Блистательные годы. Гран-Канария - Арчибальд Джозеф Кронин
Путешественники приводнились на реке Тахо за хребтом Синтра и провели ночь в Лиссабоне. Затем на следующий день, обогнув Порту, Виго, Луго, срезав край Кантабрийских гор, пересекли залив по направлению к Бордо. Все происходило неторопливо и легко. И в то же время быстро. Дорога туда – дорога обратно. Воздух стал прохладнее, когда они поднялись над широкой Гаронной и полетели на север, к Нанту. Холоднее было и море.
Наступил последний день путешествия – как стремительно оно пролетало! Неизбежный Сен-Мало с желтыми, как кукурузные початки, песками Параме. Но это зрелище промелькнуло лишь на минуту и растворилось, как все остальное, в море, в воздухе, в тихом нескончаемом гудении двигателей.
Филдинг рассуждал о маршруте с искренним энтузиазмом. У него были прекрасная карта и кронциркуль, он испытывал живейшее наслаждение, если удавалось пунктуально соблюсти сроки. Как он заявил, расписания и графики зачаровывали его с детства, когда он прочитал книгу Жюля Верна о джентльмене по фамилии Фогг[68]. Прибыть на место вовремя, минута в минуту – вот истинное доказательство того, что разум управляет материей. В данный момент Филдинг сидел впереди, в кабине пилота, расспрашивая Стэнфорда, удастся ли достичь чего-то подобного? Или нет?
Харви, занимавший заднее кресло в салоне, скользнул взглядом в сторону квадратного иллюминатора за своим плечом. Облака истончились и закудрявились, словно огромное одеяло прохудилось и перья рассыпались по морю, видневшемуся внизу. В прорехах мелькали синевато-серые волны. Солнце сияло, но не обжигало.
Дорога туда – дорога обратно. Незаметным движением Харви повернул голову и взглянул на Мэри. Она смотрела прямо перед собой, пальцы едва касались закрытой книги, лежащей на коленях. Мэри была молчалива, бледна и тонка – о, как тонка! Конечно, ее состояние улучшилось, она набралась сил для путешествия. Но оставалась до странного непроницаемой, прятала подбородок в меховом воротнике шубки, ресницы скрывали выражение глаз.
Она изменилась – почти неуловимо, но значительно: повзрослела, стала более сдержанной, в ее задумчивости появилась некая глубина. Она будто обрела достоинство и цель, чего до сей поры ей недоставало. Прежняя легкость и пылкость, быстрые, порывистые движения исчезли. Вместо этого пришло осознание зрелости. Дитя, нетерпеливое и вечно удивленное, превратилось в женщину.
Заметила ли она, что Харви украдкой смотрит на нее? Он не знал, просто не знал. Состояние неопределенности было мучительно, он чувствовал, что оно связывает его все жестче. Настолько жестко, что он едва мог пошевелиться. Так продолжалось последние два дня и раньше – пять дней, проведенных в Санта-Крусе. Мэри и Харви боялись взглянуть друг на друга, держались скованно, принужденно, ни на мгновение не оставались наедине, страшились банальных слов, которые должны были произнести. И каждый ждал от другого какого-то знака, но так и не подал его сам.
Харви устремил взор на Мэри, приоткрыв губы, изо всех сил мысленно призывая ее посмотреть в его сторону. Конечно, она должна взглянуть на него… одной секунды было бы достаточно.
Но Мэри этого не сделала. Она по-прежнему смотрела прямо перед собой: непроницаемое белое лицо, подбородок, вжатый в ласковый мех воротника, загадочно подрагивающие ресницы. А в следующее мгновение Филдинг вышел из кабины пилота. Беззаботно направился в конец салона и опустился в кресло рядом с Харви.
– Снизу поднимается дымка, – объявил он и по-свойски закинул руку на спинку кресла. – Вот-вот покажется Ла-Манш.
– Да, – ровным тоном откликнулся Харви.
– А потом – старый добрый Солент. Там и сядем на воду снова. Двигатели работают безупречно, самолет идет ровно. Стэнфорд говорит, осталось не больше часа. Точно вовремя. А потом Бакден, будем там пить чай, – он сверился с часами, – в пять пятнадцать, тютелька в тютельку. И я в известном смысле не жалею, что поехал, черт возьми! Роскошная вышла поездка. Дико не хотелось лететь – что-то меня тревожило, видимо. Да еще терпеть не могу путешествовать в одиночестве. Однако из нас четверых сложилась уютная компания. Ей-богу, я бы не возражал как-нибудь повторить подобный вояж.
Его томно перебила Элисса, бросив через плечо:
– Нет. О боже, нет… и за десять тысяч. – Она зевнула, призадумалась. – Одно только удерживает меня от истерики – как вспомню Дибса, брошенного в этой дыре. Его лицо до сих пор стоит перед глазами, такое разнесчастное. И последний взгляд – почти нечеловеческий. Вот что спасает мне жизнь.
Филдинг рассмеялся без тени злобы и сказал:
– Ты встряхнешься, когда окажешься дома, Элисса. Подумай об этом. Весна в Англии – живые изгороди, запах вереска, бутоны в садах…
– Люди с зонтиками проклинают ветер, который пронизывает насквозь. Автобусы забрызгивают тебя грязью с головы до ног, и ни одного такси не видно. Все пытаешься нас приободрить, Майкл, черт тебя подери? Прекрати уже, это невыносимо. Иди в кабину, сядь за штурвал. А Стэнфорда отправь сюда. Я хочу выяснить, не влюблен ли он в меня. – Она бросила ехидный взгляд на Харви. – Не понимаю, почему монополия на великую страсть должна принадлежать одной только Мэри.
Майкл расхохотался громче, чем обычно. Он обхватил второй рукой кресло Мэри, как бы соединяя ее и Харви, и проделал все это со смехотворной учтивостью.
– Слышите, что она говорит, юные шалуны? Выдает с потрохами вас и весь ваш славный флирт.
Харви поморщился. Но Мэри, кроткая и пассивная, никак не откликнулась, ее лицо оставалось непроницаемым. Элисса с любопытством уставилась на Майкла. Наконец покачала головой.
– Как мило, – проронила она, – такой джентльмен.
Филдинг, отсмеявшись, достал портсигар, предложил сигарету Харви, но тот отказался.
– А знаете, – продолжил он дружелюбно, – шутки в сторону, и правда приятно вернуться домой. Как съездишь за границу, сразу начинаешь выше ценить свою страну. Умираю от нетерпения – так хочется показать вам Бакден. Помните, я говорил про розы? Они совершенно особенные. А еще я должен показать вам свои приюты для престарелых. Забавно, я чрезвычайно увлекся приютами для престарелых. Что-то вроде хобби, знаете ли. Начинал мой старик, а я продолжаю… ну, понимаете… строить. Коллекционирую долгожителей, как какой-нибудь другой малый бегает за бабочками. Есть у меня один старикашка, ему осталось всего три месяца до ста двух лет. Право…
Харви перестал его слушать. Он уже понял, что представляет собой Филдинг, составил о нем окончательное и беспристрастное мнение. Как и сказала Элисса – джентльмен. О боже, что за слово! Но Майкл был джентльменом
