Роман на крыше - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

– Сейчас?

– Ну да, сию минуту. У нас там сидят несколько тупоголовых бездушных миллионеров, но вы не обращайте на них внимания. Можете смотреть на них и в душе презирать их. А после обеда мы с вами улизнем ко мне и побеседуем по душам.

– Но не будет миссис Вадингтон возражать против неожиданного гостя?

Мистер Вадингтон выпятил грудь, ударил по ней кулаком и воскликнул:

– Послушайте, вы… кстати, как вас зовут? Финч? Послушайте, Финч, неужели я похож на человека, который позволит жене командовать им?

Джордж Финч подумал, что мистер Вадингтон как-раз и есть тот тип мужчины, который позволяет жене командовать собою. Но, конечно, момент был неподходящий для того, чтобы открыто выразить свое мнение.

– Это очень любезно с вашей стороны! – заметил он.

– Любезно? А скажите, пожалуйста, если бы мне случилось ехать верхом по бесконечной прерии, и меня настигла бы гроза, и я остановился бы возле вашей хижины, на Западе, разве вы стали бы размышлять о том, любезно это или нелюбезно, если бы я попросил чего-нибудь поесть. Вы бы несомненно сказали: «Заходи в мой дом, друг. Все, что у меня есть, к твоим услугам». Не так ли? Ну, так вот!

Мистер Вадингтон достал французский ключ и отпер дверь.

– Феррис! – обратился он к слуге. Распорядитесь накрыть лишний прибор. Тут ко мне приятель один с Запада приехал, и он не откажется с нами кой-чего пожевать.

Глава третья

Идеальная хозяйка ни при каких обстоятельствах не обнаружит ни малейшего признака душевного расстройства. В минуту самых тяжелых испытаний она стремится сохранить манеры краснокожего, поджариваемого на костре. Тем не менее, был такой момент, когда миссис Вадингтон, без всякого сомнения, потеряла сознание. Это случилось тогда, когда Сигсби Вадингтон появился в гостиной и громко крикнул, указывая на Джорджа Финча, что «этот юный сын Западных Прерий забежал к нам пожевать кой-чего».

Однако, миссис Вадингтон вскоре пришла в себя. Все, что было в ней женственного, нашептывало ей, что нужно взять Сигсби Вадингтона за уши и как следует выдрать его. Но она поспешила подавить в себе это желание. Мало-помалу ее глаза потеряли безжизненное выражение, свойственное рыбе; и, точно смерть в сказке, она «улыбнулась зловещей жесткой улыбкой». С достойной ее выдержкой, протянула она Джорджу дрожащую руку, которая, будь на месте миссис Вадингтон другая, не столь цивилизованная женщина, несомненно размахнулась бы и треснула бы дорогого супруга по затылку.

– Чрезвычайно рада – сказала миссис Вадингтон. – Я так счастлива, что у вас нашлось время заглянуть к нам, мистер…

Она умолкла, и Джордж, которому казалось, что все происходит во сне, глядел на нее, догадываясь, что он должен сообщить ей свое имя. Он был бы счастлив прийти ей на помощь, но, к великому сожалению, он в этот момент и сам забыл, как его зовут. У него было лишь смутное представление о том, что его имя начинается не то на «Ф», не то на «Д». Но, помимо этого, у него в голове царила абсолютная пустота.

Объяснялось все это очень просто: когда миссис Вадингтон протянула руку Джорджу, тот, через плечо хозяйки, вдруг увидел Молли, и этого было достаточно, чтобы лишить его дара речи. На Молли Вадингтон было то самое платье, которое она в таких пылких выражениях расписывала незадолго перед этим своему отцу, и Джорджу казалось, что с его глаз вдруг упала повязка и он впервые увидел эту девушку. Раньше он смутно сознавал, что у нее есть руки, плечи и волосы, но только сейчас он в достаточной степени убедился, до чего эти руки были руками, плечи – плечами, а волосы-волосами в истинном и святом смысле этого слова. Ему казалось, что перед ним древняя богиня, сбросившая с себя покрывало. Точно статуя, вдруг ожившая. Точно… Впрочем, остальное не важно. Мы только хотим, чтобы читатель понял, до какой степени Джордж Финч был потрясен. Глаза его расширились до размеров блюдца. Кончик его носа задергался как у кролика. И он готов был поклясться, что кто-то льет ему ледяную воду за ворот сорочки.

Миссис Вадингтон так долго глядела на бедного Джорджа, она обожгла бедного Джорджа таким взглядом, что надо было удивляться, как это у него не выскочили волдыри на лбу. Затем она отвернулась и заговорила с лимонадным королем. У нее вовсе не было особенного желания точно узнать имя Джорджа, хотя она с удовольствием прочла бы его на надгробном памятнике.

– Обед подан! – объявил Феррис, появляясь беззвучно, точно джин, вызванный прикосновением к волшебной лампе Алладина.

Джордж очутился среди толпы миллионеров, сразу двинувшихся в столовую. Он все еще продолжал переминаться с ноги на ногу, с трудом глотая слюну.

Попробуйте вообразить что-нибудь более страшное для застенчивого и впечатлительного молодого человека, чем присутствие на званом обеде, когда какой-то внутренний голос не перестает нашептывать, что никто его сюда не звал. И этот голос, беззвучно твердивший Джорджу, что он совершенно лишний на этом пиру, принадлежал миссис Вадингтон, которая не переставала бросать в его сторону время от времени убийственные взгляды, каждый раз уничтожая бедного Джорджа именно тогда, когда он уже начинал приходить в себя.

Взгляд миссис Вадингтон можно было бы сравнить с термосом, который может быть и горячим и холодным. Однажды Джордж встретился с ее взглядом, когда подали суп. У него было такое ощущение, точно он вдруг очутился в пустыне Африки и его начало засыпать раскаленными песками Сахары. В другой раз, когда он вилкой ковырял рыбу в тарелке, он под действием взгляда миссис Вадингтон пережил то же, что полярный исследователь, неожиданно захваченный леденящим вихрем. Но независимо от того, обдавало ли его холодом или жаром, Джордж неизменно читал в глазах миссис Вадингтон отвращение и ненависть; он был твердо убежден, что ему никакими усилиями не удастся изменить ее отношения к нему. Коротко говоря, Джордж приобрел в этот день только одного друга, но ни в коем случае не двоих.

Результатом такого отношения со стороны миссис Вадингтон было то, что Джордж Финч ровно ничем не мог проявить себя в смысле красноречия или остроумия. Он не произнес ни одной острой эпиграммы, не рассказал ни одного забавного анекдота и за весь вечер произнес только одно слово «шерри», да и то-когда ему хотелось сказать «портвейн».

Если бы даже обстоятельства благоприятствовали Джорджу Финчу, ему едва ли удалось бы каким-либо путем завладеть вниманием общества. Миссис