Артур Шницлер - Жена мудреца (Новеллы и повести)
- Как он выглядит, этот господин обер... господин фон Богнер?
Денщик, грустно улыбнувшись, ответил:
- Осмелюсь доложить, господин лейтенант, мундир был больше к лицу господину обер-лейтенанту.
Вильгельм помолчал секунду, затем сел на постели.
- Ну что ж, проси. И пусть господин... обер-лейтенант великодушно извинит, если я буду не совсем одет. И еще... Кто бы меня ни спрашивал, обер-лейтенант Гехстер или лейтенант Венглер, господин капитан или кто-нибудь другой - меня дома нет, понятно?
Когда Йозеф закрыл за собой дверь, Вильгельм быстро натянул китель, причесался, подошел к окну и выглянул вниз на еще безлюдный казарменный двор. Он увидел, как его бывший товарищ в черном, надвинутом на глаза котелке, в распахнутом желтом пальто, в коричневых, немного пыльных штиблетах понуро расхаживал там, внизу, взад и вперед, и сердце у него сжалось. Он открыл окно и хотел было помахать ему и громко поздороваться, но в это мгновенье к гостю подошел денщик, и Вильгельм заметил, каким боязливым волнением напряглось лицо его старого товарища в ожидании ответа. Но так как ответ был благоприятен, лицо Богнера прояснилось, и он вместе с денщиком скрылся в воротах под окном, которое Вильгельм тотчас же закрыл, словно предстоящий разговор требовал особых предосторожностей. И для него сразу исчез аромат весны и леса, который в этот утренний воскресный час проник даже на казарменный двор, где всю неделю его не было и в помине.
"Что бы ни случилось... - подумал Вильгельм. - А что, собственно, может случиться?.. Сегодня я непременно поеду в Баден и пообедаю там в "Вене", если, конечно, меня, как в прошлый раз, не оставят обедать Кесснеры".
- Войдите! - Вильгельм с наигранной живостью протянул руку вошедшему. - Здравствуй, Богнер. Искренне рад тебя видеть. Почему ты не раздеваешься? Взгляни, здесь все, как и раньше. Больше комната не стала. Но "в каждой маленькой лачуге для влюбленных место есть".
Отто вежливо улыбнулся и, словно заметив смущение Вильгельма, решил помочь ему.
- Надеюсь, бывают случаи, когда эти слова больше подходят к твоей лачуге, чем в данную минуту, - сказал он.
Вильгельм рассмеялся громче, чем требовалось.
- К сожалению, не часто. Я живу как затворник. Смею тебя уверить, что за последние месяц-полтора по меньшей мере ни одна женщина не переступала этот порог. Платон - развратник в сравнении со мной. Но садись. - Он переложил одежду с кресла на кровать. - Могу тебе предложить чашечку кофе?
- Спасибо, Касда, не беспокойся. Я уже завтракал... Вот папиросу, если позволишь...
Отто полез в карман за портсигаром, но Вильгельм жестом остановил его и указал на курительный столик, где стоял открытый ящичек с папиросами. Вильгельм подал огня, Отто молча сделал несколько затяжек, и взгляд его упал на хорошо знакомую картину, висевшую на стене над черным кожаным диваном. На ней были изображены офицерские скачки стародавних времен.
- Ну, рассказывай, как поживаешь, - сказал Вильгельм. - Почему ты не даешь о себе знать? Ведь когда мы расстались... два-три года назад... ты обещал мне, что время от времени...
- Может быть, оно и лучше, - перебил его Отто, - что я не давал о себе знать, и уж наверняка было бы лучше, если бы я не пришел и сегодня. - И неожиданно для Вильгельма он пересел в угол дивана, на другом конце которого валялось несколько зачитанных до дыр книг. - Ты же понимаешь, Вилли, - он говорил быстро и в то же время отчетливо, - что мой сегодняшний визит в такой необычный час... я знаю, ты любишь поспать по воскресеньям... этот визит имеет определенную цель, иначе я бы, конечно, не позволил себе... Одним словом, я пришел к тебе, как к старому другу, - к сожалению, я не могу больше сказать - коллеге. Не бледней, Вилли, тебе ничто не грозит: речь идет всего лишь о нескольких гульденах, которые я должен раздобыть до завтрашнего утра; в противном случае мне остается лишь... - Он по-военному повысил голос: - Впрочем, разумнее всего было сделать это еще два года назад.
- Какие глупости! - возразил Вильгельм наигранно дружеским тоном.
Денщик принес завтрак и скрылся. Вилли разлил кофе. Он ощущал во рту горьковатый вкус, и ему было неприятно, что он не успел совершить утреннего туалета. Но не беда - по дороге на вокзал он завернет в душ. Все равно раньше полудня ему нечего делать в Бадене. Он ни с кем ни о чем не уславливался; и если он опоздает или даже совсем не приедет, этого никто и не заметит - ни господа в кафе Шопф, ни фрейлейн Кесснер; разве что ее мать, которая, впрочем, тоже весьма недурна.
- Чего же ты не пьешь? - спросил он у Отто, который даже не пригубил кофе. Тот быстро отхлебнул из чашки и тотчас же заговорил:
- Буду краток. Ты, верно, знаешь, что я вот уже три месяца служу кассиром в одной электротехнической фирме. Впрочем, откуда тебе это знать? Ты ведь даже не знаешь, что я женат и у меня есть сын. Ему уже почти четыре года. Он родился еще тогда, когда я был с вами. Но об этом никто не знал. Так вот, ты догадываешься, что все это время дела мои шли не слишком блестяще. Особенно этой зимой... Мальчик болел... Впрочем, не стоит вдаваться в подробности. Словом, иногда я был вынужден залезать в кассу. Я всегда вовремя возвращал деньги, но сейчас взял, к сожалению, немного больше, чем обычно, и... - он выждал, пока Вильгельм размешает ложечкой сахар, - и, на мое несчастье, в понедельник, то есть завтра, как я случайно узнал, приезжает с завода ревизия. Мы, понимаешь ли, филиал, и через мою кассу проходят лишь очень небольшие суммы. Должен я, в сущности, пустяки девятьсот шестьдесят гульденов. Для ровного счета скажем - тысячу. И деньги должны быть в кассе завтра, до половины девятого утра, иначе... Словом... ты оказал бы мне истинно дружескую услугу, Вилли, если бы...
Дальше он говорить не мог. Вилли было немного стыдно за старого товарища - не потому, что тот совершил растрату, а потому, что бывший обер-лейтенант Отто фон Богнер, еще несколько лет тому назад жизнерадостный, ловкий, блестящий офицер, сидел сейчас, забившись в угол дивана, бледный, беспомощный, глотал слезы и не мог говорить.
Он положил ему на плечо руку. - Брось, Отто, нельзя же так сразу падать духом.
В ответ на это не слишком обнадеживающее вступление гость впился в него унылым и слегка испуганным взглядом.
- Собственно говоря, - продолжал Вильгельм, - я сам сейчас на мели. Все мое состояние - сто гульденов с небольшим. Сто двадцать, если быть таким же точным, как и ты. Разумеется, все они до последнего крейцера в твоем распоряжении. Но если мы немного пораскинем мозгами, выход из положения обязательно найдется.
- Ты понимаешь, - прервал его Отто, - что все остальные... выходы уже испробованы. Не будем поэтому зря ломать голову, тем более что я пришел с определенным предложением.
Вильгельм тревожно уставился на него.
- Представь себе на минуту, Вилли, что ты сам очутился в таком же затруднительном положении. Как бы ты поступил?
- Не совсем понимаю тебя, - уклончиво заметил Вильгельм.
- Я знаю, конечно, ты никогда еще не запускал руку в чужую кассу такое может случиться только на штатской службе. Да. Но все-таки предположи, что по какой-либо... менее... криминальной причине срочно потребовалась определенная сумма. К кому бы ты обратился при таких обстоятельствах?
- Прости, Отто, я до сих пор еще не думал об этом и надеюсь... Не отрицаю, у меня тоже бывали долги: еще в прошлом месяце Гёхстер выручил меня пятьюдесятью гульденами... Разумеется, я их вернул ему первого числа потому мне сейчас и трудно с деньгами. Но тысячу гульденов... тысячу... не представляю, где их достать.
- Правда? - переспросил Отто, пристально посмотрев на него.
- Конечно.
- А твой дядя?
- Какой дядя?
- Твой дядя Роберт.
- Как ты до этого додумался?
- Нетрудно догадаться: он много раз выручал тебя. К тому же ты регулярно получаешь от него пособие.
- С пособием давно покончено, - возразил Вилли, рассердившись на едва ли уместный в такой момент тон своего бывшего товарища. - И не только с пособием. Дядя Роберт ведет себя как-то странно. Во всяком случае, мы с ним не виделись уже больше года. В последний раз, когда я, в виде исключения, попросил у него ничтожную сумму, он чуть не вышвырнул меня за дверь.
- Вот как? - потер себе лоб Богнер. - Значит, ты уверен, что о нем нечего и думать?
- Надеюсь, ты в этом не сомневаешься, - несколько резко отозвался Вильгельм.
Внезапно Богнер вскочил с дивана, отодвинул стол и подошел к окну.
- Мы должны попытаться, - сказал он решительно. - Прости меня, но мы должны. Самое худшее, что может с тобой случиться, - это отказ и, вероятно, в не очень вежливой форме. Пусть так - и все же по сравнению с тем, что ожидает меня, если я до завтрашнего утра не достану этих паршивых гульденов, это просто мелкая неприятность.
- Может быть, - согласился Вильгельм, - но неприятность совершенно бесполезная. Будь у меня хоть малейший шанс... Надеюсь, ты не сомневаешься в моем желании помочь тебе? Но, черт побери, должны же быть и другие возможности! Что ты скажешь, например, - только не сердись, это мне сейчас пришло в голову, - о своем кузене Гвидо, у которого имение около Амштеттена?
