Роже Вайян - Бомаск
- Вам, конечно, известно, что Пикассо - член коммунистической партии.
- Он, бесспорно, хороший человек... - проговорила Пьеретта.
- Но его картины вам не нравятся? Да? - допытывался Филипп Летурно.
- Я не такая образованная, чтобы судить об этих вещах, - ответила Пьеретта.
- Вот это-то и интересно! - воскликнул Филипп. - А как вы хорошо сказали: "Я не такая образованная..." Нет, вы и представить себе не можете, какая вы чудесная...
Пьеретта удивленно посмотрела на него, широко раскрыв свои огромные черные глаза. Он заметил ее удивление.
- Да, да, - подтвердил он, - и самое чудесное в вас - это ваша простота. Я уверен, что вы понимаете живопись гораздо лучше, чем вам это кажется.
- Но я совсем не разбираюсь в живописи, - сказала она. - Попадались кое-какие картинки в почтовом календаре, а других я, можно сказать, никогда и не видела.
- Простите, - сказал он. - Извините меня...
- За что? - спросила Пьеретта.
Он помолчал немного и вдруг выпалил:
- За что вы меня ненавидите?
Пьеретта засмеялась.
- Вот выдумали! Никакой ненависти я к вам не испытываю.
Он стоял перед ней, смущенный, неловкий.
- Я даже думаю, - добавила она, - что вы славный малый.
- Я не враг рабочим, - торопливо проговорил он и замотал головой. - Вы же видите, я отказался подписать приказ о наказании трех ваших товарищей. Нобле, конечно, донесет об этом в правление АПТО. Впрочем, мне в высокой степени наплевать на них на всех.
- Не верится, - сказала Пьеретта.
- Вы не верите, что мне наплевать на АПТО?
- Да нет, - сказала Пьеретта. - Я убеждена, что вы можете позволить себе такую вольность - подразнить дирекцию АПТО. Я только хотела сказать, что вряд ли господин Нобле сердится на вас. Думаю даже, что он воспользуется случаем и станет воспевать снисходительность дирекции к рабочим. А те трое пьянчужек, из-за которых вы меня вызвали, возможно, и заслуживают наказания.
- Как! Вы согласны с тем приказом, который я отказался подписать?
- Нет. Разве я могу соглашаться с хозяйским судом и наказаниями? Если рабочие пьют, это в конечном счете вина вашего АПТО. Позвольте вам только указать, что господин Нобле всегда был милостив к пьяницам.
- Значит, он лучше, чем я думал о нем, - сказал Летурно.
Они все еще стояли друг против друга - по обе стороны стола.
- Правление треста, - продолжала Пьеретта, - обычно закрывает глаза на служебные провинности, если причиной их является пьянство.
- Вот уж не ожидал такой гуманности!
Мгновение они молчали. Пьеретте вспомнилась старуха работница из ее цеха: она всегда была пьяна и все же работала равномерно, как машина; за долгие годы работы она сама стала придатком к машине. Проходя мимо нее, инженеры подмигивали друг другу: "У старухи Вирье неутолимая жажда!" Ей прощали опоздания, прогулы - ведь только она одна из всех рабочих фабрики не принимала участия в последней забастовке.
Пьеретта в двух словах рассказала об этом Филиппу Летурно.
- Я защищаю пьяниц совсем по другим причинам, чем Нобле, - торопливо заговорил он. - "Будемте вечно пьяны", - сказал Бодлер... Вы вчера видели мою сводную сестру? Так вот, она каждый вечер напивается... И уж тем более я понимаю ваших товарищей... ведь такие ужасные условия...
Пьеретта молча смотрела на него. Он запнулся и умолк.
- Ох, каких глупостей я наговорил... - пробормотал он. - Просто я хотел доставить вам удовольствие и оттого не подписал приказ.
Она нахмурила брови.
В эту минуту кто-то постучался и тотчас отворил дверь.
- Ах, простите, - раздался голос Нобле.
Дверь закрылась.
- И главное, не думайте, пожалуйста... - сказал Летурно.
Она смотрела на него, не улыбаясь, вопрошающим, почти суровым взглядом.
- Я презираю таких людей... таких хозяев, - продолжал он, - которые пользуются своим положением... Впрочем, вы, конечно, и не допустили бы этого...
По лицу Пьеретты скользнула улыбка. И тотчас Летурно заговорил увереннее:
- Я хотел доставить вам удовольствие и - возможно, это эгоистично с моей стороны, - но я хотел доказать самому себе, что я не такой, как люди моего класса. Вот именно... Мне всегда хотелось доказать себе самому, что я на стороне рабочих.
Пьеретта снова улыбнулась.
- И не только это, - торопливо добавил он. - Мне хотелось заслужить ваше уважение... Вы понимаете, что я хочу сказать?
- Понимаю, - ответила Пьеретта.
- Присядьте еще на минутку, - попросил он.
- Не могу, - ответила она. - Если я задержусь в вашем кабинете, пойдут сплетни.
- Ну что для вас мнение какого-то Нобле?
- Нет, мне нужно, чтоб он уважал меня. Только тогда я могу сражаться с ним на равных.
- Хотите, я распахну дверь?
- Если я задержусь у вас, то и в цехе пойдут разговоры. Наши работницы имеют право никому не доверять... Их столько раз предавали. До свиданья, господин Летурно...
- Вы, значит, отказываетесь помочь мне, - проговорил он, - и дать мне возможность помочь вашим товарищам?
Пьеретта лукаво улыбнулась.
- Что ж, - сказала она, - в таком случае завтра мы кое-что у вас попросим. К вам придут от имени нашей партии.
- Что-нибудь важное? - спросил он.
- По нашему мнению, очень важное.
- Можете рассчитывать на меня, - сказал он.
- Увидим, - ответила Пьеретта.
Она протянула ему руку и, простившись, пошла к двери.
- Мадам Амабль! - окликнул он ее.
- Ну что еще? - строго отозвалась она.
- Позвольте подарить вам на память одну вещь... Это так, пустячок...
- Смотря какой пустячок, - сказала она.
Он порылся в ящике стола и достал оттуда тоненькую книжечку форматом чуть поменьше брошюр с "Лекциями по истории коммунистической партии". Раскрыв книжечку, он разрезал страницы, что-то написал на титульном листе и протянул ее Пьеретте.
Она прочитала на обложке: "Филипп Летурно. Гранит. Мел. Песок. Стихи. Издатель Пьер Сегер", а на титульном листе было написано крупным детским почерком: "Мадам Пьеретте Амабль, чье уважение мне очень хотелось бы завоевать".
- Прочтите когда-нибудь на досуге, - сказал Филипп. - Стихи немножко необычные, как вот эта картина. Но все-таки возьмите, в знак дружбы.
- Спасибо, - сказала Пьеретта.
И на этот раз в ее улыбке не было ни насмешки, ни лукавства. Филипп в ответ тоже улыбнулся.
- Значит, завтра мне будет испытание? - сказал он, пожимая ей руку.
Пьеретта бегом сбежала по лестнице. Разговор и так уж занял сорок с лишним минут. Вернувшись в цех, она положила книжечку около станка; пока она налаживала станок, Маргарита подошла посмотреть и прочла надпись Филиппа.
- Ерунда! - сказала Пьеретта.
- А чего ж ты покраснела? - съехидничала Маргарита.
- Дура! - вскипела вдруг Пьеретта. - Я знаю, что у тебя дурацкие мысли, оттого и покраснела.
4
За воротами фабрики Маргарита взяла Пьеретту под руку.
- Сердишься на меня? - спросила она.
- И не думаю. За что мне сердиться? - ответила Пьеретта.
Они подошли к дому родителей Маргариты. Пьеретта терпеливо слушала пространный рассказ своей влюбчивой подруги о ее новом романе. Ее поклонник работал в Дорожном управлении и ждал, что его вот-вот переведут в окрестности Лиона. "Ах, если б он увез меня с собой!" - мечтала вслух Маргарита, жаждавшая удрать из Клюзо.
Домой Пьеретта вернулась только к семи часам вечера. На кухне у нее сидели Фредерик Миньо, Красавчик и Кювро.
- Здравствуйте, мадам Амабль, - сказал, поднявшись со стула, Красавчик.
- Меня все зовут Пьереттой, - поправила она.
- Здравствуйте, Пьеретта, - повторил он.
Эта сцена повторялась при каждой встрече. Красавчик не хотел называть ее просто по имени, как все остальные в Клюзо, и осмеливался на такую вольность, лишь повинуясь ее приказу.
Он предложил ей сигарету с золотым ободком: он курил только "Султаншу", за что товарищи над ним подсмеивались.
Миньо читал последний номер "Франс нувель" и делал заметки в блокноте.
- Что с тобой нынче? Опять дома не клеится? - спросила Пьеретта.
- Да, - буркнул он, не поднимая головы.
- Ох и задам же я им! - воскликнул вдруг Кювро. Он готовился к выступлению в муниципальном совете и писал конспект своей речи на листке бумаги, вырванном из школьной тетрадки. - Ох и задам! - И он прочел вслух одну фразу.
- Невозможно работать! - возмутился Миньо.
Апрель 195... года выдался в долине Клюзо холодный, и Кювро, не дожидаясь хозяйки, сам затопил в кухне плиту. Пьеретта оставляла ключ от входной двери в ящике для писем, висевшем в нижнем этаже, или просто в дверях. Товарищи могли прийти к ней в любой час, если им нужно было прочесть какую-нибудь брошюру, порыться в комплектах журналов и газет, навести справку в папках с профсоюзными делами, а иной раз просто спасаясь от домашних неприятностей.
- Раз ты затопил печку, надо было отворить двери в комнаты, - сказала Пьеретта. - Наверно, у меня в спальне холодище, как в погребе.
И она распахнула двери во всех трех комнатах, расположенных анфиладой. Спальня помещалась в глубине; из окна, обращенного на север, открывался вид на каменистый холм, возвышавшийся над долиной.
