Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Джон Эрнст Стейнбек
– Девчонки парней с ума сводят, – усмехнулся Мак. – Парни – те еще фрукты, а девчонки и того хуже – с ума сводят.
– И все-таки иногда странное чувство возникает, что не смотришь ни на что, не видишь. Что времени никогда не уделял тому, чтобы видеть. Вот кончится здесь все скоро, а я так ничего и не узнаю, даже как яблоко созревает – не узнаю!
Они медленно шли вперед. Мак беспокойно шарил вокруг глазами.
– Все увидеть нельзя, – сказал он. – Я как-то, было дело, отпуск взял и в канадские леса отправился. Так веришь ли, через день-другой сбежал оттуда. Захотелось круговерти, беспокойства, шума. Изголодался по всему такому.
– А вот я хотел бы попробовать в лесу очутиться. Старик Дэн так о своей работе лесоруба рассказывал…
– К черту, Джим! Всего не испробуешь и не охватишь. У нас есть то, чего старик Дэн и не нюхал. А все иметь нельзя. Вот вернемся через несколько дней в город и будем мечтать о новой заварушке, хотеть ее до безумия. Ты успокойся, повремени, пока плечо не зажило. Отведу тебя в какой-нибудь притон, в отель дешевый – любуйся там на девчонок сколько влезет! Подальше от кромки иди, а то видно тебя, торчишь, как корова на косогоре!
– Красиво здесь.
– Чересчур красиво. Боюсь, ловушка поблизости скрыта какая-нибудь.
Сквозь деревья виднелось маленькое белое ранчо Андерсона, частокол ограды, алые герани двора.
– Ни души, – заметил Джим.
– Спокойно, спокойно.
Выйдя к опушке, Мак вновь остановился и в последний раз медленно обвел глазами луговину. На месте амбара на земле был черный квадрат, все еще курившийся едким дымом и запахом гари. Белая пристройка водокачки одиноко торчала над пепелищем.
– Вроде ничего опасного, – сказал Мак. – Давай с заду войдем.
Он попытался открыть калитку бесшумно, но задвижка щелкнула, а петли заскрипели. По короткой дорожке они прошли к крыльцу, заросшему пожелтевшим диким виноградом. Мак постучал в дверь.
Из дома раздалось:
– Кто там?
– Это ты, Эл?
– Угу.
– Ты один?
– Угу. А кто это?
– Это Мак!
– О, заходи, Мак! Дверь не заперта.
Они вошли в кухню. Эл лежал на узкой кровати у стены. Казалось, что за несколько дней он осунулся, похудел. Кожа щек обвисла.
– Привет, Мак. Я уж думал, никто ко мне не придет. Старик ушел с утра.
– Мы хотели и раньше прийти, Эл.
– А когда один остаешься – совсем невмоготу. Кто сжег амбар, Мак?
– «Бдительные». Нам чертовски жаль, Эл. Мы поставили охрану, но те оказались хитрее.
– Старик бушевал всю ночь, Мак. Бубнил, ругался. Раза четыре в час мне взбучку устраивал. И так всю ночь – никак успокоиться не мог.
– Нам ужасно жаль!
Эл выпростал руку из-под одеяла и поскреб щеку.
– Я все еще с вами, Мак. Но старик собрался жаловаться на вас. Утром пошел просить шерифа выгнать вас отсюда. Утверждает, что вы вторглись в частное владение и надо вас прогнать с его земли. Говорит, наказан за то, что слушал таких, как вы. Что я могу отправляться к чертям собачьим, если буду продолжать якшаться с вами. Злой, как шершень!
– Я боялся, что этим кончится, Эл. Слушай, мы знаем, что ты с нами, ясно? Но злить старика больше, чем он злится сейчас, не стоит. Можно попробовать немного исправить ситуацию. Притворись, что перешел на его сторону. Мы это поймем, Эл. И поддерживать с нами связь ты сможешь. Мне страшно жаль твоего старика.
Эл глубоко вздохнул.
– Я боялся, ты подумаешь, будто я вас предал. А если ты знаешь, что это не так, я скажу отцу, что послал вас к черту.
– Вот это правильно, Эл. А мы создадим тебе рекламу в городе. Ой, слушай, Эл! К тебе вчера вечером док не заглядывал?
– Нет. А что такое?
– Он пошел к тебе незадолго до пожара и до сих пор не вернулся.
– Боже мой! Что могло случиться с ним, как ты думаешь?
– Боюсь, что схватили беднягу.
– Обложили они вас крепко, правда?
– Правда. Но и наши ребята сегодня утром крепко им вдарили. Хотя если твой старик нас сдаст, завтра нас положат на лопатки.
– Значит, все пропало, да, Мак?
– Это ничего не значит. То, ради чего мы приехали, мы сделали. Борьба продолжается, Эл. Так что прояви миролюбие и притворись, что не допустишь больше никогда рядом с собой никаких пожаров. – Мак прислушался. – Идет кто-то?
Он бросился через кухню к передней двери и выглянул в окно.
– Это мой старик. Узнаю его шаги, – сказал Эл.
Мак вернулся.
– Я хотел проверить, не привел ли он с собой кого. Нет, он один. Можно бы улизнуть, конечно. Но хочется мне попросить у него прощения.
– Лучше не надо, – посоветовал Эл. – И слушать ничего не станет. Он вас теперь ненавидит.
На крыльце послышались шаги, дверь распахнулась. В проеме стоял Андерсон – удивленный и сердитый.
– Черт возьми! – выкрикнул он. – Убирайтесь отсюда, сволочи! Я ходил сдать вас! Шериф вышвырнет вас с моей земли, чтоб и духу вашего здесь не было!
Его грудь вздымалась от ярости.
– Мы только хотели выразить вам соболезнование. Мы не поджигали амбар. Это парни из города сделали.
– Плевать мне, кто это сделал! Амбар сгорел, весь урожай сгорел! Что вам, бродягам, до всего этого! Пропало теперь мое ранчо! – Глаза его наполнились слезами ярости. – У вас же никогда за душой ничего не было! Вы не сажали деревьев, не растили их, не трогали их руками. Вы же понятия не имеете о том, что такое собственность! Вы никогда не выходили в сад, не гладили стволы ваших собственных яблонь! Что вы в этом понимаете!
– Нам не дали возможности чем-то владеть, – сказал Мак. – А мы бы хотели иметь такую возможность, хотели бы растить деревья.
Андерсон пропустил его слова мимо ушей.
– Наслушался я ваших обещаний! А гляди, что вышло! Весь урожай пропал. В газете это будет.
– А как там пойнтеры? – спросил Мак.
Медленными движениями Андерсон подбоченился. Глаза его зажглись холодной беспощадной ненавистью. Очень медленно, тихо он проговорил:
– Псарня примыкала к стене амбара.
Мак повернулся к Элу и кивнул ему. Секунду Эл глядел на него вопросительно, а потом сердито бросил:
– Отец прав. Убирайтесь-ка отсюда, и чтоб я никогда вас больше здесь не видел!
Андерсон ринулся к кровати, встал напротив.
– Пристрелить бы вас сейчас, – сказал он, – но вместо меня это сделает шериф, и очень скоро.
Мак
