Михаил Анчаров - Дорога через хаос
Оказалось, что, подчёркиваю, любое случайное сочетание красок на человека с воображением может произвести впечатление. Оказалось, что любой элемент живописи – линия, пятно, цвет и прочее могут производить впечатление независимо от предметов, которые они должны воспроизводить.
Я не знаю, как вам, но мне почему-то кажется, что Леонардо, который советовал отыскивать сюжеты картин, вглядываясь в пятна плесени на старых стенах, и Эйзенштейн, который после своих теорий монтажа понял, что монтируется всё, – мне кажется, что они не глупей тех эстетиков, которые велят так не думать.
…Если картину можно рассказать, значит, она не до конца картина. Потому что колорит не расскажешь. Колорит – это музыка приёмов. А как расскажешь музыку? Можно только подогреть интерес к встрече с ней.
…Иван Грозный убил сына. Репин написал об этом картину. Умирающий сын одет в розовый кафтан и зелёные сапоги. Если бы он был одет в зелёный кафтан и розовые сапоги – ничего бы не изменилось. Просто в этот день он был бы одет по-другому. А какая разница?
А если боярыню Морозову переодеть в оранжевое платье, то будет другая картина. Потому что у картины будет другая музыка. Потому что Репин не до конца музыкант, а Суриков – до конца.
…Музыкой приёмов мы изображаем видимый мир, но видимый мир можно изобразить и без музыки приёмов. Это может сделать фото. Но такое фото не искусство. Потому что у него один приём – выбор факта. Но сам факт изображён не музыкой приёмов.
А для чего она нужна, музыка приёмов?
Чтобы научиться летать.
Сами приёмы – ничто. Они просто следы полёта или имитация его.
Если художник летал, то это передаётся рано или поздно. Если имитировал полёт, то и это передаётся.
А как же осёл, который намахал картину хвостом? Ведь в ней были одни лишь приёмы, сваленные в кучу. Ведь это противоречит тому, что приёмы – это следы полёта.
Не противоречит.
Осёл намахал не картину, а плесень на стене. У плесени на стене тоже нет задачи взлететь, но она может породить полёт, если в тебе есть нечто от Леонардо.
Плесень – это хаос приёмов. Но хаос в музыке тоже приём, если он помогает полёту.
– …Теперь тебе пора прикоснуться к Рембрандту, – сказал Якушев. – И не спорь с эстетиками. Гений всегда что-нибудь добывает, а эстетика потом учит добывать то же самое.
– Значит, эстетика не нужна? – спрашиваю я.
А я к тому времени прочёл эстетику – шесть томов отрывков избранных эстетиков. Мне Илларион подписку устроил. Как раз начался книжный бум. Книжный бум – это когда книги не покупают, а вкладывают в них деньги в надежде на то, что бумаги всегда будет мало и их не переиздадут. И ещё покупают престиж. Но не престиж культурного человека, а тоже престиж богатого. Старые картины не укупишь, да и как узнаешь, кто из нынешних художников станет классиком, а издательство знает, кого издавать. В барахле, коврах и хрустале наступило разочарование. О мебели и автомобиле и говорить нечего – каждый год новый образец. А книги чем старше, тем дороже. Даже захудалые.
– Илларион, как же тебе удалось подписку достать на эстетику?
– Шофёр у меня есть знакомый, в театре работает. Сестра его жены в Будапеште живёт, за венгра вышла, а его дядя здесь в торгпредстве работает, и у него в книжном магазине завотделом знакомая.
Ну, получил я эстетику. Читаю.
Якушев сказал:
– Если эстетика хочет быть наукой, она должна не картины изучать или книги, а создавать теорию творчества и теорию впечатлений. То есть изучать художника и зрителя. А картина – это посредник. Как можно деньги изучать, если не знаешь, как их зарабатывают и как тратят? И к художнику уже начали подступаться, даже наука появилась “эвристика”, от слова “эврика”–“нашёл”.
– Это Архимед в ванной крикнул, – говорю я.
– Да, в ванной, – говорит Якушев. – А зритель – это ещё терра инкогнита.
– Неизвестная земля, – говорю я.
– Затормози, – говорит Якушев. – Хватит книжки читать. Приглядись к Рембрандту, а потом иди на улицу.
– А чего я там потерял?
– Себя, – сказал Якушев. – Себя.
…Потому что как слёзы вызывают слёзы, а смех – смех, следы полёта одного человека помогают взлететь другому.
Потому что только для этого и нужно искусство. Всё остальное можно получить в других местах.
СЦЕНА 4
Пасмурный вечер. Сад в доме Джокондо. Мона Лиза одна.
Мона Лиза
(у картины)
Идёт по свету слух о Джиоконде,
О чуде, что творит здесь Леонардо.
Друг друга перекрывшие эмали
Здесь сохранят мгновенья на века.
Плохие чудеса… Здесь злою кистью
В картину перелита жизнь моя.
Что смотришь на меня, проклятый образ,
Ведь ты – не я… Смотри, ведь я живая,
Я тёплая… Смотри на эти руки…
А ты всё та ж холодная доска.
О боже!
(Тяжко плачет.)
Ну будет… Ну довольно… Ф-фу… что плакать.
(Берёт лютню, поёт.)
Встала и задула свою лампу,
А луна высокая светла.
Знаю, знаю, что не нужно плакать.
Вот опять слезинка потекла.
(Выходит из калитки на пустую площадь.)
Ох, ты в беду попала, Джиоконда,
Цена твоей картины – жизнь твоя.
(Поёт.)
Почему тоскливее всего мне
Эта мысль о том, что вдалеке
Обо мне ты никогда не вспомнишь,
Не узнаешь о моей тоске.
(Перестаёт петь.)
Наверно, Джиоконде неприлично
Петь песни на пустынных площадях,
Да и знобит… И в сердце словно ветер.
Нет, не дожить мне до конца картины!
Как тихо… Город словно вымер.
Пой или плачь – никто не отзовётся.
Как радостно считаться Джиокондой.
Входит Анита.
Как тягостна мне жизнь моя, Анита.
Анита
Конечно, девочка моя! Конечно!
Портрет проклятый всех нас поедает!
Мона Лиза
Съедает и любовь мою… О боже!
Нет, больше не могу…
Джокондо
(входя)
Что с ней, Анита?
Анита
А то, что нету жалости у вас.
Синьора ваша извелась совсем:
Да, у неё сил больше не хватает
Сидеть для бесконечного портрета!
Джокондо
Ну, ну, капризы, Мона Лиза,
Бесплатно пишут, музыка бесплатно,
Живая остроумная беседа…
Мона Лиза
Он говорит с портретом… не со мной.
Джокондо
Ну перестань. Какие пустяки!
Мона Лиза
Жена страдает – это пустяки?
Пускай страдает. Только бы бесплатно!
Джокондо
Вы вспомнили, что я ваш муж, синьора?
(Уходит.)
Входят Леонардо, Зороастро и Франческо Мельци. Мона Лиза садится. Леонардо пишет. Мельци поёт.
Мельци
(поет)
Вот утро встало.
Голубые горы.
Вот утро встало.
Голубые воды.
А почему грустишь ты, Аталанте…
Леонардо
Что ты пропел мне?
Мельци
Песню Аталанте…
Леонардо
Ох, Аталанте! Где-то он теперь?
Увы, Мадонна,
Бедный Аталанте
Не сам пришёл,
Он жаждою гоним.
Франческо, нет известий?
Франческо убегает.
Что такое?
Томазо, говори скорей… Ну, живо!
Зороастро
Восстание разгромлено в Ареццо…
Леонардо
Ну не тяни… Убит?.. Убит, я знаю…
Быть может, нет? (Кричит.) Да не тяни!
Зороастро
Убит.
Леонардо
Убит… Убит. Я это раньше знал…
Как он недолго пробыл у меня!
Но как я мог пустить его уехать?
Проклятая рассудочность моя…
Пустить мальчишку в чёртову затею!
Тогда зачем нужны мы, старики?
Кто разгромил восстание в Ареццо?
Зороастро
Флоренция…
Леонардо
Воюет со своею слободой…
Довольно. Хватит… Я преступно медлил.
Скоты! Убийцы! О, мой Аталанте!
