Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 1)
Впрочем, этот смех не шел ни в какое сравнение с хохотом, который раздался несколько дней спустя, когда ссора была кое-как улажена, а лоб мистера Уорда почти зажил и злополучный наставник, по своему обыкновению, произносил вечернюю проповедь. Он надеялся силой красноречия вновь внушить мальчикам почтение к себе и пробудить в своей маленькой пастве былой восторг — он пытался преодолеть их несомненное равнодушие, он умолял небо исполнить прежним жаром их холодные сердца и ниспослать озарение тем, кто был готов отпасть. Но тщетно! Вдова более не обливалась слезами, слушая его обличения, не восхищалась громогласными метафорами и уподоблениями, не бледнела при самых палящих угрозах, которыми он уснащал свои тирады. Более того нередко, сославшись на головную боль, она сразу же уходила к себе, и в этих случаях остальные бывали холоднее льда. Так вот: однажды вечером Уорд, все еще отчаянно старавшийся вернуть себе попранную власть, избрал темой проповеди прелесть покорности, распущенный дух нынешнего века и необходимость во всем повиноваться нашим духовным и светским властителям.
— Ибо для чего, дорогие друзья, — величаво вопросил он (у него была привычка задавать чрезвычайно скучные вопросы и тут же давать на них само собой разумеющиеся ответы), — для чего назначаются правители, как не для того, чтобы нами кто-то управлял? Для чего нанимают наставников, как не для того, чтобы учить детей? (Здесь он уставился на мальчиков.) Для чего ферула... — Тут он запнулся, и на его лице, повернутом к юным джентльменам, появилась растерянность. Их взгляд напомнил ему о житейском значении последнего злосчастного слова. Поперхнувшись, он стукнул кулаком по столу. Для чего, говорю я, ферула власти...
— "Ферула" значит "линейка", — сказал Джордж, глядя на Гарри.
— Линейка! — повторил Гарри и поднес руку ко лбу над глазом, к тому самому месту, где чело бедного учителя еще хранило след недавней стычки.
Линейка — ха-ха-ха! Удержаться было невозможно. Мальчики расхохотались. Смешливая миссис Маунтин не замедлила к ним присоединиться, а малютка Фанни, которая всегда вела себя на этой вечерней церемонии очень чинно и тихо, тут весело заворковала и захлопала в ладоши, радуясь общему смеху, хотя и не понимая, чем он вызван.
Это было уже слишком. Мистер Уорд захлопнул лежавшую перед ним книгу, в нескольких сердитых, но выразительных и мужественных словах высказал свое намерение никогда больше не тратить слов в стенах этого дома и покинул Каслвуд, не вызвав ни малейших сожалений у госпожи Эсмонд, которая всего три месяца назад души в нем не чаяла.
Глава VI
Виргинцы отправляются путешествовать
После отбытия ее злополучного духовного наставника и домашнего священника госпожа Эсмонд и ее первенец как будто совсем помирились; однако на Джорджа ссора с матерью, хотя он никогда об этом не говорил, произвела, по-видимому, тягчайшее впечатление, — во всяком случае, вскоре после описанных домашних бурь он заболел лихорадкой и в горячечном бреду раза два пронзительно кричал: "Разбита! Разбита! Она никогда уже не станет целой!" И безмолвный ужас сжимал сердце матери, ни на минуту не отходившей от своего бедного мальчика, который всю ночь беспокойно метался по постели. Перед этим недугом ее искусство оказалось бессильным: Джорджу становилось все хуже, и ему не помогали никакие снадобья из аптечки достойной вдовы, которыми она столь щедро пичкала своих подданных. Бедной женщине пришлось выдержать еще одно унижение, — однажды мистер Демпстер увидел, что вдова на своей лошадке подъезжает к его дверям. Она прискакала в метель, чтобы умолять его прийти на помощь ее бедному мальчику.
— Я перешагну через свою обиду, сударыня, — сказал он, — как вы перешагнули через свою гордость. Дай бог, чтобы я не опоздал помочь моему милому ученику!
Он сложил в сумку ланцет и весь небольшой запас имевшихся у него лекарств, кликнул своего единственного слугу — мальчика-негра, запер свою хижину и возвратился в Каслвуд. В эту ночь, как и в последующие дни, не раз казалось, что бедняжка Гарри вот-вот станет наследником Каслвуда, однако искусство мистера Демпстера победило лихорадку, приступы постепенно стали слабеть, и Джордж почти совсем поправился. Ему была предписана перемена воздуха, рекомендована даже поездка в Англию, но тут пришлось вспомнить, что вдова рассорилась с английской родней своих сыновей — из-за собственной вспыльчивости, как она теперь с раскаянием признала. Поэтому было решено, что юные джентльмены совершат путешествие по востоку и северу страны, и вот в сопровождении мистера Демпстера, снова ставшего их гувернером, и двух слуг они отбыли в Нью-Йорк, а оттуда по прекрасному Гудзону добрались до Олбани, где их принимали самые видные семьи колонии, а затем посетили французские провинции, где встретили самый радушный прием благодаря лестным рекомендательным письмам. Гарри ходил на охоту с индейцами, добывал меха и стрелял медведей, а Джордж, никогда не любивший подобных развлечений и к тому же еще не совсем оправившийся после своей болезни, стал любимцем французских дам, которые редко встречали молодых англичан, столь бегло говоривших по-французски. И Джордж так усовершенствовался в произношении, что теперь легко мог бы сойти за француза. Все соглашались, что он настоящий красавец. Менуэт он танцевал с чрезвычайным изяществом. Он сразу же запоминал модные песни и романсы, только что привезенные из Франции, и превосходно играл их на скрипке — и не пел лишь потому, что как раз в это время у него ломался голос, переходя из дисканта в бас; в довершение всего, к величайшей зависти бедняги Гарри, как раз тогда отправившегося на медвежью охоту, он дрался на дуэли с юным прапорщиком Овернского полка шевалье де ла Жаботьером, которому проколол плечо, после чего они поклялись в вечной дружбе. Мадам де Муши, супруга суперинтенданта, сказала, что счастлива пять, имеющая такого сына, н написала госпоже Эсмонд весьма малое письмо, восхваляя поведение мистера Джорджа. Боюсь, мистер Уитфилд был бы не слишком доволен, знай он, в какой восторг привела вдову доблесть Джорджа,
Когда по истечении десяти восхитительных месяцев близнецы вернулись домой, их мать была поражена, увидев, насколько они выросли и повзрослели. Особенно вытянулся Джордж — он был теперь одного роста со своим младшим братом. Когда они пудрили волосы, их невозможно было отличить друг от друга, но простота деревенского обихода позволяла пренебрегать этой сложной процедурой, и наша юные джентльмены обычно не прибегали к пудре, а только подвязывали лентой свои волосы — Джордж иссиня-черные, а Гарри белокурые.
Читатель, по доброте своей ознакомившийся с первыми страницами безыскусственной биографии мистера Джорджа Эсмонда, несомненно, заметил, что этот молодой человек был по натуре ревнив и мятежен, великодушен, кроток и не способен на ложь; однако, слишком благородный, чтобы мстить, он тем не менее не умел забывать причиненные ему обиды. Отправляясь путешествовать, Джордж не питал особо добрых чувств к некоему достойному джентльмену, чье имя впоследствии стало одним из самых знаменитых в мире; и когда он вернулся, его мнение о друге его матери я деда ни на йоту не изменилось. Мистер Вашингтон, в то время едва достигший совершеннолетия, казался, да и ощущал себя много старше своего возраста. Его поведение неизменно отличалось необычайной простотой и серьезностью — он с самых юных лет управлял делами своей матери и всей семьи и пользовался среди соседей-помещиков уважением, какое нелегко было бы заслужить человеку и вдвое старше.
Миссис Маунтин, подруга и компаньонка госпожи Эсмонд, нежно любившая и обоих мальчиков, и свою покровительницу,, несмотря на достоянные ссоры с этой последней и ежедневные угрозы в скором времени покинуть ее кров, обладала незаурядным эпистолярным талантом и писала близнецам во время их странствий очень забавные и интересные письма. Туе следует упомянуть, что миссис Маунтин тоже была ревнивой натурой, а кроме того — великой свахой, а потому воображала, будто все питают намерение сочетаться браком со всеми остальными. Стоило приехать в Каслвуд неженатому мужчине, и Маунтин уже приписывала ему матримониальные замыслы в отношении хозяйки дома. Она твердо верила, что гнусный мистер Уорд пытался ухаживать за вдовой, и не сомневалась, что он ей нравится. Она знала, что мистер Вашингтон собирается жениться, была убеждена, что столь практичный молодой человек будет подыскивать себе богатую невесту. Ну, а разница в возрасте, так пусть майор (он был майором милиции) и моложе госпожи Эсмонд на пятнадцать лет — что из того? Ведь в их семье подобные браки — не редкость; на сколько лет миледи, ее матушка, была старше полковника, когда выходила за него? Когда стала его женой и так ревновала бедного полковника, что ни на шаг его от себя не отпускала! Бедный, бедный полковник! После смерти жены он тут же очутился под башмаком дочки. А она, по примеру матушки, конечно, снова выйдет замуж, можете не сомневаться. Госпожа Эсмонд была сущей пигалицей — менее пяти футов росту на самых высоких каблуках и с самой высокой прической, а мистер Вашингтон ростом был в добрых шесть футов два дюйма и широкоплеч. Высокие же и широкоплечие мужчины всегда женятся на пигалицах; откуда следовало, что мистер Вашингтон обязательно должен иметь виды на вдову. Что могло быть логичнее такого вывода?
