Елена Стефанович - Девочка из КВД
Сказано — сделано. И однажды утром, едва за отцом и матерью захлопнулась входная дверь, в квартире раздался звонок. Аня, решив, что это вернулся кто-то из родителей, подошла и открыла. И вот тут на пороге возникла баба Дуся.
Аня еще ничего не успела понять — старуха, цепким взглядом окинув ее донельзя изуродованное лицо, тросточку, при помощи которой девочка всё еще с трудом передвигалась по квартире, взревела, схватила Аню в свои могучие объятия: "Ой, деточка ты моя, касаточка… Что с тобой сделали злые люди?!.. Девочка моя хорошая, какая ты была красавица, какая была миленькая, а сейчас?!.."
Баба Дуся явно вошла в раж. Она всплескивала руками, орала, заливалась слезами, топала ногами… а глаза ее в это время очень внимательно, разумно и беспристрастно ощупывали Анину фигуру, лицо, еще дрожащие от слабости ноги…
Наконец, прокричавшись, прорыдавшись, как-то очень быстро сообразив, что Аня — немая, и слова от нее не добьешься, расцеловав девочку и пригласив ее в гости как когда-то, старуха, подпрыгивая от нетерпения, резво понеслась разносить по дому невероятную новость: у ее соседей откуда-то взялась совсем было пропавшая дочь Аннушка. "Изуродована вся — страсть! Страшила!" — при этих словах баба Дуся даже зажмуривалась и качала головой. — А ведь отец с матерью ничего такого о ней не рассказывали… Интересно, что это с девочкой содеялось?"
И загудел, заволновался большой городской двор… Недели три главной темой всех разговоров была откуда-то нашедшаяся Аннушка. Пуще всего донимало всех любопытство: ну, что это такое, люди переживают, волнуются, а девчонка эта зловредная даже на балкон не выйдет, не покажется! Тоже, понимаешь, царевна-королевна какая нашлась!.
Но с течением времени и этот ажиотаж потихоньку сошел на нет, поскольку других интересных событий хватает. Вон в шестом подъезде, например, старик шестидесяти восьми лет женился на двадцатилетней медсестре. Вот уж где всласть почесали языки!..
Незаметно прошли три месяца. Аня научилась, наконец, обходиться без тросточки, стала понемногу возиться с домашними делами. Родители не могли нарадоваться, вечером возвращаясь домой, где их ждал весьма неплохой ужин.
Но самое главное — Аня пристрастилась вдруг к чтению. Удивительно: сколько раз бывало в школе на уроках литературы твердили им учителя, что чтение — главный и самый важный вид самообразования, что малоначитанный человек смешон, безграмотен — разве слушали они тогда своих учителей! И вот сейчас, лишь в шестнадцать лет, пройдя, как говорится, огонь, воду, медные трубы и волчьи зубы, — лишь сейчас она по-настоящему может понять, почувствовать аромат, вкус русского слова, великой русской речи. Толстой, Дюма, Есенин, Драйзер, Пришвин, Гоголь, Пушкин, Лермонтов, Грин, Шолохов — в общем, вся нехитрая домашняя библиотечка была ею буквально проглочена за очень короткий срок. Истосковавшийся по работе разум просил всё новой и новой пищи. Но где же, у кого брать книги?
Когда у Ани первый раз мельком пронеслось воспоминание о Наталье Владимировне, в квартире которой она так долго и трудно поправлялась, она вспомнила, что в соседней комнате у нее были — до самого потолка! — полки с разноцветными книжными корешками. Вот бы добраться до этих книг…
Но, едва возникнув, эта мысль была задавлена яростным Аниным: "Нет!!! Ни за что, никогда на свете не зайду в этот дом!!!"
Хотя, если честно, Ане очень хотелось увидеть Наталью Владимировну и, как ни странно, Славку. С ним-то сейчас — что? Как он, где он? Она боялась признаться самой себе, что ненависть к этому качку у нее давно улетучилась, осталась только грусть по потерянному, поруганному детству, по искалеченной детской привязанности и дружбе…
Но поначалу, едва возникнув, эта мысль была яростно запрятана Аней в самые дальние тайники души. Нечего ей делать у Натальи Владимировны! И Славку видеть — зачем, к чему? Это просто безумие! Обойдется она и без них…
Но вот с наступлением майских теплых дней Аня прочитала последнюю книжонку, которую ей удалось найти дома, и по-настоящему затосковала. Уже несколько месяцев она сидела в квартире и носу не высовывала на улицу. Родителей, конечно, это только радовало, но самой себе ей пришлось признаться, что очень-очень-очень хочется тихим теплым вечером выбраться в знакомый с самого раннего детства двор, побродить в скверике, подышать свежим воздухом… Никого из людей видеть ей не хотелось, но погладить какую-нибудь дворовую кошку, собаку, как когда-то, не так уж и давно… Ведь ее, Аннушку, все окрестные собаки и кошки знали. Стоило ей выйти во двор, и со всех сторон неслись к ней разноцветные ласковые Мурки, Шарики, Дружки и Найды. А она угощала их припасенным из дома хлебом, напевала им песенки, и они сидели вокруг нее, ловя ее взгляд, виляли хвостами и терлись об ее ноги…
И вот, наконец, наступил день, когда сидеть дома она уже больше просто не могла. На землю опустились легкие весенние сумерки, в городе зажглись первые фонари, отец и мать после рабочего дня, поужинав, благодушно расположились у телевизора. И тут в комнате появилась Анна, накинувшая на себя материнский плащ, до глаз закутавшаяся в легкую косынку.
— Ой, дочка, ты куда?! — в испуге схватившись за сердце, подскочила на месте мать.
Аня достала из кармана блокнотик, где заранее старательными детскими буквами было выведено: "Папа, мама, я пойду, немного погуляю. Не беспокойтесь ни о чём. Я уже взрослая". Прочитав эти строки, отец с матерыю переглянулись. После некоторого замешательства, отец сказал: "Да в самом-то деле, мать, она день-деньской всё дома да дома! Пусть идет, немного проветрится… иди, дочка, только допоздна не гуляй, ладно?"
Аня кивнула и вышла за дверь…
Вот он, знакомый двор. Вот нежные деревца с первой тонкой кружевной листвой… У Ани закружилась голова. Она встала, прислонившись к стволу тополя, и несдерживаемые слезы потекли по ее щекам, прокладывая блескучие дорожки… Детство, детство, веселое, беззаботное, светлое, куда ты ушло?!..
Сама не поняла, как ноги ее принесли к квартире Натальи Владимировны. Постояла, собираясь с духом, проклиная себя за безумную затею, нажала на кнопку звонка. Сразу же вслед за раздавшейся музыкальной трелью замок сухо щелкнул. Возник здоровенный, плечистый парень. Его можно было бы смело назвать красивым, если бы не тяжелая глубокая морщина, пересекающая его юношеский лоб.
— Вы… к кому? — тихо спросил он, пристально вглядываясь в закутанное косынкой Анино лицо.
И та, не осознавая, что делает, медленно сняла косынку и предстала перед Славкой во всей красе, глядя ему прямо в глаза… И Славка — узнал! В его глазах попеременно вспыхнули отвращение, ужас, стыд, страх, боль, жалость…
Он стоял, вглядываясь в изуродованное лицо бывшей своей подружки, и бледнел всё больше и больше… Наконец он порывисто схватил ее за руки: "Здравствуй! Ну, пойдем к нам, заходи… мама дома, не бойся, ты же знаешь, как она тебя любит!"
— Слава, кто там? — раздался знакомый голос, и в прихожей появилась Наталья Владимировна. Та узнала Аню сразу.
— Здравствуй, малыш! — ласково поцеловала она Аню в лоб, не удивляясь, как будто они расстались только вчера.
— Ну, проходи, что же ты стоишь? Ты же знаешь, это и твой дом!
И Аня благодарно уткнулась ей носом в плечо… И вот они все вместе, втроем, сидят за столом и неторопливо пьют чай. Наталья Владимировна рассказывает о себе, о своей работе, о Славке.
Глава 9
О прошлом никто не вспоминает, и Аня бесконечно благодарна этим людям за их деликатность. Наконец она достает свой привычный уже блокнотик и старательно пишет: "Милая Наталья Владимировна, я пришла, чтобы попросить у вас, если вы разрешите, книжки. Дома я всё уже прочитала". Наталья Владимировна, прочитав записку, и обрадовалась, и разволновалась: "Да боже ты мой, девочка, о чём речь! Иди вон, смотри, книги в соседней комнате, ты помнишь? Выбирай, чего и сколько тебе нужно, не стесняйся!"
И Аня, добравшись до заповедных книжных полок, больше часа, захлебываясь от счастья, набрала, наконец, тяжеленную стопу понравившихся книг.
Наталья Владимировна поощрительно улыбнулась: "Молодец, Анечка! Читай на здоровье. Приходи, бери всё, что тебе интересно. Славка-то не охотник до книг…" Сказала так, глянула на сына, на неестественную бледность, всё еще заливавшую его лицо, и — словно споткнулась, удивленная и встревоженная. Что это с сыном? Ну да, ту страшную историю он пережил мучительно больно и трудно, ему уже никогда не будет легко, и всё же… такая реакция… Стыдно ему? больно?
Аня же, чмокнув Наталью Владимировну в щеку, уже торопилась одеться, понимая, что ее появление в этой квартире — чистое безумие. Господи, что она за дура такая! Ну зачем ей понадобилось прийти именно сюда, будоражить этих людей? Да к тому же — с такой рожей!.. А впрочем, что — "рожа"? Сама себе она, что ли, эту рожу сотворила? Спасибо Славочке… И, сама стыдясь вдруг этого своего жгучего интереса, подумала: "А…там… там… у Славки — как?"
