Лео Перуц - Иуда Тайной вечери
Но едва Бехайм вышел из дома и дверь с лязгом и скрипом захлопнулась, как его охватило недовольство собой. Он уходил с пустыми руками, не получив ничего, кроме обещаний, и теперь ему казалось, что Боччетта только того и добивался - без шума выпроводить его вон. Он вдруг вспомнил, что Боччетта как-никак ссуживал деньги под залог, недаром ведь сказал: "Покажите, с чем пришли!" - и еще: "Коли вам нечего оставить в заклад, идите своей дорогой!" А заимодавец должен непременно иметь дома наличные.
Иоахим Бехайм остановился и прикусил губу. Вот досада! Ну что бы раньше-то об этом подумать, а теперь уж все, опоздал. Тихо чертыхаясь, он зашагал прочь и тут опять услышал голос Боччетты.
- Эй! Вы! Вернитесь! Хочу кое-что вам сказать!
Удивленный и обрадованный, Бехайм обернулся - но нет, дверь была закрыта. За решеткой давешнего оконца возникла физиономия Боччетты. Он и не собирался отворять, только крикнул:
- Ваш батюшка, я чай, дал вам денег на дорожные расходы. С ними-то как? Растранжирили все да прогуляли?
Бехайм даже растерялся от этакой наглости и не сразу нашелся с ответом. А Боччетта продолжал:
- Ох и вид у вас - точь-в-точь баран перед новыми воротами... Так как с денежками-то? Проиграли, пропили, на баб истратили? И надумали теперь поправить делишки за чужой счет? У отцовых друзей клянчите? И не стыдно вам? Ой, хоть бы Господь наставил вас на путь истины. Человек вы молодой, в расцвете сил, поискали бы работу, вместо того чтоб попрошайничать да обременять людей. Семнадцать дукатов?! А не мало? Семнадцать палочных ударов - вот что вам надобно!
- Сударь! - Бехайм едва совладал со своим негодованием. - Ваши бессовестные наветы меня не трогают. Но за то, что вы упорно отказываетесь вернуть долг, я отдам вас под суд, то-то будет позору, когда вам публично предъявят обвинение, а после в колодках отправят в долговую яму.
- Под суд? - расхохотался Боччетта. - Да на здоровье, отдайте меня под суд! А может, сядете голой задницей в крапиву, вон там, за колодезем, и дело с концом, а? Все целей будете! Колодки! Н-да, велико долготерпение Господне, коли Он допускает, чтоб этакий сквернавец жил и здравствовал! Ну, ступайте, ступайте в суд! - С этими словами Боччетта исчез из оконца.
Трудно, ох как трудно было Бехайму хотя бы и на миг признать свое бесславное поражение. В особенности его оскорбил намек на крапиву, который, как ему мнилось, был сделан всерьез, потому что крапивы в одичавшем саду впрямь было видимо-невидимо. Он бы с восторгом вышиб дверь и хорошенько намял Боччетте бока. Но, поступив так, он бы нарушил закон, а это претило его натуре. И потом, домишко хоть и выглядел развалюхой, однако ж именно дверь казалась вполне крепкой и прочной. Она была сбита из толстых дубовых брусьев - голыми руками не возьмешь.
Значит, до поры до времени оставалось только уйти своей дорогой, и он ушел, на ходу ругательски ругая и Боччетту, и самого себя. Боччетту он обзывал мошенником, и ворюгой, и вероломным скрягой, и разбойным обманщиком, а себя - болваном и дурнем, который ни на что не годен и заслуживает доброй взбучки. Еще он громогласно - даже прохожие оглядывались - твердил, что все отдаст, лишь бы увидеть Боччетту с веревкой на шее, уж такую-то маленькую радость Господь ему, Иоахиму Бехайму, задолжал. Включивши таким манером и Господа Бога в список своих должников, он немного успокоился, ибо, как его учили, Господь хотя иной раз и задерживал взносы, но в целом был плательщиком исправным, надежным и о процентах не забывал. После всех огорчений Бехайм решил, что самое время угоститься кувшинчиком вина, эту маленькую радость он сам себе задолжал, а поскольку относился к своим обязательствам весьма щепетильно, то прямо у ворот Порта-Верчелли зашел в трактир, и первый, кого он там заметил, был Манчино, который, сидя в углу, задумчиво глядел в окно на оживленную улицу.
На лице Манчино, когда он, подняв голову, увидал Иоахима Бехайма, отразились самые противоречивые чувства. Немец уже не раз донимал его, назойливо расспрашивая о девушке, которую упорно именовал своей Аннеттой, но сейчас он, пожалуй, явился даже кстати. И Манчино не замедлил сообщить об этом:
- Садитесь, коли уж добрый ангел послал мне вас, а не кого другого.
- Сударь! - напустился на него Бехайм. - У вас что же, заведено этак вот приглашать? Лично я привык к более дружелюбному тону и полагаю, что вправе на него рассчитывать.
- Ваша правда, - признал Манчино. - Первая заповедь: будь в ладу с тем, у кого есть деньги. Стало быть, садитесь, если вы не против моего общества. Что же касается доброго ангела, так он не больно-то и пекся обо мне всю мою жизнь, иначе бы со мною обстояло получше, и я бы мог угостить вас нынче молоденьким каплуном либо телячьей грудинкой, сдобренной кориандром.
- Не беда! - утешил Бехайм. - Я зашел всего лишь промочить горло.
- Эй! Хозяин! - крикнул Манчино. - Что слоняешься без дела? Пинту вина этому господину! В друзьях у меня, как видишь, недостатка нет. - И, поворотясь к Бехайму, продолжил: - Так вот, час назад добрый ангел, как законченный шалопай, беспардонно забыл о своем долге передо мною и допустил, чтобы я, не подозревая худого, вошел в этот трактир, где меня, судя по всему, знают, ведь, пока вас не было, этот боров, - он кивнул на хозяина, - ни на миг не спускал с меня глаз. При том что я, себе же в убыток, проявил скромность и предупредительность, которых он вовсе не заслуживает, - заказал-то я одну только брюкву, которой насытился не более чем на треть. Но от трактирщика благодарности не жди!
Он умолк, и на морщинистом его лице изобразились горечь и сожаление.
- Отчего же это хозяин дарит вас таким вниманием? - как бы невзначай спросил Бехайм, заранее зная ответ.
- Оттого, - ответил Манчино, - что чует: денег у меня нет, и вместо платы я дам ему пощупать складки моего пустого кошелька. А если он этим не удовлетворится и, скажем, затеет свару, я угощу его пинком или получу пинка от него, это уж как распорядятся удача и бог драки, а потом я попробую сбежать.
- Недурственно, можно поразвлечься! - заметил Бехайм. - А кинжальчик, часом, в ход не пойдет?
- Очень может быть, - угрюмо сказал Манчино.
- Черт меня побери, такое веселье по мне! - воскликнул Бехайм. - Но не завершить ли нам сперва наше маленькое дельце?
- О каком это дельце вы толкуете? - спросил Манчино.
- Мой добрый ангел, - пояснил немец, - не такой шалопай, как ваш, он о своем долге не забывает, вот и сделал так, что я вполне могу угостить вас жареным каплуном или пряной телячьей грудинкой, по вашему выбору. И вам от этого...
- Эгей, хозяин! - крикнул Манчино. - Подите-ка сюда и послушайте, что говорит этот господин! Как следует послушайте, ибо его устами глаголет сам Всевышний!
- ...Двойная выгода, - продолжал Бехайм. - Во-первых, польза для вашей души, ибо вы сделаете доброе дело, сказавши мне, где я могу найти мою Аннетту, а во-вторых, получите каплуна.
- Исчезни! - бросил Манчино подошедшему хозяину. - Вот оно, значит, как. По-вашему, я из тех, кто за кусок хлеба все готов продать. И вы правы, сударь. Ничтожному человеку - ничтожная плата. А что я в этом мире, как не мелочной торговец, который торгует тем, что у него аккурат есть: то стихами, то бабами. Ваша правда, сударь, я такой, ваша правда.
- Значит, если я правильно понял, вы принимаете мое предложение? подытожил Бехайм.
- Допустим, принимаю, только я не вижу, какой вам от этого прибыток.
- Скажите наконец, где она живет, - наседал Бехайм. - Остальное моя забота.
- Берегитесь! - Манчино в задумчивости глядел на улицу. - Из-за двух лучистых глаз Самсон ослеп. Из-за двух белых грудей царь Давид не убоялся Господа. А из-за двух стройных ножек Иоанн Креститель лишился головы.
- Ну что вы! - рассмеялся немец. - Я-то, пожалуй, в худшем случае ногу себе вывихну.
- Как-как? Не пойму я вас, - сказал Манчино.
- Я приеду к ее дому верхом, - объяснил Бехайм, - и заставлю коня выделывать разные штуки, танцевать и делать курбеты, а потом устрою так, чтобы он осторожненько сбросил меня наземь. Тогда я стану звать на помощь, стонать и охать так, что боже упаси, и притворюсь, будто потерял сознание, тогда меня отнесут в дом. А мне только того и надо.
- А дальше что?
- Это уж мое дело, - сказал Бехайм и разгладил свою темную, аккуратно подстриженную бородку.
- Ладно, но мне, так и лежите себе на дороге, с разбитой, вывихнутой или сломанной ногой, - посулил Манчино, - потому что в ее дом вас не отнесут, это уж точно. Будь вы француз или фламандец, может, еще и отнесли бы, они нынче в моде, миланки им благоволят. А вот немцы или, скажем, турки у женщин не в чести.
- Но-но, не зарывайтесь! - сердито буркнул Бехайм,
- Может, через некоторое время позовут лекаря, - продолжал Манчино, чтоб заштопал вашу ногу. Вот и подумайте, не лучше ли угостить меня каплуном просто из милосердия Божия. Вам от этого тоже двойная выгода. Во-первых, душе польза, а во-вторых, ноги в целости сохраните.
