Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции - Владимир Вениаминович Агеносов
Свен – мастер рассказа. Ему прекрасно удались портреты двух смешных малышей, собравшихся на Северный полюс («Бунт на корабле»). Ярко с элементом мистического показана судьба инвалида (мальчика, потом юноши), верного долгу братства, героически спасшего побратима и ушедшего из жизни в море («Исайка»).
Пришвинская традиция родственного внимания к природе пронизывает «Охотничьи рассказы» писателя («Ласточка», «Воробушки», «Беркут», «Пеночка»). Правда, в отличие от гармоничного Пришвина Свен многие свои наблюдения завершает драматическими финалами: человеческие войны губят ласточек, скворцов.
Автор нескольких миниатюр: Юрка, Иуда, Мишка, Сон
Менее удаются Свену большие формы, в частности, роман «Моль» (1968), действие которого происходит с 1917 по 1934 год. В центре романа «тяжелый, извилистый и грешный путь» чекиста Леонида Николаевич Решкова, В 1905 году восьмилетний бродяжка Ленька, случайный сын портовой девки, был усыновлен садовником полковника Мовицкого. Выучился на деньги полковника, введшего Леньку в свою семью. Юноша даже влюбился в дочь Мовицкого Ирину. А затем убил своего благодетеля. Я, признается в порыве откровения Решков, «всех ненавидел… И княгиню Долгорукову, и Петрашевского, и Льва Толстого… Я ненавидел: всю летопись России, потому что для меня места в этой летописи не было. Ненавидел еще и потому, что на всех, когда-то живших, был похож полковник Мовицкий, а я…».
На протяжении всего романа Решков чувствует, что творит неправое дело, в чем он регулярно исповедуется бывшему писателю ныне корректору в типографии Владимиру Борисовичу Кулибину. «Во всем повинны мы – Решковы, – сознает в минуты раскаяния герой романа. – Мы – Решковы – создали и Ленина, и Сталина, и Дзержинского. Без нас, без Решковых, они – нуль. Но этот нуль нужен нам, Решковым, как символ нашей власти над всем чужим, над чужой совестью, над чужой жизнью… Наша власть держится на нашей боязни свободы и на нашей зависти к этой свободе. Из боязни свободы и из зависти к этой свободе – родилась наша жестокость. Да, из зависти тоже». «Человек нуждается в тесном общении с другими людьми только тогда, когда возникает необходимость…исключительная, историческая. Когда надо защищать свою землю от врага или когда нужно свергать своего деспота. В другое остальное время – человеку нужна отчужденность от коллектива. Без этого нет человека, нет личности со своим собственным миром, наполненным своими собственными мыслями, раздумьями, своими горестями и печалями», – говорит один из персонажей романа.
Решков принимает определение, данное ему и всей репрессивной системе прозревшим бывшим чекистом Суходоловым: моль. «Моль неприметно, постепенно губит всё. Вплоть до жизни растения. Моль стремится существовать только для себя, плодиться дальше и по партийно-наследственным законам воспроизводить подобное себе. С разговорами, что это и есть настоящее счастье. Для вас всех. Для ваших потомков». Однако у Леонида Николаевича не хватает ни сил измениться, ни мужества покончить с собой и своим одиночеством. В финале Решков провоцирует Суходолова, чтобы тот его убил.
Роман перебивается многочисленными отступлениями о персонажах, сохранивших высокую человеческую мораль или сумевших отречься от коммунистических идеалов. Ряд вставных новелл, рассказывает о подлецах и садистах.
Наряду с объективизированными персонажами, во многом близкими героям Достоевского, чье имя многократно встречается в романе, Свен вводит в повествование Автора и его Собеседника, ведущих то взаимодополняющие, то полемические беседы. Одна из главных, хотя и весьма спорных, мыслей собеседников в том, что «считать Октябрь русским нельзя. Октябрь – дело чужих рук. Дело цивилизации. Ленин, Дзержинский, Сталин (это только отдельные имена) быстро поняли, что разбежавшуюся Россию можно вернуть под знамена Октября силой, чуждой России». Другая часть разговоров Автора и Собеседника посвящена доказательствам, что попытка воспитать «нового» человека обречена на провал. Для этого писатель использует цитаты из статей «Правды», «Известий», «Труда» «Литературной газеты», далеко выходящие за временные пределы романного сюжета и показывающие, что и через 50 лет после Октября 17-го года страна далека от коммунизма, построение которого обещал XXII съезд КПСС.
Роман написан неровно: наряду с выразительными сценами, превосходно написанными характерами персонажей, встречается много повторов, теоретических рассуждений, повторяющих известные мысли Достоевского, Замятина, публицистов XX века.
В. Свен печатался в разных русских зарубежных изданиях: «Гранях», «Возрождении», «Новом журнале» и др.
Сочинения
Рувим, сын Давидов. (Германия) 1947
Чей друг и чей враг Михаил Зощенко? – Мюнхен: ЦОПЭ, 1958.
Цена жизни. – Мюнхен, 1960
Бунт на корабле. – Мюнхен, 1961
Уже пора. – Мюнхен, 1966
Моль. – Мюнхен, 1968
Публикации
Бунт на корабле // Грани. 1954. № 23.
Волк//НЖ. 1964. № 76.
Душа человека // Возр. 1952. № 22.
Каламбай //Грани. 1953. № 19.
Канал пяти морей //Грани. 1952. № 15.
Певчая печка //Грани. 1952. № 14.
Пришвинское // Грани. 1953. № 17.
Селигер: (Очерки обыкновенных дней) II Грани. 1954. № 21.
Семен Осипович И Возр. 1967. №№ 189–192.
Серка // Грани. 1954. № 22.
Литературная критика
Любовь к людям // Грани. 1955. № 25. – Рец. на кн.: Седых А. Только о людях. – Нью-Йорк. 1955.
Ласточки
С ними я очень коротко знаком. Я наблюдал их жизнь совсем близко, много-много лет подряд. Знакомство это началось в крохотном именьице моей мамы. Такие именьица у нас назывались «фольварками».
Уже с детства я привык к тому, что с самых первых весенних дней в одной раме кухни выставляли верхнее стекло, «шибку», как говорили у нас. И после этого я часто забегал в кухню и с любопытством спрашивал:
– Нету?
– Нету, нету, ради Бога, не мешайтесь тут… Скажу…
Иногда приходила на кухню мама, садилась на широкую скамью и обращалась к старенькой, крохотной поварихе:
– А что, Магда, нету еще?
– Нету, пани Юстя, нету… Вот-вот должны быть…
Я стоял у дверей и слушал, как говорила мама с Магдой, старенькой поварихой, о том, что вот уже скоро прилетят ласточки.
В какой-то день старушка Магда прибегала и взволнованно, как бы боясь кого-то потревожить, шептала:
– Пани Юстя… тут…
Мама, Магда и я осторожно спускались в кухню, тихонько открывали дверь и видели: на проволоке, невдалеке от печки, сидели две ласточки. Они сидели молча, и видно было, как они устали. Потом они начинали чуть слышно щебетать о чем-то своем, крутили головками и игрушечно-блестящими глазками поглядывали в уголок, проверяя, свободно ли там место, где у них столько лет подряд было гнездо.
Отдохнув, ласточки улетали. И пропадали несколько дней. Но нас это не тревожило. Мы знали, что таков ласточкин порядок. Сделав нечто вроде заявки, сказав хозяевам, что, дескать, мы уже здесь, не беспокойтесь, все в порядке, они несколько дней носились в весеннем воздухе, делились новостями со знакомыми и родственниками и в какой-то
