Игорь Оськин - Эвтаназия советского строя
В том же 1992 году он вывел себе легальную зарплату для пенсии – на порядок больше чем нужно. Перестраховался, так как прежняя кандидатская зарплата и так выводила на максимум.
Предусмотрительно принял на должность кассира жену, чтобы она тоже выработала надлежащую зарплату для пенсии.
Свое малое предприятие передал Лиферову.
В свое 60-летие он вступал свободным – от работы и от денег.
Идейная отмычка
Здесь необходимо прервать летопись жизни советского русского и рассказать о поиске им смысла жизни, то есть такой суммы идей, которые позволяли бы ему жить осознанно, понимать внутреннюю и внешнюю политику и действовать в соответствии с некоторой идеологией. Это нужно сделать именно теперь, перед тем, как перейти к следующему разделу, когда он обнаружит, что его страна, его любимая Родина исчезла, а он этого долго даже не замечал. Хотя к этому времени считал себя знающим и умным человеком. Выяснилось, что разум его помутился, как под воздействием внешних сил, так и вследствие собственных ошибок.
Вообще-то его учили как жить начиная с детского сада и вплоть до вуза, и всю эту науку он впитывал вполне естественно, как говорил неоднократно: «я всегда симпатизировал центральным убеждениям». Но в этой науке ничего не говорилось о том самом страшном, что всегда его тревожило.
В самом начале повести рассказано о тех поисках смысла жизни, когда он в свои восемь лет понял, что все люди умирают, и он тоже умрет, и как он успокоил себя по детски просто: пока вырасту, наука придумает лекарство от смерти, и я буду жить вечно. Потом уже лет в десять в полусне полетел в черную бездну, в звездную пропасть, и с тех пор ужас смерти не отпускал его. А еще позже стало ясно насчет науки – не справиться ей.
Понятно, что это природа постаралась: снабдила каждого страхом смерти, иначе все спокойно перемрут. Животным проще: они не знают, что «жизнь дается один раз, и прожить ее нужно так, чтобы потом, умирая…» А он, человек разумный, застревал на этом – дается один раз, потом отнимается и больше уже никогда не возвращается. Полная безнадежность. И при том – западня, ведь его не спросили до рождения, согласен ли он на такой вариант.
Люди вокруг него вроде бы жили беззаботно. Конечно, они боялись смерти, не лезли под трамвай, но и не думали о неизбежном конце. Может быть, думал он, только на меня такая напасть свалилась. Из книг узнал, что есть и другие боящиеся.
Ему повезло: еще в молодости натолкнулся на человека, который стал для него наставником смысла жизни. Наставник тоже в молодости задумался: «Есть ли в моей жизни смысл, который не уничтожился бы неизбежной предстоящей мне смертью?» Изучил очень много книг и решил, что ученые-естественники не могут дать ответов на вопросы о смысле жизни. Они говорят: мы дадим тебе ясные и точные ответы о законах физики, химии, биологии и т. п., но на то, что мы такое и зачем ты живешь, мы не имеем ответов и этим не занимаемся. А в книгах ученых-философов Наставник обнаружил бедность мысли, неясности и противоречия одного мыслителя с другими и с самим собой.
Благодаря Наставнику он много сэкономил, перестал бросаться от одной мудреной книги к другой.
Религия – вот на чем успокаивались все народы. Жизнь продолжится после смерти – в воскресении, в бессмертии души, в реинкарнации и т. п. Однако известно, что ужас смерти испытывают и многие верующие. Никому не понравится, что его, его любимое прекрасное тело закопают в землю, и оно обратится в смрад и черви.
Наставник отмечал, что у простого народа нет постоянного ужаса смерти – мол, так уж заведено, Бог дал, Бог взял. И объяснил это верой. Однако в 20 веке большинство людей неверующие, а к смерти относятся спокойно. Вероятно, привыкают к тому, что надо терпеть то, что нельзя изменить.
В его миру было естественно не верить в Бога. В глазах окружающих человек образованный и верующий выглядел бы странным. Таков был настрой. Быть верующим было простительно для необразованных дедушек, бабушек и родителей, которые, казалось, не столько верили, сколько привычно соблюдали церковные обычаи и праздники – крестины, Пасху, Троицу (впрочем, еще больше веселились на новых «безбожных» праздниках).
Может быть, думал он, безбожие усиливает во мне ужас смерти. Но заставить себя веровать не мог. Нет Бога и ладно. Его с Богом как-то никто не познакомил.
Есть мнение, что некоторые люди – стихийные материалисты по природе своей. Умом можно понять, что, поверив в Бога, обрел бы спокойствие: «Если бы Бога не было, его стоило бы выдумать». Но тот же ум протестует: торг здесь неуместен. И человек остается наедине с миром. Нет, не наедине, он же – особь, часть человечества. Человечество – это звучит гордо! А «единица – вздор, единица – ноль, один даже очень важный не подымет простое пятивершковое бревно, тем более дом пятиэтажный».
Общее благо человечества – вот смысл жизни. Именно оно, человечество, как популяция бессмертно, а человек, особь, должен поддержать её продолжением рода и трудом. Получается, что искать смысл жизни человека бессмысленно. Его не существует. Смысл есть только в общем благе человечества. Именно оно, человечество, как популяция бессмертно, а человек (особь) должен поддерживать его продолжением рода и трудом. А несогласные отомрут естественным путём. Так уж распорядилась Природа, эволюция пошла таким путем: особи умирают, популяции живут и даже одна из них приобрела разум. Жаловаться не на что и некому.
Общее для всех религий – объединять людей через укрепление морали. Во всех религиях устанавливаемые ими правила жизни в основном совпадают. Так, ключевая заповедь Христа «не делай другому того, чего не пожелаешь себе» заимствована от Конфуция, жившего за пять веков до него.
Интересно, что Конфуций занимался только моралью, а о загробной жизни умалчивал. «Религия – опиум для народа, единственная надежда в исстрадавшемся мире» – вторая часть этой фразы Маркса обычно умалчивается.
Так он разобрался с религией, но остался один непонятный пунктик. Это – бесконечность и вечность мира, он не может их понять, они ужасают. Никакие ученые рассуждения об актуальной бесконечности, криволинейном пространстве, о зависимости времени от скорости не успокаивают: разум говорит, что в любой отдаленной точке пространства и времени можно протянуть руку или отсчитать секунды еще дальше и дальше. Вселенная, говорят, возникла 13 миллиардов лет назад в результате большого взрыва. А что же было до взрыва? Ерунда какая-то.
И он нашел для себя выход: вот были и есть животные, пределы разумения которых ограничены. Вот появился человек, раздвинувший пределы разумения намного выше, чем у животных. Но и у него есть некоторый не преодоленный предел. Можно предположить, что в будущем появится еще более разумное существо (сверхчеловек), которое превзойдет границы современного разума. Такой выход ему самому очень понравился: ай да Колесов, ай да сукин сын!
Из сказанного выше возникает первое понятие его идейной отмычки, поплавка в жизни: мир естественен (материален), бесконечен и вечен. Всемогущий Дух в нем отсутствует.
Второе понятие — о развитии Природы. Возникновение жизни на Земле и человека – как это произошло без направляющей и руководящей силы Бога или Всемирного Духа, или еще чего-то подобного?
Смолоду его учили диалектике. Ее исходные положения не показались ему очевидными (аксиоматическими). Значит, он мог принять их только на веру – так же, как верующие принимают на веру Бога. Это его не устраивало. Как, например, понимать такой закон диалектики: развитие есть движение от простого к сложному? Что значит «простое» и что – «сложное»? И как происходит это движение? И нет ли движения в обратную сторону – наступление пустынь, болот, угасание Солнца и т. п.? А самое главное, такое определение опять-таки предполагает действие некой силы, причем направляющей не куда-нибудь, а именно от простого к сложному. Изобретателю диалектики Гегелю было проще – он, идеалист, верил во Всемирный Дух.
Пришлось искать свою практическую отмычку. Да она и была: закон инерции был открыт задолго до Гегеля. Поражает изящество человеческой мысли: сесть, задуматься и открыть, что всякое тело, пока его не трогают, находится в покое или движется прямолинейно и равномерно. Простое наблюдение подсказывало, что, наоборот, телега поедет только тогда, когда ее постоянно толкают, прилагают силу. Теперь-то ясно, а до научных разъяснений казалось, что и Солнце всходит и заходит.
Так вот, это понятие инерции (жаль, нет подходящего русского слова, «покой» не годится, слишком широко) можно продвинуть дальше и шире: любое сущее стремится остаться тем, что оно есть, пока на него ничего не воздействует, не толкает его. Без воздействия, конечно, не обходится – энергии много, поэтому все сущее беспорядочно (хаотически) сталкивается друг с другом. Беспорядок, стихию, хаос принимается сразу и безоговорочно, то есть аксиоматически. И с большим удовольствием.
