Мария Романушко - Вырастая из детства
Но совсем другое дело – если денег у меня больше, чем нужно. И следует принести бабушке сдачу. Это плохо. Это значит, что я должна буду ЧТО-ТО СКАЗАТЬ кассирше. А сказать – СТРАШНО! Пока стою в очереди в кассу, вся взмокну от страха, руки и ноги дрожат…
* * *Сегодня мне нужно купить литр молока. В руках трёхлитровый белый бидончик, а в руках – большая сумма денег одной бумажкой. У бабушки не оказалось мелких денег. «Не забудь взять сдачу», – сказала она мне на прощанье.
И вот, подходит моя очередь, я протягиваю кассирше свою большую деньгу и… НИЧЕГО НЕ МОГУ СКАЗАТЬ! Горло сковал спазм страха. Язык точно парализован. Рот забит молчанием, точно кляпом…
– Что тебе, девочка? – нетерпеливо спрашивает кассирша.
Я молчу.
– Забыла, что ли?
Я отрицательно мотаю головой: нет, не забыла.
– Тогда говори поскорее! Видишь, вся очередь тебя ждёт.
Я молчу. Кто-то за моей спиной уже ворчит недовольно: «Вот, посылают в магазин мелюзгу! А она ещё ничего не соображает…»
И тут кассиршу осеняет:
– Девочка, тебе, наверно, пробить «на все»?…
Я киваю: да, мол, «на все».
Мне легче кивнуть утвердительно, чем выдавить из себя хотя бы слово. Хотя я и понимаю, что совершаю большую глупость. Но мне хочется поскорее отойти от кассы.
Кассирша пробивает «на все», и я со своим чеком иду в молочный отдел. Там продавщица берёт мой чек и изумлённо смотрит на меня.
– Девочка, тебе молока НА ВСЕ?!
Я опять киваю: да, мол, «на все».
– Но в твой бидон всё молоко не поместится.
Она наливает мне молока до верху и говорит:
– Кто тебя прислал в магазин?
– Бабушка.
– Скажи бабушке, чтобы она пришла в магазин и принесла ещё посуду.
Я иду домой, таща тяжёлый бидон.
Бабушка изумляется:
– А зачем ты полный-то притащила? Я же тебе только один литр велела купить.
– Я ещё не всё молоко принесла. Продавщица просила принести побольше посуды.
– ЧТО???
– Ну… я «на все» купила.
Бабушка всплёскивает ладонями:
– Ты что ж, забыла, сколько я тебе велела купить?
– Нет. Не забыла.
– Тогда почему ты пробила чек «на все»?
– Я не могла.
– Что не могла?
– Сказать.
– Что не могла сказать?
– «Литр молока». Очень трудно. Длинно…
– Но ведь сейчас можешь.
– Сейчас могу.
– А тогда почему не могла?
– Боялась.
– Чего боялась?
– Сказать.
– Горе моё луковое!… – вздыхает бабушка.
Она берёт два трёхлитровых стеклянных бутыля, и мы отправляемся с ней в магазин.
– Вот моя бабушка, – говорю я продавщице.
Не понимаю, почему нельзя было перебить чек и вернуть бабушке деньги? Почему-то всё было очень жёстко в те времена: «пробили – берите!» Или бабушка была такая робкая? Почему она не отказалась от этого молока и не попросила вернуть нам деньги? Бабушка на войне была смелая, а в мирной жизни – не очень…
Так что мы с ней ещё дважды ходили за тем молоком. Бабушка даже у тёти Вали попросила несколько бутылей на прокат.
…Когда мама с папой пришли с работы, они прямо обалдели: повсюду в их комнате – на столе, на подоконниках – стояли бутыли с молоком!
– Что это значит? – спросила мама испуганно.
И бабушка рассказала нашу молочную эпопею. Тут на папу напал смех, у него прямо слёзы текли от смеха. Вслед за ним и мама начала смеяться, и бабушка, и я…
Холодильников в ту пору не было, так что вскоре наше молоко превратилось в простоквашу. И мы долго ею питались и угощали ею соседей…
* * *Уж если брать – так НА ВСЕ! Чего там мелочиться?…
Я, конечно, не молоко сейчас имею в виду – а саму жизнь. Её печаль. Её радость. У меня этого всегда было много, предостаточно, я беру полной мерой…
По-другому не умею.
Мне легче взять полной мерой, чем отмеривать и взвешивать, рассчитывать и просчитывать… Нет уж, давайте мне на все!
На все годы. На все дни… Пусть будет переизбыток, пусть льётся через край… – печаль, радость…
И пусть не оскудевает рука Дающего…
ПРО СТАКАНЧИК МАСЛА
Отец Володи и Анатолия, дядя Вася, всегда на праздники получает продуктовый паёк. Потому что дядя Вася – военный. Военным положены пайки. Потому что они, военные, – защитники Родины и должны хорошо питаться, чтобы в случае чего (не дай Бог, конечно!) хорошо нас защищать. Так объяснила бабушка.
Вечером седьмого ноября тётя Валя принесла мне гостинец – стаканчик сливочного масла. Такую маленькую гранёную рюмочку с чудесным содержимым.
Я ещё никогда в жизни не ела сливочного масла. До этого я ела только смалец – такую белую замазку. Я думала, что это и есть масло. Но масло – это, оказывается, совсем другое! Оно такое красивое, золотистое…
Сначала я его просто нюхала. Долго, с наслаждением втягивая в себя тонкий, незнакомый аромат…
– Ну, ты хоть попробуй! – говорит бабушка. – Давай я тебе на хлебушек намажу.
– Не надо на хлеб.
И я взяла маленькую чайную ложечку, и стала есть – вкушать!… – эту сказочную еду ложечкой, как мороженое.
Взяв в рот масло, я не спешила его проглотить, я прислушивалась, как оно чудесно тает во рту и растекается, заполняя всю меня новыми, сладостными ощущениями… Ничего вкуснее этого я ещё в своей жизни не пробовала! Это было даже лучше, чем конфеты «Мишка на севере».
Седьмого ноября 1955 года я первый раз в жизни ела сливочное масло. А мама, папа и бабушка сидели за нашим большим столом и молча смотрели на меня. Как я наслаждаюсь. И когда я пыталась их угостить, все трое наотрез отказывались.
На глазах у мамы блестели слёзы.
– Мамочка, почему ты плачешь?
– От радости.
– Смотри, Лиля, – сказал папа с улыбкой, – как наша доця умеет ценить и наслаждаться!
* * *С того дня – и по сей день. Хочется растянуть, продлить – каждое мгновение жизни…
Этот светлый день, этот щедрый дождь… этот листопад и этот снегопад… этот задумчивый закат… Это лето и эту зиму. Эту осень и эту весну.
Каждый Божий день – продлить, продлить в вечность…
Детство сына. Детство дочери. Смех друзей… Ласковый взгляд любимого. Цветок в вазе…
Не люблю, когда что-то кончается.
Люблю, когда длится и длится…
КРАХМАЛЬНАЯ ОСЕНЬ
Отец привёз откуда-то из деревни много картошки. Целых два мешка!
Мы теперь каждый день едим дранники. Это очень вкусно.
Три раза в день бабушка трёт (дерёт!) картошку на железной тёрке и жарит картофельные дранные оладушки на подсолнечном масле. Но бабушка опасается, что мы не успеем съесть всю картошку, и она промёрзнет и станет сладкой, невкусной и попросту сгниёт.
Чтобы добро не пропало, бабушка решила сделать из картошки крахмал. Так, по крайней мере, картошка не пропадёт, и мы будем варить зимой кисели.
Везде, повсюду в доме – крахмал… белый, скрипучий, рассыпчатый…
Бабушка трёт картошку на тёрке, выжимает серую кашицу через марлю и ставит картофельный сок в мисках и кастрюлях повсюду в доме – на выпаривание…
Когда вода испарится – на дне посуды остаётся голубоватый крахмал. Сначала он влажный и плотный, мне нравится его щупать, он такой нежный… на гладкой поверхности остаются отпечатки моих пальцев… А потом крахмал окончательно высыхает, становится серебристо-белым и начинает противно скрипеть в пальцах… У меня от этого скрипа – мурашки по коже…
Странно: я не помню киселей в ту зиму. Для киселя ведь мало крахмала, нужен ещё какой-нибудь фрукт, или сироп. Ну, хотя бы что-нибудь. А ничего не было.
Так что крахмалом этим бабушка затарилась на долгие годы…
«МУЖЧИНА СПЕШИТ»
Осенний вечер. За окном – густая тьма…
Свет в доме вырубили. На кухне горит свеча, таинственные тени пляшут на стенах…
Я сижу за столом и смотрю на свечу…
Шумит примус… Бабушка жарит на ужин всегдашние дранники. У неё падает на пол нож… Она говорит:
– Мужчина спешит.
– Почему? – спрашиваю я.
– Примета такая, – говорит она. – Если что-то упало – значит, к нам кто-то спешит. Если упал нож – значит, спешит мужчина.
И в тут же – раздаётся стук в дверь!
Бегу к двери по тёмному длинному коридору…
Открываю.
Пришёл отец!
Радостно повисаю у него на шее…
А бабушка в ту минуту кажется мне доброй волшебницей: она как будто бы наколдовала папу!
* * *Вот такой, казалось бы, незначительный эпизод. Зачем, спрашивается, его помнить, зачем его вспоминать? Что в нём такого особенного?
Но почему-то всю жизнь, с того осеннего вечера, стоит мне что-нибудь уронить на пол, и если это – предмет мужского рода, я тут же слышу голос моей любимой бабушки (которая давно на небесах), и бабушка говорит убеждённо: «Мужчина спешит».
