Потому и сидим (сборник) - Андрей Митрофанович Ренников
– Ну и вкус у этого типа, – брезгливо сказала по-русски одна, разглядывая брюки и пиджак приятеля. – Совсем клоун.
– Да… Или персонаж из еврейского анекдота. Помнишь? «Лазарь Соломонович, вы напоминаете мне что-то львиное, а что не могу вспомнить. Ах, да! Брюки в клетку!»
– Впрочем, сам-то он еще ничего, – опять начала первая. – Довольно симпатичный. А посмотри на того… Бегемот! Буйвол! А еще художник! От слова «худо», я думаю.
Толкнул я незаметно приятеля в бок, чтобы молчал, не говорил со мною по-русски. И раскрыл «Матэн». Приятель тоже какую-то французскую газетку вытащил. Ну, и слушаем оба. Боже мой! Чего они только не выложили во время пути! Как раз о тех беженцах, с некоторыми из которых я тоже знаком. «Мне – говорит одна, – очень симпатична Мария Акимовна. Но скажи, пожалуйста: чем я виновата, что ее муж липнет ко мне? Не могу же я все время бороться с его темпераментом? И с какой стати? Разве это моя обязанность? А кроме того: разве я так хорошо отношусь к нему, чтобы спасать его семейную жизнь? А кроме того: разве он стоит того, чтобы воспитывать в нем приличное отношение к женщинам?» – «Это еще что, – говорит другая, – а ты посоветуй, что мне делать с Лидой Мерзукиной. До сих пор, несчастная, думает, что Котик ухаживает за нею. Между тем, Котику нравится Муся, а муж Муси неравнодушен ко мне. Вот и выходит, что, если я отвергну мужа Муси, ей будет труднее делать дела с Котиком, а Котик принужден будет ходить с Лилей, а тогда Владимиру Петровичу не так легко будет встречаться со мной. Может быть, ты хочешь, чтобы муж Муси ухаживал за тобой? В самом деле, знаешь, это идея! Тогда получится, что Муся будет с этим самым, как его, Виктором Сергеевичем, который раньше был близок с Верусей, а Котик будет с Лилей, а я буду и с мужем Лили, и с Владимиром Петровичем, и таким образом Зюкин приревнует меня к обоим и опять будет со мною».
Судачили они так всю дорогу. А перед Сен-Жерменом беру я мольберт, ящик и по-русски говорю громко приятелю: «Миша, смотри только, возвращайся на вокзал к шести часам. Помни, что мы обедаем сегодня у Марии Акимовны». Представляете, что с дамами стало? Красную повязку на голове той каракатицы видите? Так вот, совсем такого же цвета стали обе физиономии!
– Забавно, очень забавно, – рассмеявшись, произнесла Вера Петровна. – Вот и с нами в прошлом году на озере Аннеси тоже курьезный случай произошел. Взяли мы в Сен-Жориоз лодку и поехали кататься компанией. На веслах сидели Григорий Павлович и Цуцин. Плывем мы сначала вдоль берега, в сторону Дюэн, затем повернули вглубь озера, чтобы переплыть на ту сторону, к Мантон. И, вдруг, видим – далеко от берега, какая-то черная точка. – Неужели пловец? – удивилась я. – «Да, голова чья-то», – отвечает Цуцин. Подплываем мы ближе – действительно, человек. Притом женщина. От берега почти полтора километра, а она как ни в чем не бывало. То нырнет, то на спину ляжет.
– Ишь, чемпионка какая выискалась, – говорит Цуцин. – Воображаю, какая бой-баба! Не дай Бог на такой женщине жениться, живо вгонит в могилу!
– А я вот сейчас ее веслом по голове, – добавляет Григорий Павлович. – Погодите немного.
И, вдруг, оттуда, со стороны головы, раздается по-русски:
– Отчего же это меня веслом по голове? Что я вам сделала?
Нечего и говорить, как нам всем стало неловко. К счастью, Цуцин догадался выйти из положения. Поднялся в лодке, вытащил из кармана платок, замахал им над собой в воздухе и закричал:
– Да здравствуют русские женщины! Ура! Ура! Ура!
А затем спросили мы у дамы адрес, и на следующий же день поехали к ней в гости. Прекрасная семья оказалась.
– Да, – задумчиво заметил в ответ на повествование Веры Петровны Николай Андреевич. – Странная это черта у нас, русских: обязательно обругать или посмеяться над встречным незнакомцем. Кто бы ни был сосед – всегда он или дурак, или бегемот, или клоун. Не понимаю, откуда все это? Может быть, национальное самомнение? Или просто некультурность?
– А что же, верно вы говорите, – снисходительно согласился Александр Степанович. – Без дурака никогда у нас подобные встречи не обходятся. Вот вам, например, для параллели между русскими и англичанами два случая из моей практики. Вы ведь знаете, как публика любит заглядывать в полотно художника, когда он пишет с натуры. Неделю тому назад забрал я свой ящик, отправился на автобусе к подножью Салева, взобрался по крутому обрыву наверх, сел, пишу вид на Женеву. И слышу – снизу кто-то лезет. Напрямик лезет по скалам, с опасностью для жизни. Взобрался этот субъект ко мне, заглянул в этюд, улыбнулся, сказал: «вери гуд» и, молча, пополз назад. Вот вам англичанин. Ну, а два года назад в Антибе, сижу я как-то у самой воды под шоссе, пишу этюд. И с шоссе ко мне неожиданно спускается семейка. Тучный папаша, подмазанная мамаша, двое мальчишек. И папаша громко говорит: «а ну-ка посмотрим, что тут мажет этот осел?» Снял я шляпу, учтиво поклонился и говорю: «Очень рад удовлетворить ваше любопытство, взгляните». Не поверите: в одно мгновение вся семья смылась. Точно ветром сдунуло. Только сбитые с места камни где-то посыпались.
– Вот видите, – опять, значит, осел, – торжествующе проговорил Николай Андреевич. – Без дурака или осла русскому человеку никак не обойтись. Я думаю, что и большевизм-то именно на этой черте до сих пор в России держится. Все в Европе дураки, а мы, вот, умные. Все бегемоты и клоуны, а мы, вот, красавчики.
– А главное, если и высказывать мнение, – солидно добавил Александр Степанович, – то нужно быть твердо уверенным, что перед тобой действительно иностранец. Я-то, например, никогда в жизни не ошибусь. Русского человека среди тысячи иностранцев узнаю. У русских всегда на лице какое-то бессмысленное блаженство написано. В глазах всегда чувство превосходства над всем окружающим. Француз, например, ходит по своей стране так, будто только что сюда приехал, и не знает, как быть, а русский, наоборот: он тут хозяин, глава. Впрочем, что это мы разговариваем, господа? Давно пора виды смотреть. Эй, гарсон! Пейе, силь ву пле!
К ресторану подкатил автомобиль, остановился недалеко от нашего столика.
– Вылезайте, приехали! – раздался из автомобиля мощный бас. – Алексей Иванович, отведите, голубушка, машину в сторону, здесь нельзя оставлять. Ну, а где мой Сережка? Успел пешком добрести?
Огромного роста бравый мужчина вылез из автомобиля с двумя дамами, подошел к навесу.
– Вот! Ждет нас! – прогремел его радостный голос.
– Здравствуй, папа, – скромно произнес, подходя к приехавшим, молодой альпинист, шляпе и башмакам которого изумлялся Александр Степанович. – А я здесь уже
