кто-то.
- А я слыхал, что евреи из кривых ружей по немцам стреляли и то из Ташкента, - с издевкой заметил Лапшин.
Смена грохнула смехом.
- Ну, ну, в чем дело, товарищи? — опасаясь еще какой-нибудь выходки Лапшина, повысил голос Мальков.
- Вроде не верится: фронтовик, награжденный, а еврей... Чудно! - пожал плечами Лапшин. - Правда, братва?
- Правда!
- У меня к товарищу еврею вопрос, - пробаритонил парень лет двадцати пяти, с худым вороватым лицом. - Воевал ты, наверно, как положено, факт на груди, а в литейном деле смыслишь чего?
Смена выжидающе смотрела на Ефима. «Правду сказать, - прикинул он, - рискованно...». Ответил уклончиво:
- В литейном деле я, понятно, не Бог, но постараюсь быть на уровне.
Рабочие переглянулись. Ответ не очень понятен. Но, явно желая сократить процедуру знакомства и поскорее уйти домой, наперебой закричали:
- Ладно! Больше вопросов нет! Закругляйся!..
Беседу многозначительно заключил Лапшин, обращаясь к бригаде:
- На уровне так на уровне! Айда, братва, по хазам! Наше вам с кисточкой, товарищ фронтовичок! До завтра!
Не дожидаясь разрешения, подталкивая друг друга, все повалили из красного уголка.
- Видите? - не то спросил, не то пожаловался Мальков.
* * *
На первую смену Ефим пришел минут за тридцать, осмотреться. Иван Иванович был уже в цехе,
- Пораньше прибыли? Это хорошо, - похвалил Мальков, - а вот ваш сменщик, Гаврила Зотович Дубков, - представил он пожилого человека. Тот улыбнулся скупо, с откровенным участием поглядел на новичка.
- Ну-ну, парень, успеха тебе... А меня, хоть озолоти, не взял бы эту смену - народец еще тот!
- Зря пугаете, Гаврила Зотыч, - сказал Мальков укоризненно.
- Я не пугаю. Говорю, как есть, - проворчал Дубков.
Мальков подвел Ефима к широкому стеллажу, на котором высилась аккуратная горка небольших цилиндрических деталей.
- Ровно сто, - быстро сосчитал Мальков - план есть. А ваша смена, то есть еще не совсем ваша... просто беда!
- В чем же, собственно, загвоздка, Иван Иванович? -уэке не в цервый раз спрашивал Ефим. Но, как и прежде,
Мальков беспомощно разводил руками:
- Скорее всего, в бригаде Лапшина. Даже наверняка... Тянет время да и только, не могу, говорит, быстрее.
... В конторку сменного мастера по одному, по двое входили заступающие на смену рабочие. Ефим сидел за самодельным столиком, держа перед собой списочный состав смены. У каждого входящего он спрашивал фамилию, вглядывался в лица, стараясь сразу их запомнить. Последними, почти впритык к началу работы, явились Лапшин и тот худощавый парень. Они ни с кем не поздоровались, а на Ефима даже не глянули. Он подозвал бригадира.
- Здравствуйте, товарищ Лапшин. Как вас величать?
- Меня Дроздом, а его - Соловьем, - нагло отрубил Лапшин, и оба расхохотались. - Агитировать хочешь?
- Воздержусь, - спокойно ответил Ефим. - Певчие птицы - дело хорошее, но цех - не лес и не кустарник. Да и что вы за птицы? - спросил двусмысленно.
- Мы? Обыкновенные, залетные, - вызывающе парировал Лапшин, и оба опять закатились смехом.
- Залетные так залетные... И все-таки, товарищ Лапшин, как вас зовут?
- Серега, - отрезал Лапшин, - в тюряге кликали Дроздом.
- А я, - кривлялся худощавый, - Левка Жарков, по кличке Соловей. Все?
- Все, - невозмутимо согласился Ефим, - приступайте, товарищи, к работе, время. - Те вышли, - Та-ак, - подытожил он, - по списку в смене двадцать человек: двенадцать мужчин и восемь женщин. Мужчины все на месте. А двух женщин не хватает. Значит, какие-то операции некому выполнять. Как быть? — спросил у Малькова.
- Поставим, как всегда, распределителя работ и подсобного рабочего. Дело нехитрое, справятся.
Ефим подумал.
- Нет, Иван Иванович, подсобный и без того загружен. Одну операцию попробую осилить сам, а на другую можно и распреда.
- Что ж, толково. Идемте, покажу вам, что надо делать.
В этот день Ефим выполнял операцию «забортовка вкладышей». Лапшин не раз искоса на него поглядывал, а в конце смены, при всех, язвительно осведомился:
- Выпендриваешься? Вкалываешь заместо работяги, дырку затыкаешь? А кто же нас погонять будет?
Смена выжидательно молчала. Ефим принял вызов.
- Во-первых, товарищ Лапшин, - ответил он подчеркнуто серьезно, - попрошу вас, и это относится ко всем, обращаться ко мне на «вы», хотя я моложе многих, в том числе и вас, Сергей Назарович.
Левка Жарков прыснул, Лапшин посмотрел на Ефима недоверчиво - не смеется ли?
- Спасибочки, мастер, что напомнил, то есть напомнили, что я Назарович, - притворно запричитал он, - сроду меня так не величали!
. В последних словах, против воли Лапшина, прозвучала обида, Ефим это почувствовал.
- Жаль, - сказал он - вы давно не мальчик... Во-вторых, прошу учесть, погонять я никого здесь не намерен. Вас совесть должна подгонять: идет война. Без совести человек - не человек, так - двуногое, ошибка Господа Бога в человеческом обличье.
Лапшин слушал нахмурившись. Но Ефиму показалось, а может быть, он этого хотел, как что-то, глубоко и непробудно, десятилетиями спавшее в тюремном детище, на секунду-другую просыпается и снова погружается в сон.
- Пошли, Дрозд, - Жарков дернул Лапшина за рукав. Тот машинально двинулся к выходу.
Вскоре после этого в конторку заглянул Мальков.
- Вы, наверно, очень устали с непривычки, Ефим Моисеевич, намахались молотком? Спасибо вам... Не хотел вас огорчать, да и при чем здесь вы... смена опять не додала двадцать вкладышей, уж как повелось... Идите отдыхать до завтра.
За первым нелегким для Ефима днем последовали такие же трудные дни и недели... Смена почти постоянно работала не в полном составе, и Ефим, как правило, заменял отсутствующих литейщиков на разных операциях. Лапшин больше не «тыкал» ему, не упрекал в «выпендривании», однако ни уважения, ни внимания не выказывал. А Ефим незаметно, но пристально присматривался к нему. Смена работала явно замедленно и, главным образом, потому, что бригадир, от которого зависел конечный результат, как успел установить Ефим, заметно притормаживал, действовал ни шатко, ни валко. Бригадир - заливщик. Чем больше сформует деталей, тем быстрее будет поворачиваться и все рабочее колесо смены. А он не торопится. «Зачем ему это надо? Что он выгадывает?» - Ефим не понимал.
В первый же день он заметил: бригадир прихрамывает. Но в остальном - здоровяк, крепыш, мог бы куда проворнее шевелиться. Мог бы, если бы захотел. Вот как заставить его захотеть?
- Сколько раз и я, и начальник цеха пытались, как говорится, и кнутом, и пряником его переломить, - сетовал Мальков, - все зря. Дружки за него горой. И в заработке они не нуждаются, вот в чем загвоздка! Деньги добывают где-то на стороне, воруют или спекулируют, не знаю. А женщины и рады бы заработать, да боятся Лапшина, молчат... Снять его с заливки? Заменить некем. Такие дела, - невесело заключил старший мастер.
* * *
Месячный план смена Сегала снова завалила. Все оставалось по-прежнему, никакого просвета. Ефим еще больше осунулся. Его не столько изнуряла работа - непривычная и тяжелая, сколько бессилие перед упрямым замкнутым Лапшиным. Были еще кое-какие неприятные мелочи: цеховой кладовщик показался ему нечистым на руку.
- Где я вам возьму спецовки и мыло? - отмахивался тот от рабочих. — Война! Все посылают на фронт.
Ему верили - было похоже на правду. Ефим засомневался, что-то темнил кладовщик: быть не может того, чтоб даже литейщикам не выделяли мыло, хотя бы неполную норму. И спецовки до дыр поизносились.
- Куда вы деваете мыло, спецжиры и спецодежду, положенные литейщикам? - спросил он сразу, войдя в кладовую.
Кладовщик, детина лет сорока, на минуту растерялся, но быстро собрался и, дыхнув на Ефима сивушным смрадом, нагло объявил:
- На складе нет, не пужай! Я не из пужливых, не таких видал!
- Я вас не пугаю, а требую ответа. Кстати, почему вы пьяны на работе?
- Я?! Пьян?! Да я хоть по нитке пройдусь, не качнусь.
«Верно, - подумал Ефим, - такому буйволу четверть надо вылакать, чтобы закачаться. А почему он не на фронте?»
- Вы были на войне? - спросил он.
- На какой войне? - вытаращил глаза кладовщик. - Ты про мылу или про войну?
- Про то и другое.
- Так я вам растолковал, - он уже на «вы» обращался к Ефиму, - мыла, жиров и спецовок три месяца не получал... На войне не был, броня.
- Бронь? - громко переспросил Ефим.
