Бертольд Брехт - Художник и общественная борьба (статьи, заметки, стихи)

Ибо войнам их не видно конца. Не успело остыть масло в моторах итальянских самолетов, обрушивших смертоносный груз на несчастную Абиссинию, как они появились вместе с немецкими эскадрильями в небе Испании, сея разрушение и смерть. Еще не отгремела эта битва, а другой империалистический хищник уже начал новую: японские самолеты кружат над китайскими городами.

Всем этим войнам надо объявить в свою очередь беспощадную войну, войну не на жизнь, а на смерть.

Культуру слишком долго защищали лишь на словах, тогда как удары наносились ей вполне материальными средствами. Сама культура - это не только творения духа. Она также, и даже в большей степени, является материальным благом. Отныне ее нужно защищать с оружием в руках.

1937

СКВЕРНОЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ЛИРИКИ

Знаю, что только счастливый

Любим. Его голос

Радует всех. Он красив.

Уродливое дерево посреди двора

Говорит о скудости почвы, и все же

Прохожие бранят его уродцем,

И они правы.

Я не вижу на Зунде ни лодок зеленых,

Ни веселого паруса. Вижу

Только дырявую сеть рыбаков.

Почему я твержу лишь о том,

Что сорокалетняя батрачка бредет, со гнувшись?

Груди девушек

Теплы, как в прежние дни.

В моей песне рифма

Показалась бы мне щегольством.

Во мне вступили в борьбу

Восторг от яблонь цветущих

И ужас от речей маляра,

Но только второе

Властно усаживает меня за стол.

Конец 30-х годов

ВЕЛИЧАЙШИЙ ИЗ ХУДОЖНИКОВ

Расстелись, скатерть-самобранка!

Маленький старый континент снова содрогается от воинственных речей и парадного марша многотысячных армий. Народы ждут, что скажет им вождь второй германской республики - Байрейтской. Он перенес ежегодный театральный фестиваль в Нюрнберг, и там произносит речи. Первая речь - о культуре.

Как уже неоднократно упоминалось, он заново строит тысячелетний рейх со всеми его причиндалами, а следовательно, и с культурой. Разумеется, у него есть свои взгляды на этот предмет. Главным образом они касаются искусства, он ведь и сам художник - величайший, как заверяет его министр пропаганды.

Вот завтра он выступит перед рабочими. Тогда он будет, собственно говоря, рабочим, сегодня речь идет о культуре и искусстве - и он не кто иной, как художник. Признания он не получил: его затерли евреи - он ведь не декадент, и, чтобы свести счеты с евреями и попутно еще кое с кем, ему пришлось идти обходными путями. Но он все же остался художником, он любит поговорить об искусстве - теперь-то ему никто не может помешать, даже генералы. Он утверждает: все значительные эпохи рождают большое искусство.

Науки он касается мимоходом. Ученые - это люди, поставляющие нам эрзацы. Они могут сделать из дерева не только обеденный стол, но и обед. Теперь премиями по искусству награждают инженеров-строителей военных автострад и бомбардировщиков. Но этого он касается вскользь. И о втором после него художнике, о Шахте, он ничего не говорит (тот не получает премий, в последнее время он что-то сдает, переживает творческий спад).

Из искусств он меньше всего любит поэзию. О ней и говорить не стоит. Музыка, без которой он жить не может, должна - так он требует - обходиться без слов. Она не нуждается в словах. Каждый может сам придумать слова. Музыка должна воздействовать звуками. Он как оратор тоже ведь в конце концов воздействует больше звуками. Во всяком случае, когда в музыке появляются слова - это уже от лукавого. Одно неосторожное слово, и появляется определенный смысл, и тут уже нужно принимать меры. А музыка - это искусство, против которого не нужно принимать мер, ее можно только переживать. И он с удовольствием отмечает, что музыкальность и ум не обязательно сопутствуют друг другу. Музыканты - неплохие ребята - оставим их в покое. О живописи он на сей раз не распространяется. В прошлом году он уже сказал все, что мог. С критикой теперь покончено (можно уже не опасаться за этот фестиваль; никто не рискнет, к примеру, критиковать то, что он тут говорит); место критиков заняли врачи. Нынче не критикуют, а сразу стерилизуют. Критиканы, верно, призадумаются, прежде чем мазать все черной краской.

Даже против войны они в свое время подняли голос! У этих молодчиков нет ничего святого! Ну, а теперь - об архитектуре.

Архитектура - его любимое искусство. Никаких слов. Никаких слов, а как впечатляет! Вот этот камень переживет века. И он молчит. Строитель его дорог - он тоже художник, награжденный премией, - говорит, что из пыли, поднятой им во время земляных работ, получилось больше трех (а может, четырех?) пирамид Хеопса. Эти пирамиды, кстати, тоже созданы в почтенную эпоху. То было обеспечение работой огромного масштаба. Но то, что он делает теперь, в три (а может, и в четыре) раза значительнее, даже на одном этом поприще. Он строит казармы, гигантские сооружения. Грядущие поколения будут взирать на них с удивлением, как мы смотрим на средневековые соборы. Все произведения архитектуры отражают свою эпоху. Сейчас это казармы (и министерства). Церкви больше не строятся, это уже в прошлом. Там люди только бы и знали, что произносили слова.

Да, о его сооружениях потомки еще скажут свое слово. Об этом он позаботится. Его голос звучит уверенно. Но фразу, которая станет заключительной, фразу: "Какой художник погибнет со мной" - он еще, видимо, репетировать не начал.

1938

ЛИТЕРАТУРА БУДЕТ ПРОВЕРЕНА

Мартину Андерсену Нексе

1

Будет время, и тех, кто пишет,

Сидя на стульях из золота,

Спросят о тех, кто ткал им одежду.

И будут тогда искать в их книгах

Не полет высоких мыслей,

А будут читать с интересом беглую фразу о тех,

Кто ткал им одежду, - в ней, в этой фразе,

Люди смогут увидеть

Черты знаменитых предков.

Целые литературы,

Со всем их отборным стилем,

Будут проверены, - нет ли в них где указанья,

что там,

Где был произвол, угнетение,

Были также мятежники.

И все мольбы к неземным созданиям

Докажут, что здесь, над земными, царили

Другие земные создания.

И дивная музыка слов лишь откроет,

Как много тут было голодных.

2

Но в то же время будут прославлены те,

кто писал,

Сидя на голой земле.

Кто сидел средь униженных.

Кто сидел бок о бок с борцами,

Кто писал о деяньях борцов

Благородным, возвышенным стилем,

Каким прославляли когда-то

Разве лишь королей.

Их описанья нужды, их призывы

Будут нести на себе отпечаток

Пальцев простых людей. Ибо им, этим людям,

их поручили,

И они их несли под своей пропотевшей рубахой,

Сквозь цепь полицейских кордонов,

К своим собратьям.

Да, настанет время,

И все эти мудрые, все эти добрые,

Гневные и радостно ждущие,

Те, кто писал, сидя на голой земле,

В тесном кругу борцов и униженных,

Вот кто будет прославлен!

1939

СОВЕТ ДЕЯТЕЛЯМ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОГО ИСКУССТВА КАСАТЕЛЬНО СУДЬБЫ ИХ

ПРОИЗВЕДЕНИЙ ВО ВРЕМЯ БУДУЩЕЙ ВОИНЫ

Сегодня я думал о том,

Что и вам, друзья мои, пишущие маслом и

рисующие,

Да и вам, владеющие резцом,

Во время неотвратимо грядущей большой войны

Будет не до смеха.

Вы основываете свои надежды,

Без коих не создашь произведений искусства,

Главным образом на грядущих поколениях!

Поэтому поищите надежные укрытия

Для ваших полотен, рисунков и скульптур,

Созданных со столькими лишениями.

Подумайте, что однажды утром между девятью

и четвертью десятого

Несколько фугасок могут превратить в пыль,

Например, все сокровища Британского музея,

Награбленные подо всеми небесами,

Стоившие столько людей и денег,

Творения погибших народов,

Ныне хранимые в одном квартале.

Как же быть с произведениями искусства?

Недостаточно надежны пароходные трюмы.

Лесные санатории и стальные сейфы банков

недостаточно надежны!

Вам нужно попробовать получить разрешение

Спрятать ваши картины в туннелях метрополитена

Или, еще лучше, в самолетных ангарах,

Вбетонированных на глубину семи этажей

в землю.

Картины, написанные непосредственно на стенах,

Не занимают много места,

А пара натюрмортов и пейзажей

Не помешают экипажам бомбардировщиков.

Разумеется, вы должны на видном месте.

Прикрепить таблички с разборчивыми надписями,

Что на такой-то и такой-то глубине

под тем или иным зданием

(или же грудой камней)

Положено вами небольшое полотно,

Изображающее лицо вашей жены.

Благодаря этому грядущие поколения,

ваши, покуда еще нерожденные утешители,

Узнают, что в наше время было искусство,

И произведут розыски, разгребая лопатами

мусор,

А караульные в медвежьих шкурах

Засядут на крышах небоскребов, с винтовками

на коленях

(Или же с луками), высматривая врага

Или же коршуна,