Роберт Музиль - Мечтатели
Мария (испуганно вскочив и заступая ему дорогу). Томас, ты пил?!
Томас (чиркая спичкой). Посмотри же на меня! (Пытается при свете спички высмотреть Ансельма.)
Мария включает свет. Ящик открыт, но Томас безоружен.
(Все еще не находя взглядом Ансельма.) Только посмотри на меня...
Ансельма в комнате нет.
Ушел? Беззвучно исчез?.. Беззвучно явился! Что между вами было?
Mapия (с жаром). Ничего!
Томас. Ничего? Так это и есть все! Я знаю, ты никогда не скажешь мне слова лжи. Ничего не шевельнулось, но вся Земля движется, со всем, что на ней есть.
Мария (твердо). Правда ли, что ты ездил в город, чтобы удостовериться в справедливости этого... досье?
Томас. Йозеф слышал, как я подъехал, у нас мало времени. Ансельм ко мне не пришел. Я бы открыл ему свое сердце, а он даже не удосужился прийти!
Мария. Значит, правда... (Решительно.) Дай мне это досье, я его сожгу!
Томас (поначалу глядя на нее в безмолвном волнении). Благородная идея! Поистине Ансельмов размах! Я, конечно же, ничего тебе не отдам.
Мария. Ты тайком строишь козни против Ансель-' ма. Позволяешь Йозефу оставаться в доме, а это невозможная ситуация. Едешь в город, пока он сторожит дом. И все - не спросив меня. Ансельм мой друг, равно как и твой: я не согласна, чтобы с ним здесь так обращались!
Томас. Хорошо, я отдам тебе папку. Но сначала выслушай меня, без предубеждения. Если ты и после этого не передумаешь... я отдам ее тебе. Почему он не пришел ко мне? Потому что ему есть что скрывать: он обманщик!
Мария. Но ты же всегда так говоришь. А потом заявляешь, что он ближний не-человек!
Томас. Тем не менее он разыгрывает перед тобой комедию. Почему? Почему Йоханнес покончил с собой?
Мария. Этого никто из нас не знает.
Томас. Да?! Потому что доверился Ансельму.
Мария. Скорее уж, потому что его мучила Регина. Продолжай!
Томас. Там, в ящике, возможно, есть улики. Но дело не в них, говорю тебе. Выслушай меня! Я ведь хочу, чтобы ты наконец сама поняла! Йоханнесу как и всем нам - недоставало той дурацкой капли доверчивости, без которой ни жить нельзя, ни восхищаться друзьями, ни находить их, той легкой капли глупости, без которой не станешь толковым человеком и ничего не достигнешь. Любой человек, любое дело, любая жизнь всегда имеют где-то трещинку, паз, который только заклеен. Забран!
Мария. Стоп! Значит, без капли глупости и любить нельзя? И все надтреснуто, если ты умен и не веришь? Продолжай.
Томас. Нет, так продолжать нельзя! Иногда мне кажется, что мы могли бы стать новыми людьми; иногда я просто готов сломаться. Я же обвиняю себя, Мария! Все, что я делал, - это грубое насилие! Бесцеремонное затаптывание трещин. Только не воображай, будто Ансельм лучше! Йоханнес, возможно, был лучше. По крайней мере с твоей точки зрения. Он был слабый. Хрупкий. Думал, какой-то другой человек поможет ему это преодолеть. А Регина была плохим помощником - чересчур любопытна и не пресыщена жизнью; дверца, не желающая закрыться. Так он пришел к Ансельму. И тот вроде бы принял в нем участие. Но лишь еще сильнее углубил его малодушие и заодно подогрел Регинино нетерпение. Ансельм использовал обоих - в своих целях! Пока силы у Йоханнеса не иссякли!
Мария. Но зачем бы ему все это?
Томас. Зачем? Затем, что он сам мучится, как Йоханнес! Нуждается в оправдании и в людях! А неудачнику для оправдания себя необходимо быть любимым. Он крадет любовь, он вламывается, как грабитель, и похищает ее, если надо. Но... получив ее, не знает, что с нею делать. Еще в университете...
Mapия. О, там все было иначе.
Томас. Н-да, он неплохо успел тебя обработать. Но неужели ты не замечаешь, что он - как все люди, которые вечно кого-то любят, интересуется только собой? Что его магнитом тянет к каждому новому человеку... это как болезнь... он непременно должен подольститься и навязаться в друзья.
Мария. Допустим, он совершает опрометчивые поступки. Но он участлив. А участие идет изнутри, как родник.
Томас. Не клюй ты на его удочку. Это все равно что фасоны и мистификации медиумов, давно вышедших из транса. Он не любит, он ненавидит каждого человека, как обвиняемый ненавидит судью, которому поневоле врет!
Mapия. Да о чем ты говоришь? Не чувствуешь разве, что все это умозрительные конструкции?
Томас. А ты не чувствуешь, что любое твое возражение для меня мука?! Обманными посулами он приманивает людей, потому что поневоле один-одинешенек дрейфует в бесконечности на собственной доске!.. Ты меня не понимаешь. Но неужели не замечаешь, что ты и я - безумец, каким видишь меня ты, - жалкое тому подтверждение?!
Мария. Но все эти твои заявления - они подтверждаются бумагами в досье?
Томас. В досье?.. (Медлит, пересиливая себя.) Нет... Я ведь только и говорю: допустим. (Безнадежным тоном.) Тут ничего не докажешь, нужно просто верить.
Мария. Но это же смешно, Томас, бедняга.
Томас. Смешно в моих устах, а сделай это он - вы бы сказали: родник.
Мария. Ты же сам целыми днями рассказывал мне о нем, когда его здесь не было, когда его ждали. У него, говорил ты, есть то, чего нет у тебя. Простая связь с людьми через интерес, без борьбы и труда! А теперь ты позволил себя завести; нет, ты сам заводишь Йозефа! А тут еще и Ансельм. Тебе словно позарез надо опять его очернить. Уперся, как скала, благо силы предостаточно. Дай сюда папку, я ее сожгу - ради тебя же самого!
Томас (отпрянув назад). Нет-нет, не сейчас! Сейчас уже нет времени, я слышу голос Йозефа. Иди, иди к нему! Прошу тебя, пойди к нему еще раз! (Теснит ее к двери.)
Мария. Не хочу я идти к нему! Я хочу говорить с тобой!
Томас. А я не могу тебя слушать! Иди к нему! Ну, хотя бы... посмотри на него и подумай о том, что я сказал.
Мария. Нет...
Поскольку в другую дверь входит Йозеф, она не может продолжать и уходит.
Йозеф (он черном, на лице похоронная мина). Ты слишком тянешь с решением, а я здесь в совершенно невыносимой ситуации. Регина по-прежнему глуха к моим увещеваниям, она ведь и на письма не отвечала. Видно, мало еще испытывала мое долготерпение!
Томас. Уезжай, пусть время само все рассудит!
Йозеф. Ты убедился в истинности моих аргументов?
Томас. Да. (Вынимает из ящика Штадерову папку, кладет перед собой на стол.)
Йозеф. Регина вряд ли сознает, что значит поразить мужчину в самое его существо. Но этого патологического лжеца, этого мошенника необходимо обезвредить!.. Сперва я думал: ну ладно, увеселительная поездка, нервный каприз... этот внезапный уход без всякого предупреждения. Я был готов примириться и с этим неприличием. Регина ведь всегда была мрачная, неприветливая, этакая святая не от мира сего. Ты понимаешь, здесь есть и свои положительные стороны: она была не способна выказать интерес, теплое отношение к мужчине. Но тут... я искал объяснения, доброго слова, а вместо этого - коротенькое извещение, что она уехала к сестре... а потом обнаружил эту книжку, полную омерзительнейших письменных излияний, которые попросту не укладываются у меня в голове!..
Томас. Они написали, что едут сюда, поскольку тут вместе с ними жил Йоханнес?
Йозеф. Это Регина писала, но я убежден: под его диктовку. Иначе ведь глупо давать мне в руки оружие: выходит, она все время меня обманывала! Чтобы остаться подле Йоханнеса! Ты можешь это понять?!
Томас. Да.
Йозеф. Можешь?! Ну да, вы все такие: лишь бы идея была сумасбродной, тогда вам перед ней не устоять!
Томас. Здесь я могу представить себе мотив. Нечто вроде ностальгии.
Йозеф. О, она, поди, тоже что-то себе "представляла": ведь все это наверняка вранье! Холодная, целомудренная Регина - вот где преступление, вот где начинается непонятное. Годами хранить живую память о покойнике, вопреки... у нас же был счастливый брак! Ну хорошо, с этим бы еще кое-как можно примириться, хоть это и взбалмошность; тут даже есть благородство, конечно весьма и весьма взбалмошное. Ну сам подумай: верность? Это же ненормально! Да и насквозь фальшиво! А тем паче скабрезности, так сказать жертвоприношения усопшему? По сути, беспрерывная, многолетняя цепочка супружеских измен?! Не говоря о животной чувственности, одна только грязь секретов и лжи: можешь ли ты представить себе, что такой робкий, взыскательный и - это я говорю тебе как ее брату! - нечувственный человек, как Регина, способен на подобные вещи?
Томас. Пожалуй, нет, это плохо вяжется с ее гордостью.
Йозеф. А гордости в ней хоть отбавляй! Иной раз даже слушать неловко, с каким высокомерием она судит о посторонних. Вот тут-то этот малый и взялся за дело. Я убежден, так он хотел перестраховаться от всяких случайностей.
Томас (тоном человека, который при всем старании ничего не понял). Но зачем он ей это внушал?
Йозеф. Чтобы нанести удар мне!
Томас. Разве эти записки были адресованы тебе?
Йозеф. Нет. Регина до ужаса рассеянна, она просто оставила бумаги в ящиках... Но в конечном счете они, разумеется, были адресованы именно мне. Вероятно, он умышленно все подстроил, этот прохвост! Потому что выводы моего детектива... знаешь, малый изрядно тщеславен, и все его научные методы, конечно, полная чепуха, но в ловкости ему не откажешь... и его выводы подтверждают: Ансельм подмазывается к людям. Я, например, раньше терпеть его не мог, но он так мягко и кротко играет на твоих слабостях, выманивает твои мысли, что невольно думаешь, будто никто еще так тебя не понимал. И все затем, чтобы, вынюхав все твои уязвимые места, расчетливо нанести жестокий удар. Для этого он не раз даже фальшивыми именами и документами пользовался. Выдавал себя за дворянина, за богача или бедняка, ученого или простака, апостола натуропатии или морфиниста - смотря как было удобнее, чтобы облапошить неопытную и, однако ж, о чем-то смутно подозревающую душу. Как тебе известно, там есть истории, которые могут стоить ему головы.
